Наталья Нестерова: «Вызов врача»

Наталья Нестерова
Вызов врача



OCR
«Нестерова Н. Вызов врача: Роман»: Центрполиграф; М.; 2005

ISBN 5-9524-1918-6 Аннотация Каких неожиданностей можно ждать от рутинного визита участкового врача к немолодой скандальной пациентке? Им ведь нечего делить? Во всяком случае, так видится со стороны. Однако жизнь расставляет удивительные ловушки, в которые рано или поздно угодит каждый заложник собственного прошлого… Наталья НЕСТЕРОВАВЫЗОВ ВРАЧА Благодарность автора Искренне признательна за консультации, советы, подсказки, особо — за радость общения замечательным врачам: Еловской Светлане Николаевне, Солдатовой Татьяне Васильевне, Солдатову Игорю Владимировичу. Пролог Девочка пряталась за кустами. Дом построен и заселен недавно, молоденькие деревца вокруг детской площадки никого не могли скрыть. Кусты тоже невысокие, но густые, благодаря дружным весенним листочкам. Если стоять в полный рост, то голова торчит над верхушками веток. Да и не выстоишь долго, а ждать девочка решила до победного конца.Почему так говорят: «победный конец»? Ведь победа должна обозначать новую счастливую жизнь?Девочка нашла деревянный ящик, поставила его в угол, который образовывали кусты, уселась. Теперь ее не видно ни с одной стороны, разве только из окон верхних этажей дома. Более всего боялась: спустится какая-нибудь сердобольная старушка, начнет приставать с вопросами: почему ты здесь прячешься? Где твои родители?Восьмилетние девочки не караулят по вечерам в засаде, а делают домашнее задание, аккуратно, без помарок, выводя строчку за строчкой, наслаждаясь чистописанием, будто вышиванием крестиком.Девочка была одета в коричневое форменное платье, с белыми воротником и манжетами, и белый фартук. Сегодня суббота, полагается надевать в школу белый фартук, а не черный, как в остальные дни. Девочка пришла в этот двор сразу после школы. Ждать пришлось долго. Очень хотелось пить, и еще в туалет. Но девочка терпела, не покидала своего убежища. Листочек за листочком она выщипала в середине куста отверстие, через которое отлично просматривались вход во двор, двери подъездов и детская площадка. В поздних майских сумерках белый фартук светился ярким пятном. Девочка сняла фартук и затолкала его в портфель. В окнах зажегся свет.Ту, ради которой пришла сюда, девочка узнала сразу. По веселому заливистому смеху, хотя никогда его не слышала, по лицу, плохо различимому в темноте, оттого непонятно — похожему на единственный виденный снимок или нет. Но девочка почувствовала, как внутри словно что-то оборвалось и безошибочно выкрикнуло: «ОНА!» Девочка припала к амбразуре в кусте, не замечая колючих веток.Женщина была не одна, со спутником. Они все время целовались. В подворотне дома, потом прошли десять метров и опять целовались. В перерывах женщина хохотала, веселилась, кружила на месте.Мужчина ловил ее, подхватывал, и они опять сливались в поцелуе.Девочка никогда не видела таких откровенных, взрослых, бесстыдных, долгих и частых поцелуев. Она почувствовала, что заливается краской брезгливости и стыда.Женщина очередной раз вырвалась из объятий кавалера, прибежала на детскую площадку, села на качели, принялась раскачиваться. И все время смеялась! Взлетала вверх, юбка легкого крепдешинового платья нескромно задиралась, женщина по-девчоночьи болтала голыми ногами и заливалась хохотом от веселья. Ее спутник подошел и стал сильнее раскачивать качели. Женщина верещала от страха, но в ее визге было не меньше счастья, чем в смехе. Потом он остановил качели, подхватил женщину на руки и с притворной угрозой «Закружу!» стал быстро вертеться на месте.Девочка думала, что так кружат только детей. Но с детьми так и не целуются после веселой забавы. Девочка встала, от парочки ее отделяло метров пять. Женщина заметила девочку и погрозила пальцем: не подглядывай! И в следующую секунду забыла о ней, взяла своего кавалера под руку, тесно к нему прижавшись, и, воркуя, повела к подъезду.— Мама! — глотая слезы, тихо позвала девочка.Ее никто не услышал.Мама, бросившая девочку восемь лет назад, была абсолютно счастлива. От ее счастья дочери не полагалось ни малюсенького кусочка.— Ненавижу! — произнесла девочка и пошла к арке.Она мысленно повторила «Ненавижу!», наверное, тысячу раз, и это помогло не расплакаться.Девочка чувствовала себя больной и старой. Будто по-ребячьи игривая мать забрала у нее детство, наградив собственной старостью.Дома девочку ждали встревоженные бабушка и отец. На их расспросы, где пропадала, девочка устало соврала, что была у подруги.— Но как же так? — удивился отец. — Мы обзвонили всех твоих…— Помолчи! — остановила его бабушка. Она хорошо знала свою внучку: если та не хочет говорить правду, значит, имеет для этого серьезные основания. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ 1 Засвистел чайник. Мария Петровна пришла на кухню и выключила газ. Который раз кипятит! Сколько еще ждать?Вернулась в комнату, села на диван, надела очки и стала читать журнал. Через минуту сдернула с носа очки, отшвырнула журнал, решительно сняла телефонную трубку и набрала номер. Занято! У них вечно занято!С десятой попытки пошел сигнал вызова, и ей ответили.— Поликлиника? — рявкнула в микрофон Мария Петровна. — Кто говорит? Регистратура? Слушай, ты, регистратура… Да, больная Степанова! Да, пятый раз звоню! А ты деньги получаешь за то, что со мной разговариваешь! Где врач? На вызовах? Пусть ногами быстрее двигает, подохнешь, пока ее дождешься! Небось по магазинам шляется, а не по вызовам… Это ты меня оскорбляешь, регистратура! Я? По голосу не больная? А кто две «скорых» ночью вызывал? И нечего трубку бросать! Разбросались! — Мария Петровна посылала проклятия, хотя ее уже никто не слушал. — Всю страну к чертовой матери разбросали!Мария Петровна опустила трубку на рычаг, подошла к письменному столу, посмотрела на перекидной календарь. Первое декабря тысяча девятьсот девяносто девятого. И единица с тремя девятками, как опрокинувшееся число зверя, и грядущий двухтысячный год вызывали почти мистический страх вхождения в новую эру. Когда-то двухтысячный казался страшно далеким. Двадцатилетняя студентка Маша Степанова кокетливо загибала пальцы, подсчитывая: «В двухтысячном мне будет… пятьдесят четыре года! Это невозможно!»Подойдя к зеркалу, Мария Петровна повернула голову вправо-влево.— Мне сорок пять! — произнесла она вслух. — И ни копейкой больше!Вернулась к дивану, взяла очки, надела, снова подошла к зеркалу, закусила нижнюю губу, рассматривая подбородок. Так и есть! Черный волосок.— Сволочь! — обозвала его Мария Петровна, достала пинцет и выдернула.Единственным признаком старости она считала эти предательские волоски, то там, то сям вылезающие на подбородке. В молодости их и в помине не было, а теперь приходится лицо полоть, точно грядку с сорняками.Наконец, звонок в дверь. Мария Петровна на цыпочках побежала в прихожую, припала к дверному глазку. На площадке стояла молодая женщина, варежкой стряхивала с шубы снег. Мария Петровна бесшумно отодвинула с утра смазанную маслом задвижку и побежала обратно. В коридоре, от поворота в гостиную, крикнула:— Входите, не заперто!У Марии Петровны большая трехкомнатная квартира в «сталинском» доме, если кричать из комнаты, чтобы услышали на площадке, — глотку сорвешь.В гостиной Мария Петровна плюхнулась в заранее приготовленное большое кресло, укрыла ноги шерстяным пледом.Врач задержалась ненадолго в прихожей (шубу снимала) и вошла в комнату. Молодая женщина, невысокая брюнетка с короткой стрижкой, без укладки, которую бесполезно зимой делать тем, кто вынужден много ходить по улице. Если бы не серьезно-хмурое, профессионально строгое выражение лица докторши, ей можно было дать лет двадцать шесть. Но кислая (как определила Мария Петровна) мина тянула на все тридцать с хвостиком.— Добрый день! — поздоровалась врач.— Покажи руки! — потребовала Мария Петровна.— Простите?— Глухая? Руки покажи.Врач усмехнулась, поставила на стул сумку, покрутила перед носом пациентки, руками показала ладони и тыльную сторону.— Довольны?Ноготочки у докторши аккуратные, но не элегантные, а как у пианистки, которая не может себе позволить длинных ногтей.— Не больно-то у тебя руки трудовые, — оценила Мария Петровна. — Характеристику принесла? Ре-зю-мэ? — по слогам, откровенно издевательски проговорила Мария Петровна.— Нет, не догадалась.Врач ответила спокойно, как человек, готовый к выкрутасам собеседника. Так взрослые разговаривают со вздорными детьми, с психическими больными и выжившими из ума маразматиками.— Бестолковая! — Мария Петровна точно обрадовалась возможности обругать человека, и тут же произвела небольшой откат. — Мне плевать на характеристики. Я работника насквозь вижу и быстро из тунеядцев стахановцев делаю. Объясняю условия. Три раза в неделю по восемь часов. Моешь, убираешь, ходишь в магазин за продуктами, на почту, в сберкассу, платишь за квартиру, готовишь еду, утюжишь белье, ну и прочая домашняя белиберда. Оплата почасовая, минимальная, премии ежемесячные и ежеквартальные, в конце года — тринадцатая зарплата, исчисляется по среднему заработку без учета премий.— Все? — спокойно поинтересовалась доктор.— Все! — вызывающе отозвалась Мария Петровна. — Торговаться будешь? Начинай!Точно как Мария Петровна по слогам выговаривала «ре-зю-мэ», врач в аналогичной манере, с нескрываемой насмешкой проговорила:— Вы меня с кем-то спутали. Я, — ткнула себя пальцем в грудь, — участковый врач, Кузмич Ирина Николаевна. Врача вызывали?— Надо же! — всплеснула руками Мария Петровна. — А я думала, домработница, мне обещали прислать. Внешность у тебя… так сказать, без диплома о высшем образовании.Если последняя характеристика и не понравилась Ирине Николаевне, виду она не подала, развела руками:— Внешностью, как вы понимаете, обязана предкам. А на них суда нет. Мария Петровна, где ваша медицинская карточка и заключения, оставленные двумя бригадами «Скорой помощи», которые здесь побывали прошлой ночью?— Ага, донесли? Вон там на столе лежат. А тебе донесли, что я прежде лечилась в кремлевской поликлинике?— Я в курсе. — Врач подошла к столу и принялась читать бумаги.— И ушла из кремлевки сама! — говорила Мария Петровна, обращаясь к затылку докторши. — Никто меня не выгонял! Выдумали — сокращение контингента! Лечить не умеют, только диагнозы сочиняют. Не велик труд. Открывай учебник — и переписывай. Главное — мужика на сохранение беременности не отправить. А женщину от простатита не лечить. Алфавит вызубрил — все, считается, что врач. Рецепты выписывают по шпаргалке, как аспирин на латыни пишется, — запомнить не могут.Ирина Николаевна повернулась, посмотрела на Марию Петровну:— Подобного рода рассуждения стали для вас поводом присвоить записную книжку моей коллеги, которая сюда приходила? В книжке были прописи многих рецептов.Усмешка молоденькой докторши Марии Петровне не понравилась, но торопиться размазывать по стенке эту новую фифочку не стоило, можно и старую помянуть.— Как той двоечнице только диплом дали? — всплеснула руками Мария Петровна. — В голове одна извилина, и та в помощь кишечнику. Наверное, на экзаменах переписывала и остановиться не может. Зачем мне ее шпаргалки?— Именно после визита к вам книжка пропала.— Сейчас новую пишет? Пусть, ей полезно материал повторить. Может, чему и научится.Несколько минут они молчали. Доктор перебирала бумаги, Мария Петровна рассматривала ее со спины. Ладная фигурка. Росту среднего, в талии тонка, в бедрах не шклява. Не то что некоторые современные девицы, худые и плоские, как недокормленные беспризорники. Брючки на докторше наглаженные, но внизу усеяны круглыми кляксами грязи — по улице находилась. В тапочки переобулась, а некоторые топают по квартире в сапожищах, вытирай потом за ними.— Что это? — воскликнула Ирина Николаевна. Она в изумлении поднесла листок, который читала, ближе к глазам.— Где?— В вашей медицинской карте. — Ирина Николаевна повернулась к больной и потрясла в воздухе картой.— Тебе лучше знать. Твои коллеги-гробокопатели писали.— Но это какая-то отсебятина, вставки!— Комментарии, — язвительно уточнила Мария Петровна.Такого Ирина Николаевна еще не видела! В строгий медицинский текст, поверх строчек, со стрелочками, указывающими на место «комментария», были вписаны издевательства. Выглядело это так:«Состояние средней тяжести не до конца угробили. Кожные покровы обычной окраски хоть с негром не спутали. Язык чистый, влажный можете им побриться, козлы! Живот мягкий, безболезненный спасибо, клистиры научились ставить. Печень у края реберной дуги а в ней вся ваша долбаная медицина и мать ее завполиклиникой! Нестабильная стенокардия заботьтесь о стабильности собственной половой жизни, кастраты-гиппократы!»— Зачем вы испортили документ?— Веселье нашло, то есть злость. Но ты мне морали не читай! Моя карточка? Моя! Что хочу, то в ней и пишу.— Писательница! — тихо, сквозь зубы, прошептала Ирина Николаевна. И громко добавила: — Здоровье не повод для веселья! Тем более в вашем возрасте!— В каком таком моем возрасте? Ты знаешь, сколько мне лет? Да мы с тобой почти ровесницы!— Год рождения вы только тут, в карточке, подтерли или в паспорте тоже?— Ты врач или милиционер? Может, добровольная помощница правоохранительных органов? Иди, валяй, настучи про меня прокурору, сексотка!Ехидные выпады Марии Петровны если и ранили докторшу, то внешне это не было заметно. Ирина Николаевна не вспыхивала от обиды, не поджимала губ, не метала из глаз гневные стрелы. Но и молча терпеть хамство пациентки не собиралась. Сказала докторски-учительским строгим, но равнодушным тоном:— Вы все время пытаетесь оскорбить и унизить меня. Напрасно. Напоминаю: вы обратились за помощью, я пришла сюда, чтобы эту профессиональную помощь оказать.— Давай, оказывай.— На что жалуетесь?Вопрос Марии Петровне явно понравился, и она ударилась в нравоучения:
1 2 3 4