— Разумеется, Констебль не умер естественной смертью.
— Вы тоже в это верите.
— Разумеется. Я просто это знаю.
Мастерс рассмеялся.
— Вы знаете? — спросил он. — В таком случае, может быть, вы также знаете, кто убил его?
— Разумеется, — ответил Пенник, ударяя себя легонько в грудь кулаком. — Его убил я.
Глава седьмая
Именно этот жест, а не слова, заставили Сандерса наблюдать за ним с вновь пробудившимся интересом. В облике Пенника в этот день было нечто неуловимое, нечто такое, что произвело впечатление расцвета этого довольно неприметного человека. Но что это было? Его твидовый костюм был достаточно солидным и не бросался в глаза, как костюм Сэма Констебля. Мягкая шляпа и бамбуковая трость, которые он положил рядом с собой на столе. Держался он так сдержанно, что это выглядело, скорее, неестественным. Но на мизинце левой руки кровавым светом поблескивал перстень с рубином.
Не могло существовать большего гротеска, нежели контраст между этой драгоценностью и их окружением: деревенская гостиница, прозаичный пейзаж с курами, лучи солнца, падающие сквозь чистые занавески на голову Пенника. Этот перстень так изменил его — отбрасывал на него свой лучезарный отблеск.
Сандерс был так поглощен этим наблюдением, что не заметил выражения лица Мастерса. Но ему было достаточно звука его голоса.
— Что вы сказали?
— Я сказал: его убил я. Разве доктор Сандерс не проинформировал вас об этом?
— Нет, он ничего мне не говорил. Поэтому вы сюда приехали? — Мастерс выпрямился. — Герман Пенник, вы хотите дать показания в связи со смертью мистера Констебля?
— Если вы этого хотите.
— Минуточку! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но если вы их дадите…
— Я знаю, все будет в порядке, инспектор, — успокоил его Пенник.
Сандерс заметил выражение огромного облегчения на спокойном до сих пор лице Пенника. Однако в глазах его можно было прочесть раздражение.
— Я только не понимаю, почему доктор Сандерс не проинформировал вас об этом. Так же, как не понимаю причины всей этой шумихи. Доктор Сандерс может засвидетельствовать, что я предостерегал мистера Констебля в присутствии его жены и приятелей, что постараюсь его убить. Разумеется, я не сказал, что на сто процентов уверен в его смерти, поскольку не был уверен, удастся ли мне провести этот эксперимент. Но я предупреждал, что собираюсь попробовать это сделать. Мне трудно понять, почему здесь возникло какое-то недоразумение. Я ни в коем случае не притязаю на обладание сверхъестественными силами, и никто, по крайней мере, до сих пор, насколько мне известно, не был в состоянии предсказать будущее. Я предупредил, что постараюсь убить его, и убил. И к чему вся суматоха?
— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.
— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.
— Кто вам это сказал?
— Мой адвокат.
— Ваш…
— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.
— Вы не шутили?
— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.
— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?
— Вы тоже считаете, что я шучу?
Мастерс громко откашлялся.
— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?
— К сожалению, нет, — ответил Сандерс.
— Благодарю вас, доктор, — голос Пенника был достаточно спокойным, но под широким носом выступили два белых пятна, которые, по мнению Сандерса, говорили о с трудом сдерживаемом бешенстве. Кровь медленно отхлынула от его щек, и лицо производило впечатление плоской маски.
— Ну, хорошо, но почему вы не заявили об этом служащим местной полиции?
— Я заявил.
— Когда?
— Сразу по их прибытии в Форвейз. Я хотел убедиться, что мне ничего не грозит с точки зрения закона.
— И как они к этому отнеслись?
— Они согласились со мной, что мне ничего не смогут сделать… А если говорить об их отношении к этому, то это уже другой разговор. Полковник Уиллоу даже не моргнул глазом, и на него это не произвело никакого впечатления. Но у комиссара Белчера менее крепкие нервы, и, насколько я понимаю, только мысль о жене и четырех детях удержала его от того, чтобы сунуть голову в газовую плиту.
Мастерс с трудом сохранял самообладание.
— Это правда, доктор?
— Полная правда.
— Почему же, черт побери, вы не сказали мне об этом?
— Я именно этим и занимался, — терпеливо объяснил ему Сандерс. — Поэтому я попросил, чтобы вы сюда приехали. Я, как и мистер Пенник, предупредил вас. Мне не казалось разумным… хм… выплеснуть все на вас сразу.
— А что, полиция, черт бы ее побрал, тоже свихнулась?
— Нет, нет, — заверил его Пенник. — Хотя вначале они были обо мне точно такого же мнения, как и вы. Однако я согласен с вами, что доктор Сандерс должен был вам обо всем рассказать. Немедленно после происшедшего в Форвейзе я сообщил о своем участии в этом деле доктору и остальным гостям. По какой-то странной причине все, кроме присутствующего здесь доктора, стали смотреть на меня с каким-то суеверным ужасом. Отказались даже съесть ужин, который я с таким старанием приготовил. Я пытался им объяснить, но никто не хотел слушать. Разумеется, я был горд своим успехом. — И снова кровь отхлынула от его лица. — Но я всего лишь человек, и не утверждаю, что обладаю, какими-то сверхъестественными силами. Предположения такого рода — просто глупость.
Мастерс взял себя в руки. С минуту он дышал медленно и спокойно, так, как будто мысленно считал до десяти.
— Если вы не имеете ничего против, — старшего инспектора просто распирало от вежливости, — то, может быть, мы начнем все сначала, хорошо? Вы по-прежнему утверждаете, что убили Сэмюэля Констебля?
— Мне кажется, мы не слишком далеко уйдем, инспектор, если вы не перестанете задавать все время один и тот же вопрос. Да. Это я его убил.
— Разумеется! Разумеется! Но как вы его убили?
— О, а вот это уже мой секрет. — Пенник глубоко задумался. — Я внезапно начал понимать, какое огромное значение для мира может иметь моя тайна. Не надеетесь же вы, что я открою вам ее?
— Не надеюсь, что… Бог мой! Нет… спокойно, спокойно! Нет никаких причин для волнения! Все хорошо. Почему вы его убили?
— На этот вопрос мне гораздо легче ответить. По моему мнению, этот тип был образчиком грубоватого дурака, жестокого в отношении к жене, оскорбительно ведущего себя с собственными гостями, препятствие на пути умственного и морального прогресса. Как человек, он перечеркнул все границы моего терпения. Как объект эксперимента, это был субъект, отсутствия которого никто не почувствует. Я уверен, что доктор Сандерс согласен со мной в этом вопросе, хотя в других вопросах наши взгляды полярно противоположны. Следовательно, я сделал Констебля объектом эксперимента.
— Эксперимент! — схватился за голову Мастерс — Поговорим разумно! Как вы это сделали? Какими средствами при этом воспользовались? Может быть, вы узнали о новом методе убийства одним ударом в желудок? Таким, который никогда не подведет, разумеется. Или ударом по голове тяжелым предметом? Или, может быть, о каком-то новом способе убийства, который позволяет сразу отправить человека на тот свет?
— Ага, я вижу, вы слышали о некоторых признанных наукой возможностях, — констатировал Пенник.
— И которым же из этих методов вы воспользовались?
— Открытие этого я предоставляю вам, — усмехнулся Пенник.
— В самом деле? Значит, вы признаетесь в использовании одного из этих методов?
— Напротив. Я не применял ни одного из них, вернее, применил, но не в полном смысле слова.
— Не в полном смысле слова? Что вы хотите этим сказать?
— Что я воспользовался оружием, которое может поражать, а при соответственном использовании — убивать. Если вам обязательно нужно определение — назовем ее «Телефорс» — физическая сила, действующая на расстоянии — сила, которая может стать орудием уничтожения. До сих пор я не отдавал себе отчета в том, насколько она мощна. — Как раньше, в минуту волнения, лицо его покрыла бледность. — Я очень устал, инспектор. Не надо больше меня расспрашивать. Говоря в общих чертах, это та сила, которая позволяет мне сейчас читать ваши мысли.
— Значит, вы знаете, о чем я думаю в эту минуту? — допытывался Мастерс, наклонив голову.
Пенник слегка усмехнулся.
— Разумеется. Вы обдумываете различные варианты моей безвременной кончины. Это видно каждому, кто хорошо к вам приглядится. Но то, о чем я говорил, относится к вашим тайным мыслям, которые вы стараетесь отбросить от себя. Вы надели на себя маску искусственной веселости, потому что вас мучает серьезное беспокойство. У вас есть ребенок — дочь, которая, если не ошибаюсь, завтра пойдет в госпиталь на операцию аппендицита. У нее довольно слабое здоровье, и вы так об этом беспокоитесь, что не сомкнули глаз всю ночь.
Мастерс покраснел и тут же неожиданно побелел. Сандерс никогда не видел у своего старого приятеля такого выражения лица.
— Вы сказали ему об этом?! — взорвался инспектор.
— Но я сам ничего не знал, — возразил Сандерс, кладя ладонь ему на плечо. — Мне очень жаль.
— Но это правда? — настаивал Пенник. — Верьте мне, дружище, вам все равно придется убедиться в этом раньше или позже.
— Давайте оставим мои дела в покое, если вы не возражаете. Хм-м… Вернемся… а, вот: вы можете нам сказать, что вы делали в то время, когда был убит Сэмюэль Констебль?
— Я все думал, когда же вы зададите мне этот вопрос, — усмехнулся Пенник. — Выясним это раз и навсегда. Доктор Сандерс и мисс Хин могут засвидетельствовать, что в пятницу, в семь сорок пять вечера мистер Констебль был жив и здоров. Он появился в комнате доктора, чтобы выяснить причину странного шума. — Столько злорадства скрывалось в его словах, что Сандерс почувствовал его почти физически. — Я был тогда внизу. Где-нибудь без пятнадцати минут восемь в дверь черного входа позвонили. Как вам, наверное, известно, вся прислуга лежала в госпитале, и в связи с этим некая миссис Чичестер согласилась приготовить пищу для обитателей дома. Я отворил дверь. Миссис Чичестер явилась на работу в сопровождении сына Льюиса, видимо, ради приличия. Я занимался приготовлением ужина, поэтому сказал им, что они могут помочь мне, если хотят. По какой-то, неизвестной для меня причине, они казались сильно взволнованными…
Здесь Сандерс прервал его. Это был один из эпизодов, которые меньше всего нравились ему в этой истории.
— Почему вы не скажете старшему инспектору, по какой причине они были взволнованы?
— Не понимаю.
— Миссис Чичестер и ее сын, — пояснил Сандерс, — скажут вам, что, когда мистер Пенник открыл им дверь, он тяжело дышал, как будто только что пробежал стометровку, и вращал глазами. За время от семи сорока пяти до восьми, с небольшими перерывами, у него были приступы легкого помешательства. В восемь, когда миссис Констебль закричала наверху, они не смогли уже больше это переносить. Они сбежали из дома так, как будто сам дьявол гнался за ними, и больше уже не вернулись.
— Так, доктор, и что же дальше? — спросил Мастерс.
Сандерс посмотрел на Пенника.
— Я просто задумался над тем, почему он так запыхался, когда открывал им дверь. Может быть, он был наверху?
— Нет, не был, — заверил Пенник. — Но доктор Сандерс очень любезно… — он заколебался, — очень любезно заменил меня в описании событий. Миссис Чичестер и ее сын скажут вам, что между семью сорока пятью и восемью часами я не высовывал носа за пределы кухни или столовой: они подтвердят это наверняка, потому что двери в столовую были открыты. Доктор Сандерс же, как врач, может сказать вам, что мистер Констебль умер около восьми. Думаю, что этого достаточно.
Мастерс упер стиснутые кулаки в бока.
— Прекрасное алиби, не так ли!
— Вы совершенно правы, прекрасное алиби, — усмехнулся Пенник.
Наступила тишина.
— Дорогой инспектор, я знаю английские законы. Вы не решитесь арестовать меня, даже не получите такого приказа. Вы не сможете ни применить ко мне допрос третьей степени, ни даже временно задержать меня как «необходимого для дела свидетеля». Как я уже упоминал, я боюсь всяких замкнутых помещений. Впрочем, я не являюсь свидетелем. Я просто убил этого человека. И я действительно не представляю, что вы можете предпринять в данном случае.
Старший инспектор вглядывался в него, как завороженный, но не мог выдавить из себя ни слова. Пенник потянулся за шляпой и тростью. Солнечный свет падал на его редкие песочного цвета волосы. Он сидел, выпятив грудь и глядя прямо перед собой. Потом он стиснул кулак и изо всей силы ударил им по столу.
— Послушайте, господа, усилием моего сердца, тела и ума я высвободил энергию с неограниченными возможностями. Отыскал спрятанные сокровища великой тайны. Доктор Сандерс может рассказать вам, что нет области более таинственной и трудной для исследований, чем нервный шок, но я разгадал ее секрет. И прежде, чем буду почивать на лаврах, я докажу ученым, занимающимся этой проблемой, что их логика — это просто ребячество, а они сами — слепые летучие мыши и совы. Однако эта сила должна использоваться для того, чтобы делать добро. Да. Для добра. Всегда, всегда, всегда! Как бы мы высоко ни ценили Сэмюэля Констебля, никто не заметит его отсутствия…
— А вам не пришло в голову, — прервал его Сандерс, — что жена почувствует его, как вы называете, «отсутствие» очень болезненно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31