Орловский Гай Юлий
Ричард Длинные Руки – коннетабль

Часть 1

Глава 1

С напором и грохотом, словно в захваченную крепость, вошел в натопленный зал громадный человек, поперек себя шире, гулко топал ногами, стряхивая снег, хлопал широкими, как лопаты, ладонями по плечам. Обожженное морозом широкое красное лицо стало похожим на закатное солнце.
– Хорошо, – проревел он гулко, – на дворе тихо…
Сэр Растер единственный, кто облачается в рыцарские доспехи с утра и не снимает до вечера, иначе, мол, к лету, когда пора боевых подвигов, не сумеет выбраться из-за стола.
Позванивая шпорами, он прошел к длинному столу, рыцари шумно пируют с утра, облапил на ходу Митчелла, похожего на него больше, чем сын на отца, покровительственно хлопнул по плечу Макса.
– Хорошо!
– Как скажете, сэр Растер, – ответил Макс почтительно. – Во дворе упражнялись?
– Среди нас дураков нет, – гордо ответил Растер. – Особенно дураков выходить в такую погодку. С крыльца на метель посмотрел, и хватит ей.
– Да, – согласился барон Альбрехт, – нечего ее баловать.
Растер с усилием всадил себя в тесноватое для него кресло, Альбрехт любезно придвинул старшему рыцарю кубок побольше. Растер дождался, облизывая крупные мясистые губы, когда темно-красная стру заполнит до краев, мощным рывком поднял и мгновенно вылил в свой широкий рот, как в пропасть.
– За победы!
– Какие? – опасливо поинтересовался барон.
Растер отмахнулся и обеими руками придвинул к себе блюдо с жареным кабаном.
– Всякие, – прорычал он. – Разные…
Подо мной кресло выше, чем у остальных, тоже указание на статус, но я поглядывал на сэра Растера с острой завистью. Ему все понятно, он тверд и прям, у него строгие жизненные установки, идет по жизни честно и праведно… ну, насколько позволяют обстоятельства. И сэр Митчелл такой же, и сэр Макс, и даже сэр Альбрехт, который каждым словом и жестом бахвалится, что его не сдерживают никакие узы.
Сдерживают, еще как сдерживают! Это вот меня настолько не сдерживают, чему сперва радовался, теперь печалюсь. Полная свобода – жутковато. Скрываю от всех, даже от себя, что пугаюсь ответственности, оттого и дергаюсь, поступаю иногда так, что потом от стыда горю: то нахамлю старшим и уважаемым людям, то выкажу превосходство над простыми и чистыми женщинами, верными нравственным нормам своего времени… не такими уж и тупыми, если так уж честно, то вообще веду себя не адекватно обстановке…
И все оттого, что остальных что-то ведет, а меня – никто и ничто. Даже самые что ни есть свободные люди на свете, странствующие рыцари, которые никому не служат, только хранят верность своей даме, да и то не все ими обзавелись, – даже они скованы строгой рыцарской моралью, обетами, кодексом чести. Они не забывают перекреститься за столом и сказать несколько слов благодарственной молитвы, каждое слово и поступок регламентируют. За ними следит не только Господь Бог, но и Пресвятая Дева, которой служат куда охотнее, а за мной никто не смотрит, я свободен, свободен, свободен… словно преступник!
Да, самые свободные люди на свете – преступники. Им и людские законы – по фигу, и моральные устои – придуманная фигня.
Господи, что я за чудовище? Повесить бы такое, дык не дамся же…
– Сэр Ричард! – требовательно проревел из-за стола Растер и помахал наполовину обглоданной кабаньей ногой. – Скажите слово!.. Это будет лучшей приправой к обеду.
Альбрехт мягко поправил:
– Лучшая приправа – присутствие на пиру красивой женщины.
Растер замолчал не потому, что немедленно вгрызся в кабанью ногу, а он вгрызся, просто в глазах вспыхнул жадный интерес. Макс посмотрел на меня с вопросом в больших чистых глазах высокорожденного эльфа.
– Сэр Ричард, – произнес он осторожно, – а когда спасенная благородная дама… ощутит себя лучше… она почтит своим присутствием?..
Я стиснул челюсти, из Фриды знатная дама как из меня танцор, но смотрят с ожиданием, я промямлил:
– Ее хрупкая и ранимая натура подверглась… да… колдовство очень мощное… временами забывает, кто она вообще… с нею надо очень мягко, а вы тут напугаете одним только ревом!
Сэр Растер встал и гаркнул так, что огоньки светильников заметались испуганно, словно под порывом урагана:
– Да нихто!.. Мы все будем шепотом!.. Как церковные мыши под полом!
Сэр Альбрехт произнес так же вкрадчиво:
– Вообще-то присутствие женщины облагораживает. В каж–дом замке есть благородная дама.
– Да, – проревел сэр Растер, – это как гербовый щит над воротами замка! Кто видел замок без щита?.. Без герба и дамы – собачья будка, а не замок.
Макс сказал обидчиво:
– Замок сэр Ричард захватил только что! А готовой дамы здесь еще не было. Барон Эстергазэ тоже не успел в заботах бранных…
– Да, – согласился сэр Растер несколько добрее, – это хорошо, когда дама уже в замке. Мужа убил, даму изнасиловал – и вот уже твоя дама. Во всяком случае, замковая. В каждом захваченном замке – по даме. Дурак этот барон! Мог бы побеспокоиться.
– Дурак, – согласился и Альбрехт. – Все, кто не с нами, дураки.
Макс перекрестился.
– И Господь их накажет.
Все перекрестились, пробормотали «аминь». Некоторое время слышался только стук ножей по тарелкам и плеск наливаемого в кубки и чаши вина.
Я вытер губы краем скатерти, поднялся.
– Пируйте, пируйте, не поднимайтесь! Набирайтесь сил, скоро лето, пора походов.
Фрида испуганно обернулась на скрип двери. Я видел, как инстинктивно сжалась в комок и сгорбилась в ожидании удара. И лишь увидев, что это не инквизитор, с облегчением перевела дух, даже попыталась несмело улыбнуться.
– Все хорошо, – сказал я с неловкостью и чувством вины, что ничего не могу для нее сделать больше. – Никто тебя больше не тронет!.. Мир жесток, но здесь ты под моей защитой, малышка.
Она прошептала со слезами на глазах:
– Я не знаю, как вас благодарить, ваша милость!
– А никак, – пояснил я. – Я просто возвращаю долг.
Она покачала головой:
– Нет, это наш долг – защищать своего сеньора.
– А долг сеньора, – возразил я, – защищать своих людей. И вообще, давай не меряться, кто кому больше должен. Ты здесь среди своих. Все к тебе настроены дружелюбно и рвутся защищать.
Она широко распахнула глаза.
– Меня? Защищать?
Я пояснил с неловкостью:
– Пришлось сказать, что ты из знатного рода. Но тебя выкрали еще младенцем злые колдуны, и ты росла в чужом замке вместе со слугами. Надо же объяснить мозоли на твоих ладонях.
Она посмотрела на свои розовые ладошки.
– Мозоли? Нет у меня никаких мозолей.
– Правда?
– Конечно, – ответила она. – Уж от мозолей-то я умею избавляться! Сэр Ричард, я уже выздоровела. Мне очень стыдно, что я в вашей постели, как свинья неблагодарная!.. Что подумают? Мне нужно вниз, к челяди. Я буду работать, я все умею делать! Я не буду в тягость…
Я отмахнулся.
– Знаю. Но ты не в тягость. Это я себе прощение так зарабатываю.
Она округлила глаза.
– Прощение? Вы?
– Не трясись, – сказал я почти грубо, – не перед тобой, а перед Богом и потомками. Кого повесил, кого зарубил, кого велел удавить или утопить – забудется, житейские мелочи, все так делают, а вот тебе помог – зачтется. И даст возможность говорить о моем человеколюбии и необыкновенной гуманности. Возможно, только это и останется. Мало кто скажет, чем велик Архимед, а вот что голым бежал по Сиракузам…
Она растерянно хлопала глазами, потом ее личико прояснилось.
– Ой, так вы это потому, что вам так надо?
– Ну да!
Она с облегчением вздохнула.
– Как хорошо! А то я уж себя изгрызла, что ни в жисть не расплачусь за такое… такое…
Я погладил ее по голове.
– Вот видишь, снял с твоей души камешек. Теперь бы кто с моей снял… Ладно, отдыхай, скоро и ты понадобишься. Сколько той зимы… тьфу, прицепится же!..
Она сказала робко:
– Я похожу по замку, можно?
– Иди, – разрешил я, – а то уже чувствуешь себя в такой же камере, верно?
Она покачала головой, улыбнулась печально и чуть-чуть хитренько.
– Нет, здесь хорошо. Но чтоб другие девушки не подумали, что я заняла вашу постель и никого в нее не пускаю.
От камина несет горячим сухим воздухом. Березовые поленья горят долго, от них всегда такие крупные и радостно-пурпурные угли. Вдоль стен ровно и мощно источают свет горящие фитили в круглых чашах.
А на столе меня ждет удивительная карта, на которой опасаюсь что-то отмечать или черкать: вдруг да отразится в реале.
За окном блеснул свет, словно солнце прорвалось сквозь тучи. С неба пал узкий луч света, настолько радостный и сверкающий, что сердце ликующе подпрыгнуло. И почти сразу по лучу вниз скользнула блистающая, как первозданный свет, человеческая фигура.
Ангел, а это явно ангел, плыл по воздуху прямо на замок. На миг каменная башня заслонила плазменную фигуру, тут же огненный ангел вынырнул с этой стороны, а затем, пересекши двор по воздуху, вошел в каменную кладку донжона.
Я отпрянул от окна, а из стены вышел в плазменном огне ангел в полтора раза выше самых рослых людей на свете. За плечами отливающие золотом огромные прекрасные крылья, мне показалось, что он весь из плазменного света, настолько блестящ и сверкающ, хотя его свет не режет глаз. Доспехи изумительной работы, на широких грудных пластинах панциря горят маленькие солнца, в поясе изящен, через плечо шитая золотом перевязь, но оранжевый огненный меч обнажен, ангел держит его в руке красиво и гордо.
Он взглянул мне в лицо, я онемел, лицо безукоризненное, а глаза как два солнца, смотрят мне прямо в душу. Вокруг бестелесного тела бурлит уже не море, а океан звездных энергий, но я не ощутил опасности, ведь это ангел, это его стихия.
– Сэр Ричард, – произнес он могучим красивым голосом, я ощутил его дружелюбие, покровительство и дружеское напоминание, кто он есть, и что его обращение нужно принимать иначе, чем слова гонца любой важности. – Сэр Ричард, тебе послание…
Я сглотнул ком в горле.
– От кого?..
Лицо ангела почти неразличимо, помимо солнечных глаз, вижу только безукоризненной формы высокие скулы и широкий подбородок, что создают общий облик существа, рожденного повелевать. Еще я рассмотрел, как губы слегка изогнуло в усмешке.
– От кого? Такое должен чувствовать сердцем.
Я прошептал:
– Неужто… от Самого?
Из плазменного огня прозвучало:
– Сердце твое чует, хотя сам ты и полон сомнений.
– И что… за послание?
– Ты должен укрепить свою власть, – прозвучало из плазменного сияния. – Заставить покориться твоей власти непокорных лордов! И когда вся Армландия будет под твоей твердой рукой, ты должен добиться мира и процветания на отныне своих землях.
– Выполню, – сказал я и поспешно поправил себя, – постараюсь.
– И когда обеспечишь сытость и благополучие, ты должен просветить народ, обучить грамоте! Неважно, благородный или неблагородный восхочет учиться…
– Грамоте? – переспросил я. – Но ведь Иисус говорил, что блаженны как раз тупые и темные. Они, дескать, самые умные… где-то там глубоко внутри, потому их и возьмут в рай. А всякие умники будут гореть в аду.
Ангел кротко молвил:
– Иисус был Сыном Божьим, но все-таки от земной женщины. Кроткой, милой, богобоязненной и красивой, что, как вы понимаете, сэр Ричард, подразумевает некоторую… гм… туповатость, что в женщинах особенно хорошо и ценно. Все мы предпочитаем… гм, красивых, а если учесть, что все люди созданы по образу и подобию…
– Понял, – прервал я. – Господь Бог сам предпочитает туповатых. Нет, мужчин он предпочитает умных, а женщин… милых и щебечущих. Так что Иисус…
– …был не прав, – мягко закончил ангел. – Ученье – свет, а Иисус по своей молодости полагал, что приятная полутьма лучше… Потому грамотность – одна из приоритетных задач. А также свобода, свобода, свобода! Человек должен реализовывать ее во всех направлениях…
Я слушал, слушал, уже все понятно, сердце стучит, самому страшно до жути, но в то же время задиристость берет верх, а также негодование, что меня стараются обвести вокруг пальца.
Ангел продолжал нравоучать, как я должен себя хорошо вести, это вообще ни в одни ворота, хочу и буду самодуром, я зевнул и сказал с предельным равнодушием, какое сумел изобразить:
– Ладно, кончай трындеть. Знаешь, морда, пошел нах.
Ангел застыл на мгновение, затем из огня раздалось потрясенное:
– Что?
– Пошел, – повторил я с удовольствием, не каждый день можно послать ангела, – пошел, пошел, пошел… Меня, знаешь ли, уже пробовало разводить и покруче жулье, чем ты! Так что иди и являйся местным простакам. А я хлопец тертый.
Пылающая огнем фигура стала выше, очертания лица стерлись, теперь это сплошной бьющий в глаза свет.
– Да как ты смеешь?
– А вот смею, – ответил я нагло.
– Но… почему?
– Ты прокололся, – сказал я покровительственно. – Теперь понимаешь, почему Творец создал вселенную и отдал ее нам, несовершенным людям, а не вам, ах-ах каким совершенным?
Из плазменного огня донеслось:
– Не понимаю…
– И почему Творец, – сказал я, – послал сына своего, чтобы примириться с восставшим против него человеком и попытаться спасти его, человека… а не вас, совершенных ангелов? Вот, и этого не понимаешь… А я вот знаю, но не скажу. Так что иди-иди-иди, разводи лохов на вокзалах. Ты попал, хлопец, понял? Я тебе поставил простейшую ловушечку, а ты туда сразу, как дурак… кем ты, впрочем, и являешься.
Он исчез, словно его выключили, уже без торжеств и фанфар, а я хоть и с жалко трепещущим сердцем, но собрался с силами и похлопал себя по плечу: Бэкон прав, знание в самом деле – сила. Это малограмотные деревенские старушки да еще интеллигенты представляют верных Творцу ангелов светлыми, а Сатане – темными, а я не они, я-то грамотный!
На самом деле Свет и Тьма – понятия условные, больше нравственные, чем физические.
1 2 3 4 5 6 7 8