Неожиданно Ева вскрикнула: кто-то, подкравшись сзади, обнял ее и чмокнул в ухо.
Она обернулась: это был Веселовский.
— Ты что? — Она шлепнула его по руке. — Если ты ко мне насчет Праги, то я приеду, не надейся.
— Ну-ну, Ее Величество Строгость надули губки? Я же к тебе, Ева; со всей душой! Ты вот меня не приглашаешь в Париж, я же не обижаюсь…
Она посмотрела ему в глаза. Белокурый, красноносый, с бледными впалыми щеками и прозрачными серыми глазами, он улыбнулся одними тонкими сиреневыми губами. Джинсы и светлый замшевый пиджак он держал, похоже, только для своих московских друзей — настолько они ему не шли, но служили верным пропуском в Подвал и на прочие тусовки. Ева помнила, как одалживала Лидочке деньги, чтобы та подарила на день рождения своему возлюбленному Олегу кожаную куртку. И как потом самой Лиде пришлось подрабатывать натурщицей в училище, чтобы вернуть долг. А Олег ушел к другой женщине.
Он несколько раз уходил от Лиды и каждый раз возвращался.
Дар живописца соперничал у Веселовского с талантом архитектора. Молоденькая немка, случайно оказавшаяся у него в мастерской, увезла-таки его в Германию, устроила для начала в рекламную фирму, а потом уже добилась крупного заказа на проект цветочного магазина. Так началась в Бонне его карьера архитектора и дизайнера. Первое время он часто ездил в Москву, навещал друзей, но потом, устав от их каждодневных забот, связанных, как правило, с продажей работ, прекратил свои поездки. И вот спустя три года объявился на выставке Драницына.
— Видел, кстати, в Гамбурге твоего бывшего. Процветает. Живет по-прежнему один, жениться не собирается.
— Передавай ему привет, — холодно ответила Ева и отошла от него к Драницыну. — Мне понравилось. Столько света, тепла, плоти и эротики… Лева, отвези меня домой, а? — Она повисла на его плече и заскулила тихо, чтобы никто не услышал.
— Нас с тобой приглашают. Здесь недалеко, к Маринину. Помнишь его? Да вон, здоровый такой и громкоголосый… Неужели не помнишь?
— Это тот, который пел Юльке Зверевой серенады под окнами? Неужели он? Я его сто лет не видела.
— Он-он. Разбогател, стал директором туристической фирмы «Карфаген».
Они подошли к Глебу Маринину. Почти лысый, но холеный и сдобный, как пряник, Глеб чмокнул Еву в щеку.
— Ну что, ты уговорил свою даму? Верблюда, фаршированного антилопами и кроликами, яйцами и рыбой, не обещаю, но кое-что у меня для вас имеется. Ко мне приехал друг из Ферганы, он готовит такой плов! Курдючный жир привез и специи, рис — янтарь. Десять километров от Москвы, поехали.
Ева посмотрела на Леву и, вздохнув, согласилась.

* * *
Среди незнакомых людей, шума, смеха и музыки Еве стало нестерпимо скучно, и она пожалела, что не поехала домой.
Хотя плов был действительно на славу, мужчина, сидевший по правую руку, постоянно подливал ей в бокал вино, от этого, наверное, ее быстро потянуло в сон. Сидели в саду, за длинным столом, в центре которого стоял огромный казан с оранжевым от шафрана пловом. Говорили о курсе валют, кредитках и политике.
— Меня зовут Сергей, — представился какой-то мужчина, и Ева повернула голову в его сторону. — Я работаю вместе с Глебом.
Она поняла, что он заговорил с ней, воспользовавшись отсутствием Левы, которому срочно понадобилось куда-то позвонить.
— — У вас такие грустные глаза. Это правда, что вас зовут Ева?
— Почти. Во всяком случае, сегодня меня все знают под этим именем. А что в этом удивительного?
Если он скажет, что у нее редкое имя, то она пошлет его к черту.
— Согласен, я неоригинален, — сказал, словно прочтя ее мысли, Сергей. Он был во всем черном. Пепельного цвета волосы, черные глаза, ухоженные руки, не знающие физического труда. — Вам здесь скучно?
— Пресыщение никогда еще не доводило до хорошего.
— Вы имеете в виду плов?
— Я имею в виду все.
— А хотите, я покажу вам, где растет ранняя вишня, марель?
— Знаете, марель у меня всегда ассоциируется с госпожой де Марель Мопассана. И я не хочу знать, где она растет.
— Мне очень знакомо ваше лицо.
Ева встала, чтобы уйти. Она хотела отыскать Леву и уговорить увезти ее домой. Возле ворот, в тени высоких елей, среди которых был спрятан загородный дом Глеба Маринина, стояло несколько машин. Курившие под навесом мужчины, явно не знающие, куда себя деть, были, судя по всему, личными водителями гостей. Самих гостей Ева толком не успела и рассмотреть. Какие-то солидные мужчины, три девушки, которые только и умели, что смеяться невпопад. Что у Левы общего с этим бомондом?
Она нашла Драницына на крыльце.
— У тебя такое лицо, словно ты потерял свою любимую собаку. — Она поднялась к нему. — Что с тобой, Левушка?
— Помнишь, Натали просила отыскать одного человека? Я поручил своему знакомому, которому это ничего не стоит, и вот оказалось, что этой женщины давно уже нет в живых. Уверен, что Натали расстроится, должно быть, это ее бывшая подруга, еще с московских времен…
Ты сама ей об этом скажешь или мне написать?
— Напиши лучше. — Еве стало казаться, что Париж, Натали, Бернар — все это ей приснилось. Вместе с чудесной мастерской, ухоженным садом, верандой, увитой клематисом, Пьером, у которого так изысканно прокатывается французское "р", душной спальней, словно созданной для того, чтобы в ее шелковой сердцевине вращать колесо времени вспять. Даже Сара показалась ей сейчас, на расстоянии, героиней фильма Бунюэля: яркой, непредсказуемой и очень сексуальной. Ей не верилось, что через пару дней она сможет туда вернуться.
— Знаешь, если мне позвонит Бернар, — как бы ей хотелось, чтобы он оказался рядом! — я сама могу сказать ему об этом, а он передаст Натали.
Они вернулись к гостям. Глеб Маринин, как объяснил ей Лева, являлся спонсором выставки и с недавнего времени с величайшим удовольствием играл роль эдакого русского мецената. Охотно оплачивал обучение одаренных детей за границей, гастроли малоизвестных театров и балетных трупп.
Он сидел сейчас во главе стола, с красным лицом, взмокший, расслабленный и улыбчивый, смотрел на присутствующих гостей, словно сквозь розовый туман излучаемой им же доброты, и наслаждался каждой минутой, прожитой на этом свете. Увидев вошедших Еву и Леву, он, очнувшись от каких-то своих сладостных раздумий, всплеснул руками и даже привстал с места.
— Евочка, ты посмотри только на эти постные физиономии.., эти люди умеют зарабатывать деньги, но совершенно не умеют отдыхать. Ты помнишь, как на моем дне рождения ты изображала Диану-охотницу? Ради меня, очень тебя прошу, повтори это. Что хочешь проси, все сделаю…
Ева посмотрела на Драницына, он усмехнулся и пожал плечами.
— А ты точно сделаешь все, что я тебя попрошу?
— Абсолютно. Если это, конечно, не связано с космосом. Ну же!
Ева скрылась в соседней комнате. Следом за ней проскользнул Глеб.
— Все, что ты видишь здесь, — в твоем распоряжении. Даже лук со стрелами есть. Все.
У меня тут неделю назад актеры отдыхали, так я попросил их прихватить с собой костюмы.
— Мне бы пару борзых, Глеб, — засмеялась Ева, снимая брюки и примеряя набедренную повязку из искусственной леопардовой шкуры.
— Какие проблемы! Сейчас тебе их приведут.
Полуобнаженная, с импровизированными «бусами» из молодых зеленых яблок (это ей передал через форточку Лева), с луком в руках и висящим на плече колчаном со стрелами, Ева ждала собак, когда приоткрылась дверь, и показалось лицо ее соседа по столу, Сергея. Он протиснулся в дверь, и она увидела в его руках два поводка — за дверью дышали борзые.
— Знаете, а ведь я вас вспомнил… Около двух месяцев назад, в Париже… Я наблюдал за вами, видел, как вы долго стояли в нерешительности возле телефонной будки, словно собирались кому-то позвонить, но потом, видно, раздумали. Я хотел пойти за вами, чтобы помочь — я чувствовал, что вы впервые в Париже, но потерял вас из виду. Скажите, это были вы?
Ева настолько уже вошла в роль Дианы-охотницы, что даже не прикрыла обнаженную грудь. В конце-то концов она же собиралась выйти к гостям в таком виде, так почему бы ей не расслабиться уже сейчас, перед Сергеем?
— Дайте сюда собак и не мешайте мне. — Она толкнула дверь и увидела в коридоре двух превосходных, белых с черным, борзых, с изогнутыми гибкими спинами, умными вытянутыми мордами, с темными блестящими выразительными глазами. Вырвав из рук опешившего Сергея поводки, она прошла мимо него, распахнула дверь в комнату, из которой доносились голоса гостей, и скрылась за ней.
— Ну что, ну что я вам говорил! Какая женщина! — Глеб, задрав голову, смотрел на Еву, стоящую на столе среди хрустальных фужеров и тарелок, прицелившуюся стрелой в некую невидимую мишень в углу комнаты. Распущенные волосы ее едва прикрывали грудь, полностью обнаженные ноги будили воображение раскрасневшихся мужчин, которые, позабыв о том, где находятся, всем своим видом выражали страстное желание овладеть Дианой. Возле стола стояли, переставляя длинные тонкие лапы, борзые и преданно смотрели на нее в ожидании очередного куска мяса, которое она бросала им с огромного блюда.
— Господа, это не просто Диана-охотница!
Это прекрасная художница Ева Анохина. У меня для вас есть сюрприз. Мне только что привезли слайды ее работ. Мы можем прямо сейчас организовать небольшой аукцион, своеобразный мини-Кристи. А человек, который привез их, всем вам хорошо известен.
Итак, Григорий Рубин!
В комнату вошел Гриша. Увидев на столе почти голую Еву, он некоторое время не мог оторвать он нее глаз.
— Ты здесь? Не ожидал. — Он протянул руку и помог сойти со стола. Накинув ей на плечи чей-то пиджак, увел в комнату.
— Ты совсем трезвая. В такие игры играют в другом состоянии. Подожди, кто-то рвется в дверь… — Он отпер замок, и Ева увидела Глеба.
— Я готов исполнить любое твое желание, — заговорщически прошептал он, пытаясь дотронуться до Евы, которая, вдруг осознав, чем она занималась последние полчаса, забилась в угол комнаты и затравленно смотрела. Ей показалось, что воздух в этом доме пропитан страстью, что отовсюду на нее смотрели глаза обезумевших от желания мужчин.
— Я хочу домой, — сказала она, поспешно одеваясь.
— И все? Этого мало. Ты не такая женщина, чтобы желать такую малость. Пожелай что-нибудь невообразимое.
— Тогда глоток холодного «Божоле» и ломтик сыра. Это все. А теперь, Гриша, едем. Увези меня отсюда. Скажи Леве, что мне пора.
,
* * *
— Ты откуда, Гришенька? — Она сидела в машине, прижавшись к его плечу. — Из Вены?
— Да… Ты не о том. Вот, выпей. — Он плеснул в подаренный Марининым хрустальный фужер вино. — Сыр будешь?
— Конечно, буду. Гриша, что-то странно на меня действует Москва. Я вообще не понимаю, что со мной происходит. Творю бог знает что.
Ты же знаешь, я два дня провела на Левиной даче. У него там просто рай. Он просил, чтобы я там осталась.
Гриша поцеловал Еву в висок.
Вдруг машину повело в сторону, завизжали тормоза, и она резко остановилась, чуть не врезавшись в обогнавший их автомобиль. Дверца распахнулась, и Ева увидела Драницына.
— Я с вами, — тяжело дыша, выпалил он и рухнул рядом с ней на сиденье. Машина, на которой он приехал, тут же сорвалась с места и исчезла.
Зажатая между двумя мужчинами, Ева пила маленькими глотками вино и смотрела вперед, на дорогу. С каждой минутой становилось все темнее и темнее. Небо приобрело иссиня-черный оттенок, прогремел гром.
— Закройте окна, — попросила она. Лева и Гриша молчали.
Они сопровождали ее сейчас так, как сопровождали фактически и в жизни. Молча и преданно. А ведь окажись на их месте другие мужчины, они либо разорвали бы друг друга в клочья, либо убили бы Еву из ревности. Но ей повезло. Ее распущенность — а иначе поведение Евы никак не назовешь, — они облекали в красивые слова, жесты и поступки, находя ей оправдание.
Заехали в придорожное кафе. Оставив машину на обочине дороги, под кронами высоких елей, они за несколько секунд вымокли до нитки. Вбежав в невысокое строение красного кирпича, оказавшееся совершенно пустым, заняли столик возле окна. Белая пластиковая мебель, красные шелковые занавески, огромные вентиляторы под потолком, покрытая лаком деревянная стойка, за которой ни души. Наконец показался мужчина неопределенного возраста и внимательно посмотрел на посетителей.
— Нам какого-нибудь сока, пожалуйста, — попросил Гриша, стягивая через голову мокрую рубашку и развешивая ее на спинке соседнего стула.
То же самое сделал и Лева. Немного погодя последовала их примеру и Ева, оставшись в одних брюках. Мужчина — а это был, судя по всему, хозяин кафе — от изумления чуть не расплескал принесенный на подносе в высоких бокалах сок.
— Персиковый, со льдом, — сказал он, не сводя глаз с полуобнаженной Евы. — Девушка, может, вам принести что-нибудь сухое…
— Что вы имеете в виду?
— У меня есть чистый белый халат.
— Спасибо. Я хочу остаться так.
Он ушел, бормоча себе что-то под нос, а Ева расхохоталась. Причиной было, конечно, «Божоле» и то состояние вседозволенности, которое так и не отпускало ее.
— Если бы не моя температура, я бы, пожалуй, побегала босиком под дождем, — сказала она, глотая приторный сок и требуя, чтобы принесли еще и еще. — Лева, между прочим, мы так ничего и не сделали, не упаковали…
Отвезите меня домой. Мне холодно. Я устала.
Что было дальше, она помнила смутно. Очнулась она уже в Москве. По крыше машины барабанил дождь, вода заливала стекла.
— Приехали, — сказал Лева.
— Холодно… Гриша, где билет?
— Я привезу тебе его завтра утром. Пойдем. — Он подхватил чемодан и проводил ее до дверей.

* * *
Еву разбудил звонок. Она, в полной темноте, на ощупь, нашла трубку, схватила и прижала ее к уху.
— Ева? Это Бернар. Я не могу без тебя. Я совершил страшную глупость. Главное — ничего уже не исправишь.
— О чем ты? Где ты?
Но в ответ раздались лишь длинные гудки.
Она слышала его голос так близко, так явственно, словно он разговаривал в соседней комнате. Сон закружил обрывки ее мыслей и унес с собой в голубые лабиринты подсознания.
А утром приехали Гриша и Лева. Они вынесли из квартиры Фибиха работы, упаковали их и проводили Еву в аэропорт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19