https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_kuhni/
Он был настолько уродлив, что прохожие не обращали внимания на его голос. Парня принимали за сумасшедшего, он внушал лишь чувство неловкости, даже страх. Годдар, в какой-то мере, являет собой противоположность тому человеку; мы не видим его – мы только слышим его голос, а потому желаем знать, кто он таков.
– А что, если Годдар восстал против зависимости музыки от зрительных эффектов, от внешности, движений, и решил в буквальном смысле вычеркнуть себя из списка знаменитостей? – предположила Андреа. – Быть может, он думает, что, скрывая собственное лицо, спасает лицо рок-музыки?
– У него должны быть очень веские причины для того, чтобы столь тщательно скрываться, – сказал Домострой. – Это нечто большее, чем рекламный трюк. И это вдобавок стоит ему кучу денег! – Он помедлил. – Несколько лет назад шесть миллионов человек заказали билеты на рок-турне Боба Дилана – а мест было всего шестьсот шестьдесят тысяч. Понимаешь ли ты, что если Годдар объявит завтра один живой концерт, скажем в Нью-Йорке, или в Лос-Анджелесе, или в любом другом большом городе, сотни тысяч его поклонников ринутся туда независимо от цены билета? Если он вылезет из своего укрытия, любой телеканал даст ему миллионы за выступление, а любая голливудская киностудия заплатит втрое больше за фильм о его жизни. – На мгновение Домострой запнулся. – Так почему же он не делает этого? Может быть, он калека, столь отвратительный, что просто вынужден скрываться?
Во взгляде Андреа читалось сомнение.
– Может быть, он просто не выносит публики, – сказала она. – Отвратителен он или нет, мы должны отыскать его. Я хочу с ним познакомиться.
Она ждала, что Домострой начнет приводить новые аргументы, настраивая ее против кумира, но он молчал, и тогда Андреа взяла его руку, будто какой-то посторонний предмет, вложила ее в себя и не отпускала до тех пор, пока пальцы у него не увлажнились, а потом извлекла ее и медленно поднесла к его рту, другой рукой раздвинув ему губы. Он ощущал языком вкус ее влаги, пока та не смешалась с его собственной.
Голос ее звучал мечтательно:
– В один прекрасный день, когда мы выясним, кто же такой Годдар, я предстану перед ним и выложу ему всю правду о нем.
– А вдруг он ее уже знает? – спросил Домострой.
Он принял ее предложение и взял деньги, это была сумма, равная жалованью за шесть месяцев обременительного труда у Кройцера, он получил ее разом, наличными, и банкноты были такими новенькими и так хрустели, что, казалось, он первый пользуется ими.
Но он понятия не имел, как решить задачу, которую она перед ним поставила. Даже на вершине своей славы, когда Домострой сочинял, выпускал пластинки и выступал на публике, он держался довольно-таки обособленно. Связи Домостроя в сфере музыкального бизнеса ограничивались главным образом сотрудниками его собственного издателя, «Этюд Классик». С тех пор интерес публики к классической музыке упал, и прибыли снизились настолько, что «Этюд» больше не мог удерживать свое место на рынке. Последние несколько лет продукцию «Этюда» распространяла «Ноктюрн Рекордз», большая компания на Манхэттене, специализирующаяся главным образом на рок-музыке. Из-за этого слияния Домострою пришлось не так давно встретиться с несколькими начальниками и служащими «Ноктюрна», но близко ни с кем из них он знаком не был.
Другие его профессиональные знакомства в основном ограничивались нанятыми юристами, которые проверяли его контракты. У него даже собственного агента не было, так что он ограничивался периодическими консультациями с законниками, обычно в тех случаях, когда адвокаты давали ему советы по части исков за клевету к газете, журналу или издателю скандальной книги, посвященной ему и его творчеству. Будучи убежденным сторонником неограниченной свободы слова, а также, не один десяток лет, активистом Американского союза гражданских прав, Домострой никогда не следовал их рекомендациям.
Что до композиторов, исполнителей, импресарио, менеджеров и журналистов, то он, хотя в лучшие дни знал их всех – как-никак два срока исполнял обязанности президента Союза исполнителей и композиторов, был членом правления Камерных солистов Нью-Йорка, принимал деятельное участие в работе Национальной академии звукозаписи, Американской ассоциации звукозаписывающей промышленности, а также Национальной академии популярной музыки, – однако теперь чрезвычайно редко общался с кем-нибудь из этих людей.
Если искать Годдара, пользуясь обычными каналами, то следует попытаться охватить всю музыкальную промышленность в целом, а затем решить, какая ее отрасль или конкретный деятель могут помочь ему в розыске.
Ирония заключалась в том, что, живи он, как когда-то, в тоталитарной стране с единоличным правлением одного вождя или партии, ему достаточно было бы заручиться дружбой или поддержкой кого-нибудь из власть имущих – или ловко намекнуть остальным, что он заручился ею, – чтобы получить доступ к интересующей его информации. Куда проще было бы отыскать кнопку, открывающую все двери в закрытом однопартийном тоталитарном режиме, чем найти одну закрытую дверь – ту, что ведет к Годдару, – в основанном на свободной конкуренции открытом американском обществе.
Домострой никогда не вступал в публичные дискуссии с представителями желтой прессы и не обращался в суд, когда бывал злобно ими оклеветан. Будучи свободным, независимым художником, он не полагался на федеральные или местные власти, равно как большие компании и корпорации, каковые были организованы бюрократами таким образом, что людям разрешалось демонстрировать свою преданность только в соответствии с общепринятыми стандартами, любое же проявление индивидуальности не поощрялось.
Вот почему Домострой не стал искать поддержки в дебрях музыкальной индустрии, а предпочел обратиться за помощью к такой же вольной птице, как и он сам, то есть к человеку, чье положение в мире музыки не зависело от каких бы то ни было корпоративных обязательств.
Сидни Нэш в свои неполные тридцать уже почти десять лет успешно освещал запутанный мир музыкальной индустрии Америки. Его книга «Музыка по их слуху: звукозаписывающий бизнес Америки» принесла ему Пулитцеровскую премию, а основной труд – «Лунная соната: музыка, личность и прибыль в американском обществе» был признан образцом журналистского расследования. Благодаря присущей ему дотошности и бесчисленным связям Нэш великолепно ориентировался в современном музыкальном бизнесе.
Когда-то они приятельствовали, более того, молодой критик избрал Домостроя предметом поклонения. С тех пор прошло какое-то количество лет, однако Домострой надеялся, что Нэш, этот типичный житель Нью-Йорка, постоянно поглощенный сиюминутными делами и заботами, все же способен откликнуться на зов прошлого. А еще Нэш лучше большинства из людей должен был понимать причины затянувшегося отсутствия своего старого приятеля в обществе, ориентированном на успех и процветание.
Нэш предложил встретиться вечером в «Фаз Бокс», модном клубе в Гринвидж-Виллидж, где он собирался познакомиться поближе с новой панк-группой. Когда Домострой пришел туда, четыре юнца с ярко раскрашенными шевелюрами бились в экстазе на крошечной сцене. Увидев его, Нэш, в одиночестве сидящий за столиком, помахал рукой. Несмотря на изрядные доходы и растущую популярность, Нэш носил очки в роговой оправе, мешковатый твидовый костюм и синтетическую немнущуюся рубашку– словом, по-прежнему выглядел этаким беспутным аспирантом.
Он встал и восторженно приветствовал Домостроя, будто студент-отличник, встретивший через много лет своего старого профессора. Помня вкусы Домостроя, он заказал для него «Куба Либре» и пиво для себя. Еще он скрутил косяк, который прятал под столом между затяжками.
После обычных вопросов о здоровье и житье-бытье Домострой перешел к делу.
– Сделай мне одолжение, – сказал он. – Я принимаю участие в проекте, связанном с пластиночным бизнесом. Женщина, с которой я работаю, хочет, чтобы я вынюхал все возможное о Годдаре. По правде говоря, я понятия не имею, как решить эту задачу.
Нэш снисходительно улыбнулся.
– Что же она хочет знать? – спросил он.
– Как можно больше, – смущенно сказал Домострой. – Хотя бы что-то, помимо общеизвестного.
– Все, что общеизвестно, – простер руку Нэш, – это его музыка. Разве твоя подружка не знает, что, когда дело касается Годдара, «больше» – это ничего? Разве она не слышала, что это человек, которого нет?
– Разумеется, знает. Просто она решила, что с моими знакомствами… ты понимаешь… с людьми, вроде тебя…– Он замолчал.
– Ясно, – сказал Нэш. – Что ж, я могу изложить тебе факты, – добавил он со вздохом. – С того дня, как по нью-йоркскому радио впервые прозвучала его песня, Годдар продал больше записей, чем какая-либо другая поп-звезда. За шесть лет он выпустил шесть альбомов, каждый из которых многие месяцы возглавлял чарты. Четыре из них, превысив миллион проданных экземпляров, стали платиновыми. Вдобавок у него по крайней мере двенадцать хитов на синглах, включая шесть золотых, что принесло по миллиону долларов за каждый. – Он глотнул пива. – Что я могу добавить? Этот парень хочет быть тайной.
– Ты никогда его не видел? – на всякий случай спросил Домострой.
– Конечно нет, – улыбнулся Нэш. – Его местонахождение – это тайна за семью печатями. Крупнейший зрелищный конгломерат страны, Америкэн Мьюзик Лимитед, создал «Ноктюрн Рекордз» не только для производства и распространения записей Годдара, но и для того, чтобы сохранять его тайну – не говоря уже о вложениях акционеров в его музыку. – Он помедлил. – Учти, мы здесь говорим не о каком-то дешевом трюке. Это огромные деньги. В этой стране продажа записей приносит доход, равный совокупному доходу от кино, телевидения и всего профессионального спорта, а Годдар – самое продаваемое имя в этом бизнесе! Самое! Ну, ты ведь и так знал все это?
– Знал, – ответил Домострой. – Читал твою статью в «Таймс».
– Тем лучше. Тогда тебе известно и то, что в роке ничего не делается без прибыли. Вот почему до тех пор, пока записи Годдара продаются, никто не сможет даже близко подойти к тайне «Ноктюрна» и пригласить Годдара на обед. То есть пригласить-то могут, – тут же уточнил он, – но я сомневаюсь, что он пожелает явиться!
Он помахал официантке и снова заказал себе пиво, а Домострою – «Куба Либре».
– Что ты думаешь о его музыке? – поинтересовался Домострой.
– Она хороша. Возможно, лучше ее сейчас нет. Бизнес, как правило, сжирает большой талант – но тут другой случай. Годдар с каждым днем набирает силу. Признаю, что в его работе заметно постороннее влияние, но он вразумителен и всегда попадает в самое яблочко. Он сознает, что вторичен, но, несмотря на заимствования из латиноамериканского и местного фольклора, у него лучший в этом стиле звук, который мы когда-либо имели. Не говори, что он тебе не нравится!
– Не очень-то, – сказал Домострой.
– Проблема отцов и детей, – поддел его Нэш. – А может быть, ревность? Много ли на свете по-настоящему вразумительных произведений искусства?
– А как насчет его текстов? – спросил Домострой, защищаясь от колкостей.
Нэш принялся скручивать следующий косяк.
– Я считаю, что вкус у Годдара безупречный, что в музыке, что в поэзии. Возьми его песню «Из камня». Кто еще из поп-звезд способен спеть стихи Уильяма Батлера Йейтса?
Из камня
Из русел высохших рек
Любовь пробивается вверх.
– А как насчет песни «Мир кончится»? Можешь себе представить кого-нибудь еще, кто сумел бы положить на музыку вот эти замечательные строки Арчибальда Маклиша!
И он с жаром принялся декламировать:
Мир кончится, когда его метафора умрет.
Век станет веком, прочее не в счет.
Когда поэт в гордыне создает
Те символы, что душу очищают,
То мир его не понимает
И зримый образ предпочтет
Погибельный, ведь явленная мысль
Теряет смысл…
– И это сингл с миллионными тиражами! Тут не поспоришь, тебе не кажется?
– Может, и так, – сказал Домострой, – но как насчет песенок типа «Прыщавая дама»? Все эти претенциозные словесные игры на тему фармацевтики: крем «Блондит», лосьон «Нудит», жирная маска, губы как сказка. Или еще эта – «Утопия порноутопии», где он вещает: деторожденье – акт творенья, предохраненье – заблужденье, самоудовлетворенье – обученье размноженью. Тебе не кажется, что это полная чушь?
– Если и так, то претензии следует предъявлять к массовой культуре, которая постоянно рекламирует весь этот хлам, – возразил Нэш. – Годдар же явно высмеивает ее. Более того, это прекрасно понимают его юные фанаты. Тебе все это не по нутру, но, видимо, дело в возрасте. Имей это в виду.
– И не подумаю, – проворчал Домострой. – Инфантильное пустозвонство на телевидении и в музыкальных ящиках не может скрасить мне старость.
– Не будь пристрастен, Домострой. Творчество Годдара – это итог достижений всех его великих предшественников, таких монстров рок-н-ролла, как Элвис Пресли, Джон Леннон, Боб Дилан, Элтон Джон, Брюс Спрингстин, а также тех, кто работал в стиле фанк, соул, регги. Разумеется, в этом списке должны быть упомянуты и Нат Кинг Коул, и Тони Беннет. Ко всему прочему, Годдар использует в своих сочинениях приемы Карлхаинца Штокхаузена и всю эту нынешнюю навороченную электронику: от примитивных «Саунд Сити Йоханна» и «Пье-номэйт» до «Хаммонда», «Муга», «Бачлы», синтезаторов АРП, «Пугни», «Синти» и «Гершвин». У него все идет в дело!
Домострой внимательно слушал. Помолчав, он сказал:
– Все-таки не могу поверить, что в свободном обществе, свихнувшемся на информации, никто не в состоянии установить личность самого популярного музыканта!
– Любой вправе попытаться отыскать истину, и, поверь мне, многие пытались. Помнишь, как все журналы предлагали вознаграждение тому, кто назовет подлинное имя Годдара или предоставит его фотографию с доказательством подлинности? Тогда откликнулись сотни парней, каждый из которых назывался Годдаром, а некоторые даже пели похоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– А что, если Годдар восстал против зависимости музыки от зрительных эффектов, от внешности, движений, и решил в буквальном смысле вычеркнуть себя из списка знаменитостей? – предположила Андреа. – Быть может, он думает, что, скрывая собственное лицо, спасает лицо рок-музыки?
– У него должны быть очень веские причины для того, чтобы столь тщательно скрываться, – сказал Домострой. – Это нечто большее, чем рекламный трюк. И это вдобавок стоит ему кучу денег! – Он помедлил. – Несколько лет назад шесть миллионов человек заказали билеты на рок-турне Боба Дилана – а мест было всего шестьсот шестьдесят тысяч. Понимаешь ли ты, что если Годдар объявит завтра один живой концерт, скажем в Нью-Йорке, или в Лос-Анджелесе, или в любом другом большом городе, сотни тысяч его поклонников ринутся туда независимо от цены билета? Если он вылезет из своего укрытия, любой телеканал даст ему миллионы за выступление, а любая голливудская киностудия заплатит втрое больше за фильм о его жизни. – На мгновение Домострой запнулся. – Так почему же он не делает этого? Может быть, он калека, столь отвратительный, что просто вынужден скрываться?
Во взгляде Андреа читалось сомнение.
– Может быть, он просто не выносит публики, – сказала она. – Отвратителен он или нет, мы должны отыскать его. Я хочу с ним познакомиться.
Она ждала, что Домострой начнет приводить новые аргументы, настраивая ее против кумира, но он молчал, и тогда Андреа взяла его руку, будто какой-то посторонний предмет, вложила ее в себя и не отпускала до тех пор, пока пальцы у него не увлажнились, а потом извлекла ее и медленно поднесла к его рту, другой рукой раздвинув ему губы. Он ощущал языком вкус ее влаги, пока та не смешалась с его собственной.
Голос ее звучал мечтательно:
– В один прекрасный день, когда мы выясним, кто же такой Годдар, я предстану перед ним и выложу ему всю правду о нем.
– А вдруг он ее уже знает? – спросил Домострой.
Он принял ее предложение и взял деньги, это была сумма, равная жалованью за шесть месяцев обременительного труда у Кройцера, он получил ее разом, наличными, и банкноты были такими новенькими и так хрустели, что, казалось, он первый пользуется ими.
Но он понятия не имел, как решить задачу, которую она перед ним поставила. Даже на вершине своей славы, когда Домострой сочинял, выпускал пластинки и выступал на публике, он держался довольно-таки обособленно. Связи Домостроя в сфере музыкального бизнеса ограничивались главным образом сотрудниками его собственного издателя, «Этюд Классик». С тех пор интерес публики к классической музыке упал, и прибыли снизились настолько, что «Этюд» больше не мог удерживать свое место на рынке. Последние несколько лет продукцию «Этюда» распространяла «Ноктюрн Рекордз», большая компания на Манхэттене, специализирующаяся главным образом на рок-музыке. Из-за этого слияния Домострою пришлось не так давно встретиться с несколькими начальниками и служащими «Ноктюрна», но близко ни с кем из них он знаком не был.
Другие его профессиональные знакомства в основном ограничивались нанятыми юристами, которые проверяли его контракты. У него даже собственного агента не было, так что он ограничивался периодическими консультациями с законниками, обычно в тех случаях, когда адвокаты давали ему советы по части исков за клевету к газете, журналу или издателю скандальной книги, посвященной ему и его творчеству. Будучи убежденным сторонником неограниченной свободы слова, а также, не один десяток лет, активистом Американского союза гражданских прав, Домострой никогда не следовал их рекомендациям.
Что до композиторов, исполнителей, импресарио, менеджеров и журналистов, то он, хотя в лучшие дни знал их всех – как-никак два срока исполнял обязанности президента Союза исполнителей и композиторов, был членом правления Камерных солистов Нью-Йорка, принимал деятельное участие в работе Национальной академии звукозаписи, Американской ассоциации звукозаписывающей промышленности, а также Национальной академии популярной музыки, – однако теперь чрезвычайно редко общался с кем-нибудь из этих людей.
Если искать Годдара, пользуясь обычными каналами, то следует попытаться охватить всю музыкальную промышленность в целом, а затем решить, какая ее отрасль или конкретный деятель могут помочь ему в розыске.
Ирония заключалась в том, что, живи он, как когда-то, в тоталитарной стране с единоличным правлением одного вождя или партии, ему достаточно было бы заручиться дружбой или поддержкой кого-нибудь из власть имущих – или ловко намекнуть остальным, что он заручился ею, – чтобы получить доступ к интересующей его информации. Куда проще было бы отыскать кнопку, открывающую все двери в закрытом однопартийном тоталитарном режиме, чем найти одну закрытую дверь – ту, что ведет к Годдару, – в основанном на свободной конкуренции открытом американском обществе.
Домострой никогда не вступал в публичные дискуссии с представителями желтой прессы и не обращался в суд, когда бывал злобно ими оклеветан. Будучи свободным, независимым художником, он не полагался на федеральные или местные власти, равно как большие компании и корпорации, каковые были организованы бюрократами таким образом, что людям разрешалось демонстрировать свою преданность только в соответствии с общепринятыми стандартами, любое же проявление индивидуальности не поощрялось.
Вот почему Домострой не стал искать поддержки в дебрях музыкальной индустрии, а предпочел обратиться за помощью к такой же вольной птице, как и он сам, то есть к человеку, чье положение в мире музыки не зависело от каких бы то ни было корпоративных обязательств.
Сидни Нэш в свои неполные тридцать уже почти десять лет успешно освещал запутанный мир музыкальной индустрии Америки. Его книга «Музыка по их слуху: звукозаписывающий бизнес Америки» принесла ему Пулитцеровскую премию, а основной труд – «Лунная соната: музыка, личность и прибыль в американском обществе» был признан образцом журналистского расследования. Благодаря присущей ему дотошности и бесчисленным связям Нэш великолепно ориентировался в современном музыкальном бизнесе.
Когда-то они приятельствовали, более того, молодой критик избрал Домостроя предметом поклонения. С тех пор прошло какое-то количество лет, однако Домострой надеялся, что Нэш, этот типичный житель Нью-Йорка, постоянно поглощенный сиюминутными делами и заботами, все же способен откликнуться на зов прошлого. А еще Нэш лучше большинства из людей должен был понимать причины затянувшегося отсутствия своего старого приятеля в обществе, ориентированном на успех и процветание.
Нэш предложил встретиться вечером в «Фаз Бокс», модном клубе в Гринвидж-Виллидж, где он собирался познакомиться поближе с новой панк-группой. Когда Домострой пришел туда, четыре юнца с ярко раскрашенными шевелюрами бились в экстазе на крошечной сцене. Увидев его, Нэш, в одиночестве сидящий за столиком, помахал рукой. Несмотря на изрядные доходы и растущую популярность, Нэш носил очки в роговой оправе, мешковатый твидовый костюм и синтетическую немнущуюся рубашку– словом, по-прежнему выглядел этаким беспутным аспирантом.
Он встал и восторженно приветствовал Домостроя, будто студент-отличник, встретивший через много лет своего старого профессора. Помня вкусы Домостроя, он заказал для него «Куба Либре» и пиво для себя. Еще он скрутил косяк, который прятал под столом между затяжками.
После обычных вопросов о здоровье и житье-бытье Домострой перешел к делу.
– Сделай мне одолжение, – сказал он. – Я принимаю участие в проекте, связанном с пластиночным бизнесом. Женщина, с которой я работаю, хочет, чтобы я вынюхал все возможное о Годдаре. По правде говоря, я понятия не имею, как решить эту задачу.
Нэш снисходительно улыбнулся.
– Что же она хочет знать? – спросил он.
– Как можно больше, – смущенно сказал Домострой. – Хотя бы что-то, помимо общеизвестного.
– Все, что общеизвестно, – простер руку Нэш, – это его музыка. Разве твоя подружка не знает, что, когда дело касается Годдара, «больше» – это ничего? Разве она не слышала, что это человек, которого нет?
– Разумеется, знает. Просто она решила, что с моими знакомствами… ты понимаешь… с людьми, вроде тебя…– Он замолчал.
– Ясно, – сказал Нэш. – Что ж, я могу изложить тебе факты, – добавил он со вздохом. – С того дня, как по нью-йоркскому радио впервые прозвучала его песня, Годдар продал больше записей, чем какая-либо другая поп-звезда. За шесть лет он выпустил шесть альбомов, каждый из которых многие месяцы возглавлял чарты. Четыре из них, превысив миллион проданных экземпляров, стали платиновыми. Вдобавок у него по крайней мере двенадцать хитов на синглах, включая шесть золотых, что принесло по миллиону долларов за каждый. – Он глотнул пива. – Что я могу добавить? Этот парень хочет быть тайной.
– Ты никогда его не видел? – на всякий случай спросил Домострой.
– Конечно нет, – улыбнулся Нэш. – Его местонахождение – это тайна за семью печатями. Крупнейший зрелищный конгломерат страны, Америкэн Мьюзик Лимитед, создал «Ноктюрн Рекордз» не только для производства и распространения записей Годдара, но и для того, чтобы сохранять его тайну – не говоря уже о вложениях акционеров в его музыку. – Он помедлил. – Учти, мы здесь говорим не о каком-то дешевом трюке. Это огромные деньги. В этой стране продажа записей приносит доход, равный совокупному доходу от кино, телевидения и всего профессионального спорта, а Годдар – самое продаваемое имя в этом бизнесе! Самое! Ну, ты ведь и так знал все это?
– Знал, – ответил Домострой. – Читал твою статью в «Таймс».
– Тем лучше. Тогда тебе известно и то, что в роке ничего не делается без прибыли. Вот почему до тех пор, пока записи Годдара продаются, никто не сможет даже близко подойти к тайне «Ноктюрна» и пригласить Годдара на обед. То есть пригласить-то могут, – тут же уточнил он, – но я сомневаюсь, что он пожелает явиться!
Он помахал официантке и снова заказал себе пиво, а Домострою – «Куба Либре».
– Что ты думаешь о его музыке? – поинтересовался Домострой.
– Она хороша. Возможно, лучше ее сейчас нет. Бизнес, как правило, сжирает большой талант – но тут другой случай. Годдар с каждым днем набирает силу. Признаю, что в его работе заметно постороннее влияние, но он вразумителен и всегда попадает в самое яблочко. Он сознает, что вторичен, но, несмотря на заимствования из латиноамериканского и местного фольклора, у него лучший в этом стиле звук, который мы когда-либо имели. Не говори, что он тебе не нравится!
– Не очень-то, – сказал Домострой.
– Проблема отцов и детей, – поддел его Нэш. – А может быть, ревность? Много ли на свете по-настоящему вразумительных произведений искусства?
– А как насчет его текстов? – спросил Домострой, защищаясь от колкостей.
Нэш принялся скручивать следующий косяк.
– Я считаю, что вкус у Годдара безупречный, что в музыке, что в поэзии. Возьми его песню «Из камня». Кто еще из поп-звезд способен спеть стихи Уильяма Батлера Йейтса?
Из камня
Из русел высохших рек
Любовь пробивается вверх.
– А как насчет песни «Мир кончится»? Можешь себе представить кого-нибудь еще, кто сумел бы положить на музыку вот эти замечательные строки Арчибальда Маклиша!
И он с жаром принялся декламировать:
Мир кончится, когда его метафора умрет.
Век станет веком, прочее не в счет.
Когда поэт в гордыне создает
Те символы, что душу очищают,
То мир его не понимает
И зримый образ предпочтет
Погибельный, ведь явленная мысль
Теряет смысл…
– И это сингл с миллионными тиражами! Тут не поспоришь, тебе не кажется?
– Может, и так, – сказал Домострой, – но как насчет песенок типа «Прыщавая дама»? Все эти претенциозные словесные игры на тему фармацевтики: крем «Блондит», лосьон «Нудит», жирная маска, губы как сказка. Или еще эта – «Утопия порноутопии», где он вещает: деторожденье – акт творенья, предохраненье – заблужденье, самоудовлетворенье – обученье размноженью. Тебе не кажется, что это полная чушь?
– Если и так, то претензии следует предъявлять к массовой культуре, которая постоянно рекламирует весь этот хлам, – возразил Нэш. – Годдар же явно высмеивает ее. Более того, это прекрасно понимают его юные фанаты. Тебе все это не по нутру, но, видимо, дело в возрасте. Имей это в виду.
– И не подумаю, – проворчал Домострой. – Инфантильное пустозвонство на телевидении и в музыкальных ящиках не может скрасить мне старость.
– Не будь пристрастен, Домострой. Творчество Годдара – это итог достижений всех его великих предшественников, таких монстров рок-н-ролла, как Элвис Пресли, Джон Леннон, Боб Дилан, Элтон Джон, Брюс Спрингстин, а также тех, кто работал в стиле фанк, соул, регги. Разумеется, в этом списке должны быть упомянуты и Нат Кинг Коул, и Тони Беннет. Ко всему прочему, Годдар использует в своих сочинениях приемы Карлхаинца Штокхаузена и всю эту нынешнюю навороченную электронику: от примитивных «Саунд Сити Йоханна» и «Пье-номэйт» до «Хаммонда», «Муга», «Бачлы», синтезаторов АРП, «Пугни», «Синти» и «Гершвин». У него все идет в дело!
Домострой внимательно слушал. Помолчав, он сказал:
– Все-таки не могу поверить, что в свободном обществе, свихнувшемся на информации, никто не в состоянии установить личность самого популярного музыканта!
– Любой вправе попытаться отыскать истину, и, поверь мне, многие пытались. Помнишь, как все журналы предлагали вознаграждение тому, кто назовет подлинное имя Годдара или предоставит его фотографию с доказательством подлинности? Тогда откликнулись сотни парней, каждый из которых назывался Годдаром, а некоторые даже пели похоже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41