Правда, не понимаю, куда вообще у дворян деваются фамилии? Имя есть, а фамилии нет…
Но это еще ничего, а бывает, когда даже по именам не зовут, как того же графа лаФера или виконта де Бражелона! Да и то, что гасконца, владеющего поместьем Артаньян, зовут Шарлем, многие ли знают?
Так что я Ричард де… или лучше фон? Гунтер прав: эти «де», «ля» и «фон» – идентичны, но лучше все-таки «де», чем «фон»: «фон-барон» у нас с детства дразнилка, к тому же рыцарство больше привыкли соотносить с французами из-за их куртуазности и воспевания баб-с, в то время как немцы лишь хорошо воевали и доблестно сражались, молча блюдя рыцарские заповеди. К тому же французы, тогда еще будучи норманнами, завоевали Англию и занесли на эти туманные острова свои вкусы и понятия о рыцарстве. Так что решено, буду Ричардом де Амальфи. Можно даже Ричардом де ля Амальфи!
Нет, с «ля» еще рано. Для этого надо утвердиться, получить признание соседних баронов и особенно – короля или герцога, сюзерена этих земель. Тогда будет и «ля». Ибо «де» – это название владеемой местности, а «ля» – формальное право на это владение и вместе с тем отличительный признак высшего сословия.
Зигфрид, работая быстрее камнедробилки, перемолол гуся, пожрал перепелов с их нежнейшими косточками и уже откупоривал глиняный кувшин.
– Знатное вино, – сообщил он с одобрением. – У вас, сэр Ричард, винные подвалы – не нахожу слов! Не у всякого короля такие. А кроме вина в бочках там в подземелье под северной башней сотни три вот таких, в кувшинах.
– В амфорах, – подсказал я. – За столько лет разве не превратилось в уксус?
Он изумился, взглянул с укором:
– Сэр Ричард! Разве в вашем королевстве не накладывают заклятия? Чтобы отогнать порчу?
– Накладывают, – пробормотал я. – Но есть мнение, что пастеризация портит продукт. А стерилизация так и вовсе…
Он вздохнул:
– Да я тоже слышал что-то, хоть я колдовские слова сразу забываю, я ж христианин. Но если не чувствую порчи, то ее нет?
– Хорошо сказано, – одобрил я. – Однако предпочитаю подниматься в седло с ясной головой. А вы пейте, пейте! Но если хоть один из вас покажется мне пьяным…
С другой стороны, продолжал додумывать туповатый мозг, судя по истории, один мужик вообще взял все три префикса или артикля, как их правильно: и «де», и «ля», и «фон». Имя у него было простое: Тен, что значит – Десять, во многих семьях детей называют просто по номерам, так в Риме пошли всякие Децимии, Секунды, Квартии, Октавианы, а у нас – Перваки, Третьяки, Шестаки, Осьмаковы… У того мужика с именем Тен получилось круто – де ля фон Тен. У нас его так и писали: де Ляфонтен. Как фон Визина в России до сих пор пишут чисто по-русски: Фонвизин… Да у нас и про Дон Кихота думают, что Дон – имя, а Кихот – фамилия, потому «Дон» пишут с прописной.
– Нет, – проговорил я вслух, – одно дело – самого себя назвать… – э-э… назвать, ну, понятно, кем, другое дело – когда другие…
Они смотрели на меня с вопросом в глазах. Я широко улыбнулся:
– Что Ричарда де Амальфи не видели? Еще успею надоесть.
Солнце заливало мир расплавленным золотом с зенита, конюхи вывели троих оседланных коней, лучники уже в седлах терпеливо ждут в сторонке. Гунтер отобрал пятерку молодцев, я осмотрел, понравились, выглядят крепкими. Руки сильные, жилистые, а луки у всех чуть короче обычных, зато композитные, с удлиненными стрелами. Жаль, с коня на полном скаку из таких не постреляешь. То ли дело мой, ариантовский…
Я кивнул Гунтеру, вставил ногу в стремя, за спиной Гунтер прокричал:
– На выход – шагом!
Во двор высыпала челядь, молоденькие девушки строили глазки всадникам, слышались крики, напутствия, смех. Явился отец Ульфилла, осенил всех общим крестным знамением, прочел короткую молитву, а моего коня окропил святой водой. Постаравшись брызнуть мне на сапог.
К его разочарованию ни конь, ни я не закричали дурным голосом и не испарились в жутких корчах и клубах дыма. Я пустил коня шагом через двор в сторону ворот, поинтересовался у Гунтера:
– А кто вообще сюзерен здешних земель?
Зигфрид промолчал, он, как и я, нездешний, Гунтер почесал в затылке, оглянулся по сторонам, словно стены не только помогают, но и подсказывают.
– Сюзерен?.. Да здесь земли на самом кордоне, можно сказать. Тут всяк по себе. Но если вообще-то, то благородный и мудрый Вильгельм Блистательный. Но ни он здесь не бывал, ни его люди. Так что в этих краях каждый хозяйничает сам по себе. А суд творят сами сеньоры. Если вы о хробойле, то соберутся, скорее всего, не больше сорока рыцарей. В первую очередь, правда, это барон де Пусе, сэр Гуинг Одноглазый, Черный Волк, он же Вервольф, сэр де Трюфель, сиречь Кабан, Тудор…
– Леди Клаудия, – вставил Зигфрид.
За нашими спинами, где едут тесной группой Ульман, Тюрингем, Рассело, Хрурт и лучники, кто-то хихикнул, кто-то заржал.
Я кивнул.
– Понятно. Соседям захочется посмотреть на меня. Остальные будут или нет, а эти уж точно.
Ворота начали открывать, завидев нас, загодя. Когда мы приблизились, тяжелые створки уже разошлись в стороны, кони бодро процокали подковами по каменному мосту, но ушами прядали, все старались держаться середины.
Гунтер спросил почтительно:
– Куда отправимся, ваши милость?
– Объедем по кордону, – решил я. – Три села и две деревни? Да, ты называл: деревня Горелые Пни, село Большие Сверчки… Пора бы запомнить, хотя не царское дело – бухгалтерия, но руководить я должен? А еще больше – бдить кордоны?
– Село Большие Таганцы, – подсказал Гунтер запоздало.
– Так, что еще?
– Село Большие Печенеги…
– Господи, – вздохнул я. – Все такие большие, прям огромные! Наверное, по три хаты, а то и по четыре в каждом селе.
– И еще деревня Куманг, – закончил Гунтер.
– Тоже большая?
– Нет, просто Куманг, – пояснил Гунтер. – Это ж не село, а просто деревня.
– Ага, – сказал я и постарался запомнить разницу между селом и деревней, она куда больше, чем между плотником и столяром или человеком и собакой. – Просто деревня… ну да ладно, на безрыбье и сам… А в каком месте мы позволили свершиться быстрому и праведному пролетарскому суду Линча над Генрихом Гунландским?
– В Больших Таганцах, – сообщил Гунтер. – Это самое большое и богатое село.
– Села и деревни, – сказал я, – оставим на потом. Один раз я в них уже побывал, теперь надо посмотреть на кордоны. Замок Крысы видел, но, боюсь, другие соседи выглядят повнушительнее.
Гунтер смотрел исподлобья, сказал осторожно:
– Это точно.
– Объедем наши земли по краю, – решил я, – посмотрим, на крепком ли замк? государственная граница, не проползет ли подлый враг. Сразу определим, есть ли какие-то метки, легко ли к нам вторгнуться.
Проехав мост, кони снова взбодрились, лучники с гиканьем понеслись вперед, рассыпались в стороны, хозяина надо оберегать.
После получасовой скачки открытое пространство осталось за спиной, кони на рысях влетели под высокую зеленую крышу леса. Сильный запах молодых листьев, муравьиной кислоты, аромат вытекающей из разломов могучих стволов янтарной смолы…
В лесу пришлось перейти на шаг, деревья по обе стороны тропки поплыли неспешно, исполненные мощи титанов: толстые, приземистые, с покрученными ревматизмом ветвями. Черные дупла пугающе бездонны, иногда такие огромные, что вообще внутри деревьев пусто, сам ствол вздымается, как тонкостенная труба, однако ветви зеленые, роскошные, тянутся во все стороны, везде множество гнезд, птицы долбят кору, вылавливая короедов, есть деревья страшно расколотые молнией либо чем-то еще ужасным, обугленные, но из уцелевших частей развиваются побеги, что берут на себя фамильное имя и все обязанности погибшего исполина.
Гунтер направил коня по едва заметной тропке, протоптанной то ли людьми, то ли зверьем. Впереди медленно приподнялся горбик земли прямо там, где мы должны будем проехать, осыпались комочки, в щель проглянуло нечто страшное, белесое, скользкое. Гунтер однако не обратил внимания, конь спокойно переступил через подземное существо, и, когда я с сильно бьющимся сердцем приблизился, понял, что это просто толстый корень дерева, что расширяет жизненное пространство.
По сторонам то и дело вспучивается зеленый мох, иногда – гора опавших листьев, но все это должно свершаться медленно и величаво, в смысле – незаметно для человека. Мы должны видеть только вздутости, но чтоб вот так прямо на глазах, да еще на утоптанной до твердости камня тропке…
По спине пробежал нехороший холодок. И хотя знаю, что нежные шампиньоны взламывают асфальт и бетонные плиты, но одно дело читать о каких-то ненаших грибах, другое дело видеть такое вспучивание. Жутковато живучие деревья, невольно поверишь в деревья-людоеды и прочую дурь.
Почти все стволы покрыты толстым зеленым, а иногда и коричневым до красноватости мхом. Иные до самого верха, будто укрылись шубой от холода, ветра и насекомых, другие только с одной стороны, третьи даже без коры, блестят как политые жидким стеклом, жуки и муравьи на глазах скользят и срываются наземь.
Мой конь то и дело останавливался почесать морду о ствол, чего раньше никогда не делал. Я наконец пробурчал:
– Eсли чешется спина – растут крылья. Если грудь – выпускаются шасси, если нос – к выпивке… А морда? Гунтер к чему чешется морда?
– К чесотке, ваша милость, – ответил он мудро.
– Хороший ответ, – буркнул я. – Мудрый. Взвешенный. Быть тебе, Гунтер, помимо всего, еще и сенешалем замка… Ноздря чешется, как известно, к крестинам, губа – к орбакайтам, стюардесса по имени Жанна чешется понятно от кого, а мой конь, который никогда не чесался…
Конь остановился перед могучим дубом и трижды ударил рогом в ствол. Брызнули щепки, на белой коре остались глубокие вмятины, будто дерево на полном ходу задел танк.
– Хорошо-хорошо, – сказал я успокаивающе. – А теперь пошли, пошли дальше…
Промелькнул зверек, толстенький и неуклюжий, как крохотный медвежонок, круглоголовый. Оглянулся прежде, чем исчезнуть, помедлил в нерешительности, словно что-то побуждало подойти к незнакомцу. Поразила круглая мордочка с большими печальными глазами, мне остро захотелось схватить его на руки и прижать к груди. Зверек застыл, смотрит умоляюще, но когда я сделал движение к нему, вздрогнул и отступил в кусты.
Гунтер коротко хохотнул:
– Понравилось?
– Да, – ответил я. – Что это было?
– Никто не знает, – ответил он с сожалением. – То ли пользуется какой-то магией… но зачем, не знаю. Людям не вредит. Никто не говорит, что от них зло. Но зачем они здесь, никто не знает.

Глава 6

Двое стрелков, повинуясь взмаху руки Гунтера, унеслись вперед. Дальше Гунтер ехал молча, сеньору нельзя докучать, а я снова вспомнил зверька с умоляющими глазами, задумался над желанием схватить и прижать к груди. Либо детеныш, к ним всегда животная симпатия, все любят хватать на руки и тискать щенков, котят, хомячков. Даже лягушат не боятся брать в руки те, кто ни за что не прикоснется ко взрослой лягушке… либо в самом деле защитная магия, внушает всем, что я маленький, безобидный, никого не трогаю, пожалейте…
Но ведь в самом деле и маленький, и безобидный, если Гунтер точно знает, что этот зверек не губит людей.
Мелькнула мысль, что это вполне мог быть одичавший пес или кот… ну, в смысле, домашний любимец, не знавший другой жизни, как в квартире человека. Выведенный для удовольствия, для тисканья и целования, как выводим породы декоративных кошек и собак, абсолютно не пригодных для жизни на воле. Этот, правда, как-то прижился. Или прижилась одна из пород, ведь одних собачьих пород сотни.
Миновали открытое пространство, Гунтер поерзал в седле, а когда понял, что проедем вдали от весьма роскошной рощи, вздохнул с немалым облегчением.
– Что-то не нравится? – спросил я.
– Нет-нет, – заверил он, – все хорошо! Просто ту облюбовала стая собак… Не смотрите на меня так, ваша милость. Не простые собаки! Пока что никому не удалось с ними справиться. Потому все объезжают. Земли хватает, люди селятся в хороших местах. А куда не стоит ходить – узнают быстро. Там гибли и крестьяне, и воины, и даже рыцари, так что теперь объезжают.
Я поморщился, оскорбительно опасаться на своей же земле каких-то одичавших собак, но по старому опыту знаю, что собаки вообще-то опаснее волков и любых других зверей, так как многому научились у человека, а их мушкетерский девиз: один за всех, все за одного – выручал стаю всегда и позволяет доминировать в любом ареале, вытесняя даже львов и тигров.
– Хорошо, – ответил я нехотя, – объедем. Но когда-нибудь разберемся. Сейчас просто некогда.
Гунтер перевел дыхание.
– Вот и хорошо, ваша милость. Не дело с каждой собакой драться. Но вот там слева густые заросли осоки, хоть болота давно нет…
– И что там?
– Цапли, – ответил он хмуро. – Но странные какие-то… Научились в землю зарываться. Кто подъедет ближе, они прямо из-под земли бьют клювами. Не один там потерял коня…
Я кивнул.
– Объедем. Не рыцарское дело – с цаплями драться.
– Правильно, ваша милость, – согласился он очень поспешно. – Вы же убиватель драконов, как настоящий рыцарь, а что вам эти пернатые?.. Так, смешно даже. Урон рыцарскому званию. Как и вон те болотные черви… которых можем увидеть, если сдуру попрем прямо. Там такое нехорошее болото… Говорят, со дня сотворения мира не меняется. Что в нем еще живет, никто не знает! Нет сумасшедших, чтобы подойти и заглянуть. В старину бывали, от них только кости на берегу остались…
Я пробурчал:
– Объедем и болото. А вот тот лесок чем опасен?
Гунтер проследил взглядом за моим пальцем.
– Этот? – переспросил он, просияв. – Да ничем, там все хорошо! И олени там водятся, и зайцы, и кабаны!.. Ручей там хорош. Если бы и вот тот, что за ним, тоже таким был – цены бы этим местам не было бы…
Я вздохнул.
Лес оборвался так же вдруг, как и начался, впереди зеленый простор, тоже окаймленный лесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9