Окна аккуратно затянуты настоящим
бычьим пузырем, чистым, промытым, а очаг посреди горницы, что в земляном
полу, огорожен крупными камнями.
В потолке дыра, куда выходит дым, свисают черные космы копоти на паутине,
а на длинных поперечных балках, на колышках раскачиваются окорока кабанов,
медведей, оленей, там же коптятся широкие кольца колбас, вырезки из
воловьих и лосиных хребтов.
На полках, называемых мисниками, ровным рядком стоят глиняные и даже две
оловянные кружки. Ложки все, как одна, из хорошего дерева, половина
расписана яркими цветами и покрыта лаком.
Чтобы стены не казались пустыми, Рудольф велел повесить везде
крест-накрест добытые в бою мечи, копья, с улицы, дротики, секиры и боевые
топоры. Когда стена заполнилась, он повесил на другую, чтобы не выглядела
сиротой, все щиты и даже конскую сбрую.
Когда топят, горница, конечно же, наполняется едким дымом, оружие быстро
чернеет, слугам приходится периодически его чистить, зато рукоять боевого
топора не переломится в бою лишь потому, что ее изнутри прогрыз проклятый
жук-дровосек.
Обедать, это я тоже врубился сразу, садятся за общий стол в главной
горнице, не делая различия между хозяевами и челядью. Стол из простых
сосновых досок не ломится от еды, как не ломились и сосновые лавки под
тяжестью исхудавших поселян, однако достаток есть, есть.
Я сложил свои нехитрые пожитки, посмотрел, как устроили коня, - все
работают, как муравьи, все знают свое дело, свои обязанности, все кому-то
принадлежат и затем вышел в город.
Бернард - когда же он спит? - с двумя мастерами отбирал в городской
оружейной палате оружие для молодых воинов.
- Что делать? - повторил он мой вопрос. Мне послышалось далекое грохотание
в тучах. - Я нашел было тебе занятие... все-таки ты мой оруженосец, но
умные люди отговорили. Ты ведь больше пользы принес, когда... словом,
когда тобой не управляли. Не указывали, что делать, какого коня какой
щеткой скрести. И меч добыл, и Галахада отыскал... ну ладно, наткнулся
случайно, но все же сам... Так что пока походи на длинной веревке. Надо
будет, укоротим. На недельку свободен, понял? Знакомься с нашим
королевством. Боюсь, твое время придет раньше, чем ты думаешь...
Я кивнул, пряча глаза. Как же, как же, я помню про святейшую инквизицию. У
них суд скор, как у наших чекистов с их революцьённой бдительностью..
- Хорошо, - сказал я с готовностью, - я попробую быть полезным. Да что там
попробую, постараюсь! Но, Бернард, ты знаешь, я здесь человек новый, могу
ляпнуть глупость... даже оскорбительную глупость! Но это не со зла или
желания ляпнуть или наляпать, понимаешь, а по невежеству. А невежи угодны
Господу, помнишь? Так что не сердись, ответь мне, пожалуйста, кто такие
оборотники?
Молодые воины услышали, отпрянули. На их лицах были стыд и отвращение, а
на Бернарда они смотрели подлинным изумлением. Бернард перекосился в злой
гримасе.
- Я уже жалею, что тебя взяли!
- Бернард, ты только ответь, - сказал я умильно, - и я сразу от тебя
отстану.
Бернард опустил ладонь на рукоять ножа, взгляд скользнул по моему
открытому горлу.
- Я знаю и другой способ, чтобы ты отстал. Навсегда.
- Ты этого не сделаешь, - ответил я торопливо. Лоб покрылся испариной, а
голос дрогнул от осознания, что Бернард в самом деле может зарезать легко
и просто, как режет овец. Конечно, просто пугает, но все-таки в этом мире
в самом деле слово и дело стоят рядом. - Я ведь не враг!.. Я еще могу
пригодиться.
Бернард вздохнул, плечи опустились.
- Да, сейчас каждая пара рук дорога. Ладно, парень, живи. Но больше никого
не спрашивай, кто такие оборотники. В крепости не все такие ангелы, как я.
Я трусливо уронил взгляд. Если Бернард ангел, то весьма и весьма гневный
ангел. Если есть такие волосатые ангелы.
- Ладно, - сказал я и сделал осторожный шажок назад. - Я пойду, ладно?
- Иди, - буркнул Бернард. Потом, видя мое смирение, бросил вдогонку: - Мой
тебе совет - никого не расспрашивай про них! Понял?
Я покачал головой:
- Не понял, но все равно не буду. Мне жизнь дорога.
- Жизнь что, - сказал Бернард зло, - ты душу береги! Оборотники больше
опасны душе, чем плоти. Ведь жену того мужика не убили, а околдовали! А
единственный правильный путь борьбы с оборотниками - не говори о них, не
думай о них, а едва где встретишь - убивай, пока они не успели раскрыть
рта.
Я кивнул.
- Так бы и сказал. Только не понял, почему о них нельзя говорить даже
между собой?
- Потому что это тоже как-то дает им силы! Понял? К ним надо, как к
крысам. Только тогда будешь сильнее, а они - слабее.
На улице я постоял, подумал, оглядывая двор. Прошла миленькая девушка,
улыбнулась мне тихо и застенчиво. На палочке проскакал мальчишка,
остановился передо мной, выдохнул изумленно:
- Ого! Вот это рост!.. Ты огр?
Я подумал, пожал плечами.
- Да вроде бы нет. А что, похож?
- В точности, - заверил мальчишка. - Тогда ты из благородных?
- Гм, - ответил я, - интересный выбор: либо огр, либо благородный. А чем
лучше быть благородным?.. Я вот из простонародья.
- Фи, - сказал мальчишка. - У простонародья красная кровь и черные кости!
Я в удивлении развел руками.
- А у тебя какая?
- Голубая, - ответил он. - Голубая кровь! И в доказательство засучил рукав
и с гордостью показал маленькие детские вены, в самом деле почти голубые.
- Голубая кровь, - повторил я задумчиво, в голове мелькнуло что-то из
классиков, но что, не вспомнил, - и белые кости... да?
- Да, - ответил он гордо, - ибо я - благородный!
А вот Асмер живет в достатке, определил я, когда подошел к его дому. Можно
сказать, в сравнении с Рудольфом купается в роскоши. Окна в его горницах
из пластин рога, распиленного и отшлифованного до толщины тончайшей
льдинки, и через них виден не только свет факелов за окном, но можно
различать даже людей и коней.
Вместо очага, что у Рудольфа, здесь настоящая печь, жарко полыхают две
жаровни, а сам пол не земляной, не глиняный, а из настоящих досок, плотно
подогнанных так, что в щель не просунуть и палец. Пол листает, гладко
выструганный и вымытый, от него пахнет сеном.
На широких мисниках, кроме глиняных кувшинов лежали медные миски и
тарелки. Все кружки оловянные, есть даже медные, а из ложек я заметил одну
серебряную. В опочивальне пол покрывают огромные рыжие турьи и серые
медвежьи шкуры, а во второй горнице, где Асмер изволит трапезовать, у
стола кабаньи шкуры с толстой кожей и негнущейся щетиной.
В боковой комнате ровными рядами висят связки лисьих и куньих шкур. Волчьи
и бобровые хранятся отдельно, рядом с сушильней, где желтыми восковыми
кругами громоздятся глыбы сыра, дальше тянутся бочки меда, воска, муки,
корзины с сушеными грибами.
На меня начали коситься с подозрением, слишком долго брожу и все
рассматриваю. Пожилая женщина наконец вспомнила, где сейчас может быть их
хозяин, явно соврала, ибо я убил не меньше часа на поиски, а потом Асмер
сам заявился домой, сытый и чуть пьяный. Я поспешно перехватил его в
коридоре, вытащил в просторный холл, где на стенах висел во всей жуткой
красе арсенал, еще страшнее, чем у Рудольфа, прошептал:
- Асмер, выручай! Здесь ты выглядишь прямо Аристотелем среди спартанцев и
разных троянцев. Это значит, умный ты, понял? Ну, выглядишь умным. А раз
умный, ты не бросайся на меня с кулаками, ладно? И руку от ножа убери. И
вообще лучше отойди подальше от этой стены, на нее смотреть страшно...
Асмер, хоть и умный, но понял мои слова насчет стены как шутку, кто ж из
нормальных мужчин не смотрит на стену с оружием без капанья слюней из
пасти и состояния, близкого к оргазму.
- Ну, - поощрил он, - говори. Пока убивать не буду.
- Асмер, - сказал я осторожно, - мы еще когда везли мощи... знал бы, что
там камни, кто б меня заставил тащить телегу, как я ее тащил? Так вот ты
как-то ругнулся одним нехорошим словом... потом я его слышал от
Бернарда... А здесь, когда я пытался у одного спросить, кто такие эти...
ну... Асмер, держи себя в руках!... спросить, кто такие оборотники, он
меня чуть не убил!
Асмер поморщился, одно дело назвать кого-то дерьмом другое - рассказывать
подробно о составе этого дерьма, объяснять цвет и запах.
- Да знаю, у кого ты спрашивал. Уже слышал...
Я поежился.
- Что, все уже знают?
- Да нет, - успокоил он, - просто это мой приятель. У него оборотники
увели жену. Нет, не убили, а просто соблазнили и увели. До этого на их
ладную семью любовались, ставили в пример, никто бы не подумал, что она
может уйти... добровольно. И сколько ему ни объясняли, что оборотники
пользуются нечистыми чарами, он все равно в ярости, винит себя, а если
удается где изловить оборотника, то он там первый...
- Зачем? - спросил я наивно.
Асмер взглянул с изумлением. Усмехнулся.
- К оборотникам неприменимы обычные нормы чести. Их можно пытать и
казнить, несмотря даже на то, что на ином оборотнике могут быть хорошие
доспехи и подлинный рыцарский пояс.
- Ого, - сказал я, мотая на ус, что оборотники могут занимать высокие
посты. - Жесткая у вас идет чистка рядов.
Асмер зло отмахнулся.
- Если тебе так не терпится узнать о них побольше, иди к Беольдру. Хотя не
знаю, зачем тебе такая гадость! Их надо убивать, убивать и убивать, как
только увидишь.
Мое сердце радостно застучало.
- А где этот Беольдр? Во дворце?
- В оружейной, понятно, - буркнул Асмер. - в королевской. - Еще не спит?
- Я не знаю, ложится ли он когда вообще!
Гремя железом, он прошел в дом, я слышал за дверью радостные восклицания
слуг. А я тихонько выскользнул из дома. Где находится главная королевская
ружейная, уже знаю, видел.
У меня все-таки чересчур современное представление о королевстве, королях
и всем, что с ними в сцепке. Элитное даже, а то и элитарное.
Подсознательно королевскую оружейную я представлял как петербургский
арсенал времен Петра Великого, а то и Николая Второго, забыв, что
королевства в Европе в основном бывали мельче и беднее скотного двора
захудалого русского помещика, но все-таки гордо звались королевствами. Это
у нас княжества занимали территории, где могли бы разместиться пять
Франции и семь Англии, не говоря уже про всякие Нидерланды, и армии могли
выставить по сто тысяч человек, в том числе конные, пешие и морские силы,
но с русской уничижительностью перед иностранным именовались всего лишь
княжествами...
Королевская оружейная занимала небольшой одноэтажный дом, продолговатый, с
решетками на окнах. В ней пахло железом и смертью. Чтобы в нее попасть,
пришлось пройти через две просторнейшие кузницы, где в багровом тумане
страшно лупили по багровым полосам железа огромные молоты. От могучих
фигур молотобойцев несло таким жаром, словно их тоже недавно сковали из
раскаленного металла. Подручные то и дело уносили исправленное в
оружейную, а оттуда несли, как я понял, на перековку. Плечи передернулись,
все железо хранит следы от рубящих, колющих, клюющих ударов, а то и вовсе
смяты неведомой силой, покрыты окалиной, изъедены глубокими оспинами,
будто попали под дождь из кислоты.
В королевской оружейной под стеной расположилось с десяток примитивных
станков, за ними трудились десять мастеров и пятеро подмастерьев. Я успел
увидеть, с какой скоростью из-под их рук выходят доспехи, кольчуги, шлемы.
Я поспрашивал Беольдра, но королевского брата в оружейной не оказалось.
Мое сердце упало, он мог в такое позднее время забрести и в таверну, там,
кроме вина, есть и женщины, но мне кивнули на большую комнату на той
стороне мастерской. Ее можно бы назвать складом, вдоль стен угрюмо стоят,
связанные пучками, как снопы, охапки копий и дротиков, на лавках и широких
столах высятся кучи топоров, мечей, кинжалов - уже поправленные, со
следами жестоких ударов по железу... а на стенах... на стенах - настоящее
оружие!
Я сразу понял, что это и есть оружие героев. Даже я, интеллигент, хуже
того - русский интеллигент, как бы стыдливо ни открещивался от этого
позорнейшего из прозвищ, но и я постоял с раскрытым ртом, глядя на все эти
лезвия, рукояти, кольца, на весь этот блеск и всю эту гремящую мощь.
Вообще-то сама интеллигентность на человеке - такая тонкая шкурка, а уж
разновидность русской интеллигентности так и вовсе тоньше пленки мыльного
пузыря, а что под этой пленкой, уже видно хотя бы по мне: убиваю и не
дрогаю веком. Даже ресницей не дрогаю.
Из этой особой оружейной вела еще одна дверь, явно в маленькую кладовку.
Оттуда, пригибаясь, вышел непомерно высокий человек с черными волосами до
плеч. Я вздрогнул и отступил, мужчина оказался на голову выше, неимоверно
худ, но широкие плечи и толстые жилы говорили о немалой силе. На широком
поясе меч и два ножа.
- Здравствуйте, - сказал я торопливо. - Простите, сэр Беольдр, я вас не
узнал сразу. Здесь вы совсем Другой, чем рядом с королем в тронном зале.
Собственно, о чем это я? Простите, увидел вас, сразу все из головы
выпорхнуло при виде вашего величия... вы, как Царь Петр, что все сам, все
сам! И ковал, и лепил, и бороды резал. О вас, ваша милость, говорят, что
вы самый большой знаток того, что делается за стенами Целости.
Беольдр хмыкнул:
- Так говорят?
- Да, - солгал я снова, а потом подумал, что это, возможно, и не ложь
вовсе. - Не знаю только почему...
Беольдр смерил меня недружелюбным взглядом.
- Потому, что только я могу общаться с нечистью и не пачкаться! Понял?
Конечно, кто-нибудь может еще, я не один такой, но король не хочет
рисковать. Священник сказал, что к алмазу никакая грязь не пристает! Понял?
- Понял, - ответил я с великим уважением. - Вы в самом деле... подвижник!
- Что-что?
- Я говорю, - сказал я торопливо, - что уйти в пещеру и там предаваться
аскезе могут многие... ну, пусть не многие, но все-таки таких десятки,
если не сотни. Но жить среди людей, среди не совсем чистых и не совсем
честных, среди толстых распутных баб и оставаться целомудренным... Я
преклоняюсь, сэр! Он с небрежностью отмахнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9