Я все же подошел к зеркалу и всмотрелся в себя, я ж маркиз, а раз так, надо маркизить правильно, а то кто знает, как у них поступают с самозванцами.
Вообще-то хорош, хорош. Главное, что ценится в маркизах любого ранга – крупный. Думаю, непросто было подобрать костюмы такого размера. Для простого человека что самое важное в феодале? Понятно, рост. В президентской гонке в Юсовии всегда побеждали более рослые особи. Простой человек смотрит на своего буша и сравнивает его с другими маркизами. Ага, наш выше! Значит, лучше…
Я повертелся перед своим отражением, как модница, привыкая к незнакомому крою, подвигал руками, вспоминая, как при Петре Первом мушкетеры взмахивали шляпами. Ладно, надо сразу объяснить, что я из медвежьего края, не всему обучен. Нас батюшка учил сразу в рыло давать, это тоже надо сообщить сразу во избежание…
Снаружи донесся рев труб и грохот барабанов, я тут же метнулся к окну. По площади перед дворцом в ногу шагают по двое знаменоносцы, пять пар, за ними в красно-синих костюмах с широкими белыми воротниками офицеры в красивых шляпах с длинными перьями.
Навстречу двигаются такие же, только цвет знамен другой. Все под тот же победный рев труб сошлись, потопали на месте, глядя друг на друга, разом повернулись к дворцу. Я поспешно отодвинулся, пусть не видят, что за их сложным ритуалом наблюдает еще и чужак, вдруг это некое священное действо.
Из-за дворца выехали на легких рысях конники, роскошно одетые, горделивые, каждый откинут корпусом назад, в руках по знамени. Впереди вообще рослый красавец, весь в красном, конь тоже накрыт пурпурной попоной, он единственный, кто без знамени.
Пешие дружно кричали нечто радостное, передний всадник милостиво вскинул руку. Ему закричали еще громче, а затем заорали и остальные всадники. Я думал, что выметнутся в распахнутые ворота, но всадники сделали полный круг по площади перед дворцом и остановились.
Я слышал, как из окон справа и слева радостно визжат женщины, на балконах тоже ликующие вопли. Наконец из конюшни выехала повозка… да какая повозка, настоящая карета, богато украшенная, два окошка по сторонам и третье, самое большое, над дверью!
Разодетый, как фельдмаршал, слуга поставил скамеечку. Из ворот дворца вышла женщина в платье до пола, хвост за нею несет мальчишка, одетый не менее богато, чем лакей. Двое офицеров, торопливо спешившись, помогли женщине взойти по ступеньке в карету.
Я видел, как она тут же задернула занавеску, карета тронулась с места, а всадники, выстроившись в две линии, поехали справа и слева. Те, кому места не хватило, держались в авангарде или арьергарде.
Комната моя, похоже, угловая, в другой стене еще два окна, огромных и светлых, доносится птичий щебет, плывет запах роз. Я не рассчитывал ничего интересного увидеть, кроме сада, а из меня еще тот Мичурин, но подошел к окну и раскрыл рот в удивлении.
Изумительный парк, фонтаны, красиво закрученные аллеи, предназначенные не для перемещения с места работы к дому и обратно, а для неторопливых прогулок вокруг роскошных клумб, облицованных дорогой плиткой бассейнов, еще там скамьи вдоль аллей, фонтаны и еще раз фонтаны: от величественных до совсем крохотных.
Постройки, что по ту сторону всего этого великолепия, тоже не сараи, а если и сараи, то выполненные с шиком, мастерством и избытком свободного времени, когда можно медленно и любовно работать над каждой деталью. В глаза бросается добротность зданий, даже если в них угадывается чисто прикладное назначение, типа прачечных или пекарен, а затейливые башенки над ними возведены явно не по необходимости, а от нехрена делать.
Сад не менее прекрасен: ухоженные деревья, декоративные кустарники, пышные клумбы, беседки для фривольного уединения, однако по ту сторону сада нечто куда удивительнее: к небу поднимается величественная башня-пирамида с плоской крышей, а снизу ведут наверх ступеньки. Даже отсюда видно, что настоящие: стоптанные, протертые посредине, где ступают чаще всего.
За моей спиной двери распахнулись, вошел рослый красавец в расшитом золотом красном мундире и громко провозгласил:
– Герцог Людвиг, владетельный хозяин Бингенгейма, барон Вальдека, ландграф Дармштадта, ландсрат Лифтгондии и лантег маркизата Черро!
Я почтительно ждал. В коридоре послышались неспешные шаги. На пороге появился очень дородный невысокий человек в большом белом парике с крупными локонами, сутулый от старости, крупное характерное лицо в глубоких резких морщинах, но без мелочной сеточки, даже мешки под глазами гладкой поверхностью больше похожи на наплывы воска или льда. Одет с той небрежностью действительно богатого человека, который предпочитает пышно и ярко наряжать слуг, а сам ходит в том, что ему удобно.
Герцог тоже похож на пуделя, только старого, толстого, важного, который уже не стрижет бока, напротив – укрывает зябнущие старые кости цветными попонками.
Двигаясь медленно, он сделал два шага, я торопливо поклонился со всей куртуазностью.
– Ваша светлость, – произнес я совершенно искренне, – я обязан вам жизнью!.. Моя признательность не имеет границ…
Он усмехнулся, улыбка преобразила его суровое лицо, сделала моложе и доброжелательнее. Глаза сощурились, от уголков разбежались веером лучики.
– Пустяки, – произнес он. – Нам это ничего не стоило!.. Просто подобрали и перевезли во дворец. А здесь ваш молодой организм показал себя как надо… Садитесь, сэр Ричард.
Из коридора вбежал слуга и моментально придвинул герцогу кресло. Тот опустился на мягкое сиденье, даже не проверив, там ли оно уже. Глаза внимательно изучали меня, я сел напротив и дисциплинированно ждал. Раз уж я маркиз, то нечего с маркизьим рылом лезть с вопросами к самому герцогу.
– Вы прекрасно показали себя, маркиз, – продолжил он, его серые глаза изучали меня очень внимательно и с настороженностью. – У вас были серьезные противники, мои люди осмотрели их вооружение. Вы справились… и если бы не падение с такой высоты… м-да, вы могли бы захватить весь корабль!.. Увы, в багерах предусмотрены механизмы саморазрушения, чтобы не попали в чужие руки… Вы этого не знали…
Я сокрушенно развел руками, настороженно стараясь понять, что мне приписывают еще. Пожевал губами с виноватым видом и снова развел руками. Мол, вы правы во всем, а я – дурак, нет оправданий.
Герцог доброжелательно посмеивался, глаза лучатся добротой, а я, несмотря на всю настороженность, все больше проникался к нему доверием. Возможно, и не последняя сволочь на свете. Похож на тех, кто уже достаточно награбил и наворовал, теперь давно живет респектабельно, дети в престижных вузах Оловянных островов, а сам вжился в роль хлебосольного барина, к тому же меценатствует, филантропствует и даже благотворительствует.
– Ваше воинское искусство выше всех похвал, – произнес он после паузы. – Мои слуги доложили, что все убиты вашим оружием. Неясность была в том, что одни убиты на несколько часов раньше, чем остальные…
Я снова развел руками.
– Что делать, не мог я простить обиды! Решил вернуться, а там… была не была!
Он усмехнулся.
– Чуть-чуть не получилось это… в смысле «не была». Но вы успели в самый последний момент. Эх, молодость, безрассудная молодость! Неужели и я таким был?
Я посмотрел в его лицо, стараясь угадать его мысли и желания, сказал льстиво:
– Ох, сэр, я боюсь и представить, каким вы были! Я же вижу огонь в ваших глазах. И каким бы вы ни прикидывались сейчас благодушным, но я вижу, вижу, как вы куролесили в свое время…
Он довольно засмеялся, погрозил пальцем.
– Только не говорите такое при моих домашних. Все привыкли меня воспринимать старым и толстым. Им трудно представить, что и я когда-то был молодым.
– Молодость прекрасна в любом возрасте, – возразил я. – А вы молоды, сэр!
– Если бы не ошибки молодости, – проговорил он с легкой иронией, – то о чем бы мы вспоминали в старости? И вообще, не будь этих ошибок, нас с вами было бы меньше.
– В каждом возрасте свои прелести, – сказал я, – но в молодости вы попробовали еще и чужие!
Он довольно жмурился, как кот на теплой печке, я чувствовал, как напускная доброжелательность переходит в искреннюю. Все старперы любят, когда намекают на их бурную молодость, этим они отыгрываются за свою третью молодость: когда зубов уже нет, но укусить еще хочется.
– Только с годами понимаешь, насколько правильными были ошибки молодости, – произнес он загадочно. – Эх, маркиз… Мне бы вашу молодость… Чувствуете ли вы себя готовым к обеду за общим столом?.. Или предпочитаете трапезу здесь?
У меня едва не вырвалось, что сюда, конечно, сюда, нужно прийти в себя, однако задавил в себе трусливенькое и ответил мужественным голосом:
– Конечно, сэр Людвиг, если вы сочтете меня достойным… я хотел бы удостоиться чести присутствовать за общим столом!
Он заулыбался шире.
– Прекрасно! Обед у нас через полчаса. Вы услышите гонг.
Я поинтересовался:
– Переодеваться не надо?
Он переспросил:
– Простите?
Я пояснил неуклюже:
– Да у нас начали было заводить моду переодеваться к обеду. Не знаю, приживется ли.
Он наклонил голову к плечу, подумал:
– Лучше бы не прижилась.
– Меня это тоже достает, – признался я.
Он улыбнулся.
– Думаю, это нравится только женщинам. Не проговоритесь о такой дури моей дочери. Она слишком уж старается следовать моде. Как по мне, нет ничего лучше старых добрых обычаев!
Я поддакнул:
– Абсолютно верно, сэр Людвиг! Старых, добрых, а главное – проверенных временем.
Он посмотрел на меня уже с искренним дружелюбием, как на сообщника.
– Отдыхайте, сэр Ричард, набирайтесь сил. Ха-ха, перед обедом!
Он отступил, поклонился, собираясь уходить, но умные и все еще внимательные глаза перехватили взгляд, который я бросил на молот. Победная улыбка скользнула по губам.
– Интересуетесь, как ваше оружие оказалось здесь?
– Ну… – промямлил я. – Вообще-то да, если честно.
Он улыбнулся еще шире.
– Все отцепили еще там, где вас обнаружили без сознания. Но тут же поняли, что это именное, не унести без вас. Пришлось снова молот на прежнее место, перевязи с мечом и луком через ваши плечи… не совсем удобно было тащить вас при оружии, но не оставлять же!
– Спасибо, – сказал я.
Он отмахнулся.
– Пустое. А тут, понятно, вас сперва занесли в угол и отцепили молот, сняли перевязь с мечом и тулу с луком. А потом уже в постель, и наши лекари занялись вашими ранами.
– Очень точное решение, – сказал я и прикусил язык, вдруг да у них у всех такие штуки, вот и знают, как с ними обращаться. – Спасибо!
Он ушел, победно улыбаясь, на пороге обернулся.
– Сэр Ричард, можете на обед приходить даже без молота, ха-ха!.. Хотя я понимаю, путешественники вроде вас привыкают к таким вещам.
Я улыбнулся еще шире, поклонился, разводя руками. Мол, как солдат солдата я понимаю наши мужские шутки, недоступные пониманию светских вертопрахов, женщин, детей и попугайчиков.
До обеда я, обследовав комнату, бегал от окна к окну и старался подслушать обрывки разговоров. Кто не хочет умереть от жажды – должен пить из всех стаканов. Даже конюх или стряпуха могут сказать что-то полезное и важное, а в моем положении все полезное и все важное.
Странное ощущение, когда увидел танцующего в изысканных поклонах портного, а затем и герцога, росло и усиливалось по мере того, как рассматривал сад, обширный двор и гуляющую публику. Очень уж все красиво и нарядно, все ухоженные, воспитанные, веселые и говорливые, а дамы так просто без устали щебечущие, обмахивающиеся роскошными веерами.
Дворец, праздничная толпа, яркие цвета, как будто смотрю из окна на живую клумбу цветов, где все оттенки подобраны в изумительной пропорции. Что-то опереточное в этой праздничной жизни, вот-вот пойдут в удалой пляс, высоко вскидывая ноги…
Наконец раздался могучий бас медного гонга, я почти увидел этот огромный таз, в который бьют колотушкой. Ударили один раз, но звук неспешно течет и течет по коридорам, залам и вываливается из окон. Я оглянулся на меч и лук, как-то не слишком с моей одеждой. Зато пояс смотрится очень даже неплохо. Можно сказать, прибавит деловитости и мужественности, а то слишком уж я какой-то мягкий.
Пряжка щелкнула, я оглядел себя в зеркало, ладно, толкнул дверь, открылся обширный коридор, стены облицованы дорогими породами дерева и украшены широкими накладками из золота. Портреты в тяжелых рамах выстроились вдоль стен в чинную, но строгую шеренгу.
На том конце коридора показался человек в цветах этого дома, издали отвесил поклон.
– Простите, господин, задержался…
– Ничего, – ответил я благосклонно, – я только вышел. Веди к яслям.
Он растянул рот в улыбке, нужно смеяться, когда господа шутят, повернулся и осторожно пошел вниз по лестнице, все время оглядываясь, не слишком ли быстро, не слишком ли медленно, удобно ли мне, а я сохранял на лице благожелательно-рассеянную улыбку, а мозг спешно переваривает присланную глазным нервом информацию.
Лестница поистине королевская: широкая, ступени укрыты красным бархатом с золотой окаемкой, перила массивные и блестящие, удерживаются на резных тумбах, покрытых лаком и настолько блестящих, словно их только что протерли влажной тряпкой. Но здесь все блестит так, будто в мире не существует пыли.
Внизу роскошнейший холл, мы прошли два зала, перед дверью последнего застыли двое богато одетых слуг, одежды чистые, нарядные, а сами слуги вымытые, подстриженные, ухоженные. При нашем приближении разом отворили двери, один из них провозгласил:
– Маркиз Ричард!
Я вошел степенно, лицо приподнято, весь из себя величавая важность. Зал длинный, оформлен в приглушенных тонах, продолговатый стол, за одним концом уже приступил к трапезе герцог, все так же сгорбленный, в той же богатой одежде.
На другом конце стола свободное кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8