Чихая дымом и старательно дребезжа на колдобинах, проехала старая машина неопределяемой марки. По тротуару шли люди: женщина с тяжелыми сумками, опирающаяся на клюку старушка, парень панковатого вида в обнимку с размалеванной всеми цветами радуги девицей, мальчишка с выструганным из палки мечом. Жизнь текла своим чередом.
Получив тридцать лет назад почти смертельную рану, наш мир все-таки выжил. Сумел подняться, смог восстановить свои силы. Пусть далеко не полностью, но смог. Окутавшись защитными периметрами, ощетинившись стволами автоматов и холодным серебром мечей, остатки былой цивилизации вновь вернулись к старой привычной жизни.
И тем самым дали Господу повод наказать человечество еще раз.
Что мы должны были понять, но не поняли? Какую истину хотел показать нам Господь, устраивая человечеству величайшее со времен великого потопа потрясение? За что он хочет наказать нас еще раз?.. За что и зачем?
Будут ли когда-нибудь вновь ходить по этим тротуарам люди, будут ли кататься на велосипедах мальчишки и рисовать мелом классики девчонки? Будет ли у человека еще один шанс, или многократно умножившая силы после второго Дня Гнева волна нечисти захлестнет последние впавшие в панику островки разумной жизни и без малейшей жалости потопит их в крови?
Я не знаю.
За что?.. Хотя нет, это не важно… Зачем? Зачем Богу наши страдания? Разве Он не всеблагой и милосердный? Зачем Ему убивать нас?
Зачем?..
По стеклу ударили первые капли дождя.
* * *
Спал я действительно в кресле. Вернее, не спал, а лишь дремал урывками, просыпаясь от малейшего шороха: от краем уха услышанных на лестничной площадке шагов, от шума проезжающей под окном машины, от далекого рокота грома. Я вздрагивал, и моя рука, повинуясь накрепко вживленным инстинктам, тянулась к рукояти меча. Тянулась и опускалась, так и не достигнув цели.
Я смотрел, как Ирина спит, разметав по подушке волосы. И засыпал вновь… чтобы через четверть часа вновь схватиться за меч, услышав, как она ворочается на своей кровати, сбивая в ком простыни.
А спала она действительно беспокойно. Ерзала. Бормотала сквозь сон что-то невнятное. Изредка постанывала. И я, даже не вставая с места, в неровном свете уличного фонаря видел выступившую у нее на лбу испарину.
Наверное, Ирине что-то снилось. И вряд ли что-то хорошее. Я мог бы разбудить ее, прекратить эти мучения. Мог. Но я не смел, не решался этого сделать, потому что чувствовал: так надо. А еще потому, что в воздухе буквально плыла сила — чужая, не принадлежащая этому миру сила, настолько могучая, что иногда она даже начисто забивала ползущий по полу тонкий аромат тьмы, испускаемый заткнутым за пояс кинжалом.
Не представляя себе возможные последствия, я не смел вмешиваться в процесс обучения Господом своей новоявленной мессии. Просто сидел и смотрел, как Ирина мечется во сне, всхлипывает и стонет. А когда она наконец ненадолго затихала, я вновь погружался в полудрему. Чтобы урвать десять— пятнадцать минут сна.
Что я чувствовал, глядя на нее, лаская взглядом обнаженные плечи и тонкие хрупкие руки? Я не знаю. Она была мессия. Она была настолько далека от меня, насколько это возможно. И она обречена была умереть. Всего через два дня… уже меньше чем через два дня.
Был ли у меня шанс? Я не знаю. Болела ли у меня за нее душа? Я не знаю. Хотел бы я ей помочь? Я не знаю. Любил ли я ее? Я не… Что за чушь?! Конечно же… конечно же да.
Но что я мог сделать? И имел ли я право?
Я не знаю.
Но зато одно я знал точно: если Аваддон действительно дал мне кинжал в расчете на то, что я смогу всадить его в грудь ничего не подозревающему мессии, то он ошибся. Ошибся, как никогда еще не ошибался. Я скорее убью себя, чем ее.
Если ценой спасения мира станет ее жизнь… Так пусть этот мир катится к чертям. Что он дал мне такого ценного, что могло бы сравниться с ее жизнью?.. С жизнью единственной женщины, которая так или иначе обречена на смерть через два дня. Меньше чем через два дня.
Не знаю. Я не знаю, что делать. И не у кого просить помощи. Некому молиться, потому что, так или иначе, и Небеса и Ад жаждут ее смерти. И только я клянусь, что приложу все силы, чтобы она осталась жива. Слышишь, Всемогущий и Всевидящий, я клянусь!..
Резко, гортанно вскрикнув, Ирина оттолкнулась руками и села. Пустым полубезумным взглядом обвела комнату.
Отдернув инстинктивно метнувшуюся к рукояти меча руку, я выпрямился. Подошел к ней. Опустился рядом на корточки, стараясь не обращать внимания на вздымающуюся под тонкой ночной рубашкой грудь.
— Тише, Ира, тише. Это был сон, всего лишь сон… Ничего не случилось…
Ирина молча смотрела на меня. И я видел, как блестят в полумраке ее глаза. Обычные глаза испуганной дурным сном девушки. Расширенные и часто-часто мигающие. Вот только мерцали в них бесконечными колючими гранями тени синего льда.
Я потянулся, чтобы включить стоявший у изголовья ночник. И вздрогнул, когда холодная, необыкновенно холодная ладошка легла на мои пальцы.
— Не надо, Алексей. Поздно… Они уже здесь. Я нахмурился:
— «Они»? Кто «они»?
— Инквизиторы. Они уже здесь. Они пришли за мной.
Я не стал спрашивать, откуда она знает и уверена ли в этом. Зачем? Я и сам видел застывший в ее глазах синий лед. Вместо этого я задал другой вопрос:
— Что будем делать?
И получил простой, короткий и совершенно для меня неприемлемый ответ:
— Уходи.
— Нет!
— Уходи. Быстрее. У тебя еще есть шанс. Я обернулся. Посмотрел на приоткрытое окно. Прикрыл на мгновение глаза, вспоминая…
— Уйдем вместе. Через балкон. Переберемся на три окна вправо, дальше спустимся по пожарной лестнице. Или поднимемся на крышу и уйдем через другой подъезд.
В дверь вежливо постучали. Моя рука моментально метнулась к рукояти меча. Ирина же ухом не повела. Даже не моргнула. Как смотрела на меня, так и продолжала смотреть. Только лед в ее глазах на мгновение сменился обычным чуть насмешливым взглядом. Только на мгновение…
— Иди, Алексей. Я по балконам лазать не умею. Если пойдем вместе — вместе и попадемся. Я предвижу. Но у тебя есть шанс. — Холод, неземной холод в ее глазах и едва слышно дрогнувший голос: — Я предвижу.
— С каких пор ты научилась видеть будущее?
— Только что.
— Тогда скажи, что случится через два дня.
Довольно долго Ирина молча смотрела на меня. И я почти чувствовал, как под натиском синего льда трепещет натянувшаяся между нами невидимая нить. Влажно блестели в неровном свете уличного фонаря немигающие глаза.
— Будущее — это тень настоящего, — наконец негромко сказала она. — Смотри внимательно, куда падает твоя тень, Алексей.
Если я что и понял, то только то, что она мне ничего не скажет… И, может быть, это даже к лучшему. Не хочу знать, что у меня нет ни единого шанса. Не хочу знать, что она умрет. Я хочу верить…
В дверь снова постучали. Теперь уже гораздо настойчивее. Послышались какие-то голоса.
— Уходи. — Она выпустила мою руку. — Через балкон, как ты и хотел. Не бойся: меня они все равно не тронут. А вот тебя, если поймают, убьют. " В дверь глухо ударилось что-то тяжелое. Затрещало ломающееся дерево. Инквизиторы — если то действительно были они — явно не отличались терпением.
— Иди.
Я медленно встал. Кивнул. Машинально проверил вооружение. Пистолет и кинжал были на месте, меч привычно оттягивал плечо. Как хорошо, что я привык спать не снимая оружия. Не надо долго собираться…
Стоп. А разве я уже решил уходить? Разве нет другого выхода, кроме как сбежать, бросив Ирину в руках белорясых? Предав ее. Ведь я могу… Я могу просто проложить нам путь. Вряд ли их там много. И вряд ли святые отцы, пусть даже и служащие в полувоенной организации, умеют убивать хотя бы вполовину так же хорошо, как я…
Я заколебался. Всего лишь на мгновение, но я заколебался, пытаясь выбрать путь между двумя предательствами. И Ирина это заметила:
— Уходи, Алеша! Быстрее! У тебя уже почти не осталось времени.
Еще один тяжелый удар, сопровождающийся натужным хрустом и пониманием, что после третьего удара эта хлипкая деревяшка, лишь по недоразумению называвшаяся дверью, просто превратится в кучку щепок. Сквозь вертикально прошедшую по сухому дереву узкую трещину в полумрак квартиры вливался тонкий, как паутинка, лучик света. На лестничной площадке кто-то громко и отрывисто сыпал командами вперемешку с ругательствами:
— Да вы что все тут совсем одурели, что ли?! Аккуратнее надо было!
Кажется, соседям Ирины сегодня уже выспаться не удастся.
— Иди, — едва слышно прошептала Ирина. — Прошу тебя, уходи…
Я сорвался с места, пригнувшись, проскочил в прихожую. Схватил свои аккуратно стоящие у самой двери ботинки. Метнулся обратно, подхватывая лежащую на спинке кресла куртку и одновременно пытаясь открыть балконную дверь. Открыл. Выскочил на балкон.
Так. Теперь куртку — на плечи. Прямо поверх перевязи. Плевать, что сидит она как на корове седло и что меч вытащить теперь будет не так-то просто. Главное сейчас, чтобы руки были свободны. Ботинки связать шнурками и в зубы. Бросить последний взгляд на привидением сидящую на кровати Ирину. Подпрыгнуть. Подтянуться, обдирая руки. И, тяжело дыша, перевалиться на балкон, находящийся этажом выше.
Надеюсь, хозяева квартиры не заметили моего эффектного прибытия. Иначе грош цена всем моим стараниям. Заложат инквизиторам, и придется драться.
Кстати, вот и они. Оперативно действуют, чернокрестники, ничего не скажешь…
Дверь рухнула. И почти сразу же внизу отчетливо послышались шаги. Человек шесть или семь вошли в комнату. Среди них был и знакомый мне обладатель командного голоса. Он тут же начал сыпать приказами:
— Иван, Сергей, осмотрите здесь все. Дмитрий — стой в дверях, никого не впускать. Алексей — проверь балкон. А вы, девушка, пройдемте со мной…
— Прошу прощения, но на каких основаниях? У вас есть постановление синода на мой арест?
— Пройдемте. Все основания вам будут предоставлены, а документы — предъявлены. Мы даже принесем вам официальные извинения. Но только после того, как вы окажетесь в безопасности.
— Я и так в безопасности… По крайней мере, была, пока сюда не явились вы.
— Вы так уверены, юная леди?
— Да!
Я не видел, что они там делают, но готов был поклясться, что сейчас Ирина и этот прыщ в белой рясе и с черным крестом на брюхе, которого я уже ненавидел, меряются взглядами… А может, и нет. Но пауза была весомая. И закончилась она ледяным голосом Ирины:
— Может быть, вы позволите мне сначала одеться, господа?
— Святые отцы, — мягко поправил ее инквизитор. — Правильно говорить «святые отцы», а не господа. Конечно, вы можете одеться и собрать все необходимые вещи. Мы же не варвары, чтобы везти вас через весь город… так.
Этажом ниже мой тезка старательно обшаривал балкон. Негромкое звяканье каких-то банок и железок приглушало звуки разговора. Но я все равно слышал.
Интересно, этот инквизитор понимает, что разговаривает не просто с какой-то девчонкой, а с самой мессией, которая всего через два дня войдет в полную силу и будет способна, наверное, даже воскрешать мертвых. Наверное, понимает. Не может не понимать. Ведь даже отсюда я чувствовал ровный напор силы, пронизывающей кирпичные стены, как бумагу. Это как яркий свет, который можно увидеть даже сквозь веки.
Он не может не чувствовать его. Не может не видеть синего льда в ее глазах. Почему же тогда…
Стараясь не шуметь, я осторожно приподнялся и выглянул вниз. Этажом ниже на балконе стоял человек. А, может быть, не человек, а инквизитор — так просто не скажешь. Рясы, во всяком случае, на нем не было. Но ведь только дурак вырядился бы в белую хламиду, отправляясь проводить арест.
Инквизитор стоял и, облокотившись на перила, смотрел вниз, внимательно изучая пустую улицу. Я отпрянул и, прислонившись к шершавой кирпичной стене, опустился на корточки.
Поймут они, что Ирина здесь была не одна? Догадаются, что сегодня вместо одной добычи можно ухватить сразу две? Выследят они меня или не догадаются, что человек, как паук, может карабкаться по стене дома?..
Не поняли. Не догадались. Не доперли.
В каком только питомнике разводят столь бестолковых вояк?.. Или же мне следовало сказать «столь бестолковых священников»?
* * *
Я видел, как они уехали. Видел Ирину, которую препроводили в машину трое внушительного вида инквизиторов. Видел также и их командира — внушительного широкоплечего священника, единственного обладателя белой мантии с вышитым на ней крестом. А когда он повернулся и на остроносое скуластое лицо упал свет от единственного на всю округу фонаря, я его узнал.
Отец Василий. Верховный инквизитор челябинской паствы. Личность в чем-то известная ничуть не меньше, чем Мать Евфросиния. Первый кандидат на место престарелого митрополита Петра. Большая шишка. И непонятно, что он тут делает. Верховный инквизитор не ездит на задания вместе со своими рядовыми коллегами. Или на этот раз ради столь важной персоны, как Ирина, было сделано исключение?
Скорее всего.
А вот те пятеро в военной форме и с автоматами — тоже исключение? С каких это пор инквизиция использует армейские подразделения в качестве личной охраны? У белорясых и свои силовые отряды имеются. Зачем им армейцы?.. Разве что только как символ того, что армия отныне целиком и полностью подчиняется церкви.
Хорошо еще, что из Управления никого нет, иначе я бы так просто не отделался. Нашли бы. Армейские ребята и церковная служба безопасности, конечно, тоже парни не промах, но они специализируются немного на других задачах: защита периметра, подавление бунтов, работа с еретиками. Они сильны в коллективе и против коллектива. Но на одиночек, особенно на одиночек, имеющих за плечами благоприобретенные в учебке и подкрепленные многими десятками вылазок в старый город навыки, охотятся лучше всего такие же одиночки. То есть ребята из Управления разведки и зачистки.
Они бы меня почуяли. Они бы меня выследили.
И хорошо, что здесь их не было.
Но, как бы то ни было, если сначала меня и посещали мысли о том, что Ирину, в принципе, можно было бы отбить, то теперь я от них благополучно избавился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45