дескать, не случись этого убийства, он, Баландин, продолжал бы считать Рогозина своим закадычным другом, и тот непременно подставил бы его в какой-то другой ситуации, так что все могло закончиться еще хуже."Баран ты, – сказал философу Баландин. – Куда уж хуже-то?” Насколько он мог припомнить, философ так и не нашелся с ответом.Больше не глядя на рекламный щит с телефонной красоткой, Баландин закурил еще одну сигарету и обвел площадь долгим пристальным взглядом. Его внезапно охватило расслабляющее чувство возвращения домой, словно он был вернувшимся из кругосветного плавания моряком. На мгновение старые счеты показались ему неважными. Эка невидаль – струсивший студентик! Много чести – гоняться за этой швалью.Баландин удивленно приподнял брови: такого благодушия он от себя не ожидал. Мечта разделаться с Рогозиным помогла ему выжить, и он не собирался отступать от задуманного только потому, что Москва, видите ли, сохранила присущий ей запах.Игорь Баландин не для того парился в зоне целых одиннадцать лет, чтобы раскиснуть и повернуть назад, увидев Каланчевскую площадь.Баландин повернулся спиной к рекламному щиту и двинулся к примеченному заранее таксофону, зажав телефонную карточку между большим пальцем и мизинцем левой руки. Быстро сориентировавшись, что к чему, он вставил карточку в щель таксофона, снова повернулся лицом к рекламному щиту и набрал указанный там номер.Дозвонился он с третьей попытки и без предисловий поинтересовался, как ему найти господина Рогозина.Дрессированная сучка на том конце провода вежливо, с напевным московским акцентом сообщила ему, что справок не дает. Баландин подавил в себе острое желание спросить, что, в таком случае, она дает и кому конкретно, вежливо извинился и прервал связь, тут же набрав второй обозначенный на рекламном щите номер.Результат оказался аналогичным. Ему даже почудилось, что он разговаривает с той же девицей, что и в первый раз, но этого, конечно же, просто не могло быть. Баландин повесил трубку и двинулся к станции метро. Неудача не обескуражила его. Он и не надеялся добраться до такого человека, как Рогозин с первой же попытки.Весь день он провел в поисках, и только ближе к вечеру удача улыбнулась ему. В каком-то мелком рекламном агентстве, ютившемся в подвальном помещении на окраине Северного Бутова, за полчаса до закрытия ему удалось стянуть со стола зазевавшейся секретарши толстый бизнес-справочник с желтыми страницами Он ушел прежде, чем кто-то хватился пропажи, унося в своей дорожной сумке пухлый том в мягком бумажном переплете.Через десять минут он уже сидел на скамейке в сквере, покуривая и неторопливо перелистывая желтые страницы. Вскоре он нашел то, что искал, и удовлетворенно кивнул.Дорога к Рогозину была открыта. Баландин ухмыльнулся.Похоже, драгоценный Юрий Валерьевич напрочь забыл о его существовании.Что ему грехи туманной юности? Для него тот июньский день давно умер, затерявшись в далеком далеке, неразличимо слившись с четырьмя тысячами других дней и ночей, – не то, что для Баландина, в жизни которого зияла огромная брешь шириной в одиннадцать лет. На одном краю этой пропасти был только что уволенный в запас сопливый рядовой стройбата, на другом – харкающий кровью изуродованный полутруп с волчьей мордой и стальными зубами, до сих пор не отдавший богу душу только потому, что хотел отомстить. А Рогозин о нем давным-давно и думать перестал.– Зря, – вслух сказал Баландин, убирая справочник в сумку. – Зря, Юрик. Дорого тебе это обойдется!Он снова достал бумажник и пересчитал наличность.Наличности, как и следовало ожидать, кот наплакал: за одиннадцать лет Москва сделалась еще более дорогим городом, чем была когда-то. Проглоченные на бегу хот-доги стояли у Баландина в глотке, в то время как привыкший к строгому лагерному распорядку желудок урчал, настойчиво требуя пищи. Баландин вспомнил своего первого “кума”. Ознакомившись с его личным делом, брюхатый майор ухмыльнулся и сказал: “Баландин? Хорошая фамилия. Здесь тебе самое место. Давай, Баландин, привыкай к баланде”.Баландин встал со скамейки и бесцельно побрел по аллее. До наступления темноты оставалось еще не меньше двух часов. Он потратил остаток денег на очередной хот-дог, запив его бутылкой крепкого темного пива.Вытряхнув из бумажника мелочь, Баландин пополнил истощившийся за день запас сигарет и долго гулял по вечерней Москве. В этой прогулке не было ровным счетом ничего романтического: волк со стальными челюстями кружил по городу, высматривая добычу.Наконец ему повезло. У подъезда шестнадцатиэтажного дома остановилась сверкающая черным лаком “вольво”.Из машины неторопливо выбрался квадратный, уже успевший основательно заплыть жиром бритоголовый тип с золотой цепью на шее. В руке он держал пухлую сумочку из толстой натуральной кожи, похожую на кошелек-переросток, на брезгливо оттопыренной нижней губе дымилась дорогая сигарета. Баландин быстро огляделся по сторонам. Темный двор был пуст, где-то играла музыка. Прислушавшись, Баландин узнал тот самый альбом “Депеш мод”, что звучал в тот вечер на даче Рогозина. Неторопливо шагая наперерез бритоголовому, Баландин подумал, что все это будто подстроено: и “вольво”, и “депеш”…– Эй, парень, – окликнул он бритоголового, – дай денег.Бритоголовый остановился и без тени испуга оглядел Баландина с головы до ног при свете уличного фонаря. На его круглом сытом лице мелькнула полупрезрительная понимающая улыбка.– Откинулся, волчара? – спросил он, запуская руку в глубокий карман брюк. Баландин не двинулся с места и не ответил. Бритоголовый на некоторое время многозначительно задержал руку в кармане, потом сделал вид, что передумал, расстегнул свою сумочку, выудил оттуда двадцать долларов и протянул Баландину. – Держи, старик. Дело понятное. Только имей в виду, что в Москве так с людьми не разговаривают. Можно наскочить на неприятности. Если просишь – проси вежливо. Теперь все нервные. Чуть что, сразу пулю в башку и в дамки. Москва, братан, любого нагнет. Понял, нет? На, держи, не тушуйся.– Этого мало, – сказал Баландин, не делая попытки взять деньги.– Да ты что, козел? – мгновенно утратив все свое благодушие, возмутился бритоголовый. – Ты что, сучара драная, совсем оборзел? Развелось вас, тварей, ногу поставить некуда…Договорить он не успел, потому что Баландин быстро шагнул вперед и трижды быстро ударил его: растопыренной левой клешней в глаза, правым кулаком в горло и коленом в пах. Удары были жестокими и эффективными. Бритоголовый, хрипя и булькая, рухнул на колени, не зная, за что хвататься первым делом. Секунду Баландин смотрел на него, думая, как быть дальше. Дело решили “вольво” и “Депеш мод”. Волк шагнул вперед, хорошенько прицелился и нанес своей жертве страшный удар носком ботинка. Бритоголовый всхрапнул, как лошадь, и упал лицом вниз, ударившись головой о бордюр, Баландин, хромая, шагнул вперед, снова занес ногу и с силой опустил ступню на шею бритоголового, который, скорее всего, уже и без того был мертв. Услышав, как хрустнули шейные позвонки, Баландин мрачно улыбнулся.Удача действительно была на его стороне. В сумочке бритоголового оказалось больше полуторы тысяч долларов и толстая пачка российских рублей. Кроме того, Баландин разжился золотым “ролексом”, цепочкой, перстнем, пачкой дорогих американских сигарет и фирменной зажигалкой “зиппо”, которая, если верить рекламе, не гаснет даже на самом сильном ветру.К сожалению, правый карман бритоголового, в котором тот так многозначительно держал руку, оказался пуст.Баландин, который почти не сомневался в том, что так оно и есть, все-таки был разочарован: пистолет ему был нужнее денег.– Фуфлыжник, – на прощание сказал Баландин трупу и бесшумно растворился в темноте.Первый день, проведенный Игорем Баландиным в родном городе после долгой разлуки, закончился. * * * – Я вот думаю, – глубокомысленно изрек Илларион Забродов и интригующе замолчал, взвешивая на ладони метательный нож с широким обоюдоострым лезвием.Полковник Мещеряков, который со всеми удобствами расположился в любимом кресле хозяина и неторопливо потягивал хороший коньяк, закусывая его дымом дорогой сигареты, покосился на своего бывшего подчиненного и лучшего друга сквозь дымовую завесу и промолчал. “Фиг тебе, – злорадно подумал он. – Тот, кто сказал “а”, непременно скажет и “бэ”. А я тебя за язык тянуть не собираюсь. Ломаешься, как девка на выданье, совсем обалдел от безделья”.Пауза затянулась. Бывший инструктор спецназа в последний раз взвесил нож на ладони, задумчиво повертел его в пальцах, недовольно поморщился, положил его на стол, взял другой, пожал плечами, снова взял со стола предыдущий нож и почти не глядя метнул его в укрепленный на противоположной стене липовый спил. Нож с глухим стуком вонзился в самый центр мишени.– Ты почему не бреешься? – нарушил молчание Мещеряков.– Я думаю, – лаконично отозвался Забродов. Брошенный им нож вошел в мишень так близко от первого, что металл издал протестующий скрежет.– И о чем же ты думаешь, если не секрет? – спросил Мещеряков, забыв о данном себе минуту назад обещании.Он смотрел на нож, который с глухим прерывистым гудением вибрировал в центре липового спила, и не заметил промелькнувшей на заросшем недельной щетиной лице Забродова ехидной улыбки.– Думаю, не отпустить ли мне бороду, – сказал Илларион, примериваясь перед очередным броском.– Фу, гадость какая! – скривился Мещеряков.– Не спорю, – покладисто согласился Забродов. – О вкусах, друг мой Андрюша, вообще спорить не принято. Допускаю, что ты в силу неизвестных мне причин можешь не любить мою потенциальную бороду. Впрочем, кто знает: возможно, тебе понравится…– Тьфу, – отреагировал полковник. – Может, мне уйти?– Зачем это? – живо поинтересовался Забродов.– Ну, мне всегда казалось, что, если у человека понос, он нуждается в уединении. Пусть даже понос словесный.– Грубо, – печально сказал Забродов – Грубо и в корне неверно. Что же мне теперь, задыхаться от…– От собственной вони, – с готовностью подсказал Мещеряков.– От недостатка общения, солдафон! И потом, ты ведь никуда не уйдешь. На столе еще полбутылки коньяку, куда же ты пойдешь-то?– Дурень, – обиделся Мещеряков. – Подавись ты своим коньяком. Я, между прочим, задал тебе вопрос и до сих пор не получил ответа.– Это про бороду, что ли?– Нет, – в душе умиляясь собственному долготерпению, кротко произнес Мещеряков. – Не про бороду. Плевать я хотел на твою бороду, если хочешь знать.– Хорош же я буду в заплеванной бороде, – огорченно сказал Забродов. – Нет, борода отменяется. Ну тебя к дьяволу, верблюд, с тебя станется… – Он вдруг сделался серьезным. – А на твой вопрос, Андрей, я уже ответил.– Что-то не припомню, – сердито проворчал полковник, наполняя свою рюмку.– А это потому, что вопрос не стоил ответа. К чему впустую сотрясать воздух? Ты спросил, не может ли оказаться так, что террористов Масхадова и Хаттаба инструктирует кто-то из наших спецов. Но ведь ответ очевиден! Ты просто засиделся в кабинете, Андрей.Смотайся на полигон, посмотри, как работают наши курсанты. Это тебе не водители-камикадзе, которые таранят кирпичные стены на грузовиках со взрывчаткой. Будь у этих сволочей хотя бы парочка настоящих спецов, мы давным-давно вылетели бы из Чечни вверх тормашками. Ну, если не из Чечни, то из Совета Европы наверняка, потому что тогда в Ичкерии пришлось бы воевать по-настоящему.– А сейчас там, по-твоему, в игрушки играют? – язвительно осведомился Мещеряков.Илларион в ответ только махнул рукой.– Вот я и думаю, – повторил он, – не отпустить ли мне бороду? Хаттаб, в отличие от тебя, обожает небритых мужчин. Заодно и подзаработаю. Куплю себе, понимаешь, новый “лендровер”, а то мой старикашка что-то барахлит в последнее время… Да! И галстук тебе подарю!– Трепач, – буркнул Мещеряков и залпом осушил рюмку.Он не подал вида, но мысль о том, что мог бы натворить, воюя на стороне Хаттаба, такой человек, как Забродов, заставила его содрогнуться. Пожалуй, заданный Иллариону вопрос и в самом деле был чересчур поспешным и недостаточно продуманным, решил полковник.Впрочем, слова Иллариона навели его на мысль. Мещеряков задумчиво подвигал нижней челюстью, прикидывая, с какой стороны лучше всего начать атаку. Забродов, с откровенным любопытством наблюдавший за этой пантомимой, выставил перед собой кверху острием метательный нож и отрицательно помахал им из стороны в сторону, как указательным пальцем.– Ни-ни, – проникновенно сказал он. – Ни боже мой. Даже и не думай, никуда я не поеду. Чего я там не видел, в твоей Чечне?– При чем тут Чечня? – буркнул Мещеряков, очень не любивший убеждаться в том, что Забродов по-прежнему видит его насквозь. – Точнее, при чем тут ты? Я и не думал предлагать тебе ничего подобного.– Правда? – обрадовался Илларион. – А мне показалось… Ну, извини. Не думал, и не надо. В самом деле, думающий полковник – это же нонсенс, небылица вроде розового слона.Мещеряков привычно пропустил этот выпад мимо ушей и немедленно нанес ответный удар.– И потом, староват ты уже для Чечни, – мстительно заключил он.– Золотые твои слова, – невозмутимо согласился Забродов. – Стар, стар… Очень стар…– Супер стар, – закончил за него Мещеряков, и оба рассмеялись. – А все-таки, – продолжал гнуть свое полковник, – если мы с тобой думали не об одном и том же.., почему ты, в таком случае, небрит?– Ты мне еще наряд вне очереди впаяй, – проворчал Илларион, – или пять суток губы. Не успел я побриться, ясно? Неделю на озере сидел, а бритву, черт бы ее побрал, дома оставил. Вернулся домой, дай, думаю, побреюсь… А тут ты со своей чепухой.– Ничего себе – чепуха! – обиделся Мещеряков. – Ну ты даешь, пенсионер. Там люди гибнут, а он тут ножичками балуется и говорит, что это чепуха.– Там гибнут солдаты, – поправил его Илларион. – Гибнут не по моей вине, заметь, а в результате, скажем так, некомпетентности некоторых лиц.
1 2 3 4 5 6 7