Это незабвенный Соловьёв сделал из него культового героя, а на деле всё было далеко не так просто…

Восточный базар Оболенскому не понравился – слишком много суеты и слишком легко красть. Продавцы так яростно торгуются с покупателями, что и те и другие не замечают вокруг себя ровно ничего. Лев, не слезая с осла, вытянул у толстого богача кошелёк, взял себе на карманные расходы и успел сунуть кошель обратно, а владелец даже не почесался. Скука…
– Не-е… так дело не пойдёт, – вслух размышлял Оболенский, толкая ослика пятками и двигаясь вдоль Фруктовых рядов. – Дедушка Хайям поднял бы меня на смех, если б узнал, что я обворовываю жалких простофиль. Спасибо, не надо. Не надо! Не хочу я персиков! Вот обокрасть самого эмира… Это задачка для настоящего Багдадского вора, а мелочиться на торгашах, работягах да фермерах – несерьёзно… Пацан, ты чё, глухой?! Я тебе два раза сказал – нет! Не хочу я твой сладкий, спелый, розовый, пушистый персик! Эх, не успел я выяснить у гражданина Шехмета в караван-сарае насчёт эмирского дворца. Город большой, леший знает, в каком квартале его искать… А найти надо, ибо там – гарем! Очень возбуждающее слово… Слушай, мальчик, засунь эти персики себе знаешь куда?! Иди отсюда! Пристал, как банный лист к… Вот-вот, и персики туда же засунь! – Однако, поняв, что от загорелого до черноты мальчишки с корзиной фруктов избавиться не удастся, Лев подумал и нашёл взаимовыгодный компромисс: – Шайтан с тобой, иди сюда… Где это вас, мелких, так менеджменту учат?! Товар покупателю всучивают настойчиво, но вежливо! Вежливо, а не настырно… Дай один!
– Целая таньга?! – не поверил своему счастью мальчишка, но Оболенский мог позволить себе такую неслыханную щедрость.
– Сдачи не надо. Скажи, а где тут лавка башмачника Ахмеда?
– Там! – Юный торговец неопределённо махнул рукой.
– Угу, общее направление понятно, а где это конкретно «там»?
– Дай ещё таньга, скажу!
– Хм… а ты крутой парень, не пропадёшь. На одну.
– Уй, спасибо, благородный господин! Поезжай на осле прямо до конца рядов, потом сверни направо, и а… – Наглец призадумался и сунул палец в рот.
– Направо, а потом?
– Потом, потом… давай ещё таньга!
– Ах ты, вымогатель паршивый! Ты что же, разорить меня хочешь?!
– Дорога длинная, народу много, вы оба не местные, без меня нипочем не найдёте! Ну, всего одну таньга, дай?…
– Одну. Последнюю. Попробуешь надуть, я тебе уши оборву, будешь как Ван Гог по улицам бегать! – делая страшное лицо, пригрозил Лев.
Видимо, мальчишка поверил, потому что, цапнув монету, он отбежал в сторону и уже с безопасного расстояния популярно объяснил:
– Потом вернись обратно и попроси осла быть твоими глазами. Лавка Ахмеда у тебя под носом! – после чего, довольный, развернулся и бодро двинулся вдоль рядов, громко предлагая персики очередному покупателю.
Лев посетовал про себя на «теперешнюю молодежь», а приглядевшись, действительно увидел в двух шагах неброский сарай, возле которого висели куски выделанной кожи. Готовая обувь была разложена прямо на голой земле, башмачник вряд ли был богатым человеком, и предлагаемый ассортимент поражал однообразием и скудностью. Пара сапог, две пары женских туфель без задников, чувяки, штук десять в одной куче, всё разного размера…
– Привет изготовителю качественных кроссовок «Адидас»! – торжественно прокричал Оболенский, эффектно сползая с ослика.
Из сарайчика выглянула небритая физиономия.
– Башмачник Ахмед здесь проживает?
Человек кивнул и вылез наружу полностью. Был он на голову выше немалорослого Льва, страшно худ, обрит наголо и традиционно бос.
– Сапожник без сапог, – понимающе хмыкнул наш герой и протянул ладонь: – Садам алейкум, будем знакомы, я – Лев Оболенский!
– Валейкум ассалам, – чуть заискивающе поклонился башмачник, – что угодно почтеннейшему господину?
– Да брось… Какой я тебе господин? Ещё вчера был нищ как церковная мышка… ну, или, по-вашему, как крыса при мечети. А костюмчик этот я честно экспроприировал у одного купца из солнечной Бухары. Такая скотина оказалась, между прочим…
– Экспро-о… прости, уважаемый, что ты сделал?
– Матерь божья, да украл я его, понимаешь?! – попытался как можно доходчивее объяснить Лев, даже не замечая, как побледнел его тощий собеседник. – Мне-то в принципе вещизмом страдать не приходилось, я за этими Версачи и Пазолини отродясь с высунутым языком не бегал. Но дедушка Хайям чётко обрисовал инструкции – у порядочного вора имидж превыше всего! Пришлось спереть халатик… А что делать, положение обязывает…
– Молчи, безумный! – взвыл наконец перепуганный башмачник, резво прикрывая рот Льва грязной пятернёй.
Из соседних палаток и лавочек уже начали высовываться любопытные носы вездесущих соседей. Ахмед со стоном впихнул говоруна в свой низенький сарай и толкнул задом на кучу кожаных обрезков.
– Ты что, совсем потерял разум?! Даже у стен есть глаза и уши, а ты кричишь на весь базар: «Я – вор! Я – внук дедушки Хайяма!!» Тебе отрубят голову, а меня изобьют палками как укрывателя злодеев!
– Да ладно запугивать… – буркнул Оболенский, но тон понизил. В сарайчике пахло кислым молоком и гарью, на полу валялся нехитрый сапожный инвентарь: ножи, шило, дратва. Сам хозяин, опустившись на корточки, пристально вглядывался в лицо своего необычного гостя.
– Ты не похож на жителя Востока. Твоя кожа белая, лицо нежное, словно никогда не видело солнца, а руки не ведали молота или мотыги. А глаза… Они же голубые, как небо! Где только старый Хайям отыскал такого внука?
– Не дави на дедушку! – строго предупредил Лев. – История моего рождения полна загадок и тайн, а ты хочешь, чтоб я тут вот так сразу всё и открыл?! Эксьюзми, сэр, только для посвященных и членов профсоюза! А вообще-то закрывай давай свою лавочку и пойдем посидим где-нибудь в кабаке за кувшинчиком румийского. Приличное вино, я пробовал…
– О несчастный, ты что, не знаешь – Аллах запрещает правоверным…
– Ну ни фига себе! Как-то странно он запрещает – выборочно! Мне, значит, нельзя, а горбоносому господину Шехмету можно?! Слушай, не морочь мне голову, а? Я с утра не завтракал…
– Сиди! Никуда не ходи… О Мухаммед, за что мне такое наказание? Я принесу лепёшки, козий сыр и немного молока. – Башмачник решительно встал, всем видом давая понять, что Оболенский причинит ему минимум неудобств, если останется в сарайчике. А вот если выйдет наружу, то – максимум! Лев хмыкнул и полез за деньгами.
– На, прикупи всего и всякого. Чего не хватит, скажи, я наворую. Да, и присмотри, куда там можно ослика привязать, он у меня незарегистрированный и наверняка числится в угоне…
Ахмед пробормотал под нос какую-то короткую молитву, помянул шайтана, сплюнул, сгрёб монеты и вышел вон. Будущая гроза Багдада с наслаждением вытянул ноги и даже слегка придремал, пока башмачник не вернулся…

Глава 12

Без страха перед Аллахом нет стыда перед людьми.
Иранская поговорка.

– Сволочь ты, Ахмед, а кумыс этот дрянь несусветная!
– Он хорошо утоляет жажду и полезен при болезнях печени. Кушай инжир…
– Уф… меня уже от плова мутит, жирный, как не знаю что…
– Жир – это благодеяние Аллаха, служащее для смягчения нрава и блеска кожи у правоверных!
– А кто додумался есть его руками?! В приличных заведениях подают ложки и вилки, на крайняк – китайские палочки…
– Вай мэ! Сам эмир кушает плов руками… Ты что, совсем не обучен вести себя за столом?
– О, блин горелый! Ну чья бы корова мычала… Ладно, давай сюда свою кислятину, всё лучше, чем этот зелёный чай. К вам на базар индийский совсем не завозят? Что, и грузинского с опилками тоже нет? Пресвятая богородица, ну и дыра…
Башмачник Ахмед в прошлом был образованным человеком. Он с детства много путешествовал, ходил с караванами, понимал четыре языка и даже учился грамоте у муллы. Старого Хайяма знал давно, называл его дедушкой, как знал и то, что седобородый пьяница и поэт подворовывал направо-налево. Когда гонения на мелких жуликов достигли апогея и на улицах Багдада хватали едва ли не каждого второго прохожего, именно Ахмед прятал у себя будущего классика персидской литературы. Прятал и кормил, рискуя в любой момент быть изобличённым и подставить свою спину под палки стражников эмира. Поэтому молодого человека, назвавшегося «внуком старого Хайяма», он принял безоговорочно, ибо вслух признать такое родство мог либо отчаянный удалец, либо безнадёжный сумасшедший.
– А зачем тебе Ходжа Насреддин?
– Да, честно говоря, понятия не имею… Дедуля особенно настаивал, чтоб я его нашёл. Вроде бы вместе мы сделаем козью морду вашему эмиру.
– Уй… зачем так громко кричишь?! Неужели о твоей глупости непременно надо оповестить целый свет? Никто во всём Багдаде ни за что не станет помогать безумцу, дерзнувшему грозить великому эмиру! Поверь мне, чужеземец, никто!
– Слушай, Ахмед… Я, может, чего не так сказал, ты извини. Все эти словечки прикольные – сор, шелуха, не принимай за чистую монету. Но скажи мне – правда, что у вас казнили детей?
– Казнили… воров.
– Даже самых маленьких?
Башмачник не ответил. Власть любого тирана держится на крови, правление эмира Селима ибн Гаруна аль-Рашида было не лучше и не хуже предыдущих. Если Аллах дарует человеку власть, он, несомненно, отдаёт её в достойные руки. Да и кто бы взялся оспаривать мудрость Всевышнего? Любой муфтий, мулла и даже бродячий дервиш в два счёта объяснили бы сомневающемуся глупцу всю глубину его падения в бездну безверия. Раз эмир взялся за искоренение пороков, то уж никак не без поддержки на небесах… Значит, и Аллах, и пророк его Мухаммед, и другие праведники одобряют действия эмира. Ахмед основательно потряс головой, отгоняя от себя почти забытый ужас – детские руки на плахах Багдада…
– Он не будет тебе помогать.
– Кто?
– Ходжа Насреддин.
– Не понял юмора…
– Ходже сейчас около тридцати, это достаточный возраст для умудрённого жизнью мужа. Он очень изменился, совершил паломничество в Мекку, остепенился, потолстел, и люди обращаются к нему – «домулло». Это уважаемый человек, чтящий Коран, наизусть знающий Саади и Хафиза, совсем не тот сорванец, каким знал его твой дед. Ходжа – благочестивый мусульманин, как только ты откроешься ему, он призовёт стражу.
– Не может быть… Слушай, а мы, вообще, говорим об одном и том же человеке? Я думал, Ходжа Насреддин – друг бедных, хитрец и благородный мошенник, разъезжающий повсюду на сером ослике и носящий титул «возмутителя спокойствия». Чёрт, да я же про него целых два кинофильма видел!
– А что это такое – «кинофильм»?
– А… не помню, – потупился Лев.
Башмачник пожал плечами и начал складывать на блюдо остатки пиршества. Оболенский, подперев кулаком щёку, задумчиво изучал щели между грубыми досками сарая. Украденное «транспортное средство» было привязано у заднего входа и от посторонних глаз занавешено полосатой тряпкой.
– Переночуй у меня. А завтра уходи из нашего города искать своё счастье. В Багдаде ты не найдёшь ничего, кроме бесславной гибели под ятаганом эмирского палача…
– Убедил…
– Хвала аллаху! Я постелю тебе в углу.
– Нет, дышать всю ночь этой закисшей кожей… увольте! Стели рядом с дверью, там хоть сквозняком тянет.
– Как скажешь, уважаемый… Вот так подойдёт?
– Ага, спасибо, самое то! Слушай, пока не спим, а так, интересу ради, где же он теперь обретается, наш переменчивый домулло?
– По улице вниз до арыка, там за базаром налево, третий маленький дом, доставшийся от родственников отца. Ходжа сейчас живёт один, он копит деньги на калым и хочет жениться…
– А-а… ну, бракосочетание – это святое дело. Когда-нибудь забегу, поздравлю молодожёнов, как только косулей слагать научусь…
– Газелей.
– Какая разница?!
– Газель – это форма стихосложения.
– А не марка микроавтобуса?
– Спи, о безумец! Ты произносишь слова непонятные, а значит, опасные для ума истинного мусульманина… Что ты сказал?
– Спят усталые игрушки, мишки спят… Ля-ля-ля-ля-ля!
– О Аллах, прояви милость и терпение, он обещал уехать завтра…
Возможно, так бы оно и было, возможно… Проблема не в том, что Оболенскому было некуда ехать. Поверьте, такие мелочи его не смущали. И не то чтобы он так уж слепо спешил исполнить просьбы дедушки Хайяма ибн Омара. Умение держать слово вовсе не означало для него фанатичной преданности клятве.
Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе… да что за дела, Лев вполне бы мог и отвалить. Как настоящий аристократ, он даже не допускал мысли, что может выглядеть смешным или может быть понят неправильно… Но, с другой стороны, именно его врождённую гордость и ухитрился невольно задеть битый жизнью башмачник. Сказав, что ему никто не будет помогать, что любой правоверный радостно предаст его в руки закона, что даже известный борец за правду – Ходжа Насреддин и тот готов стать муллой… Ахмед честно и нелицеприятно показал молодому человеку всю безысходность его затеи. Как говорят на Востоке: «Ударом камчи не перебить рукоять мотыги». Любой разумный человек подумал бы и отступился… Проблема в том, что гордость русского дворянина не подвластна зову разума… Скажите Льву: «Этого делать нельзя, потому что сделать это невозможно». Он тряхнет кудрявой головой, высокомерно хмыкнет, улыбаясь: «Всё это чушь, старик! Смотри сюда…» – и сделает всё, как надо. Ну а если это действительно невозможно, он просто затратит чуть больше времени…
Когда Оболенский убедился, что его гостеприимный хозяин крепко спит, вытянувшись прямо на полу, он бесшумно встал, снял с гвоздика халат, сунул под мышку тюбетейку и вышел из сарая. Стояла глубокая ночь. Над спящим Багдадом дурманно сияли огромные восточные звёзды. Базар давно утих, все лавочки, палатки и сарайчики были закрыты на замки и засовы. В узеньких окнах домов не мелькал ни один огонёк, а голоса ночной стражи, раздававшиеся вдалеке, были едва различимы. Начинающий вор осторожно вывел за собой сонного ослика, обмотав ему копытца какими-то тряпками, и предупреждающе приложил палец к губам:

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8