Из желающих мне зла не так уж и много в этих землях, разве что Адальберт, неизвестно куда уползший зализывать раны, да еще король этих земель, с которым я так неосторожно поссорился, защищая свою «сестру»…
Но вряд ли я настолько значимая величина, чтобы ради меня выслать такое чудище. Здесь что-то покрупнее, глобальнее, геополитичнее, трансконтинентальнее…
Знать бы еще, должна ли эта тварь вернуться к хозяину или же работает по принципу беспилотного корректировщика. Если дело во мне, то сюда уже стягиваются какие-то темные структуры.
– Бобик, – сказал я, – подышал свежим воздухом?
Бобик широко зевнул, показав огромную пышущую жаром красную пасть.
– Вот-вот, – согласился я. – Возвращаемся.
В других городах уже давно ночь, свет погашен, а люди спят, набираясь сил для нового трудового дня, а здесь не только свет в окнах, но даже на улицах разожжены костры, на вертелах жарят коровьи туши. Музыка не умолкает, народ оттягивается, яркие языки огня подстегивают восторженно-дикарское веселье, в пляс пошли уже не только бродячие актеры, но и весьма добропорядочные с виду мужчины и женщины.
Я бросил пару монет, взял деревянный прут с обжигающе горячими ломтиками мяса, вкусно, прослойки из лука придают необходимый привкус, к тому же эти шашлыки на виду у всех по всем правилам сбрызгивают кислым вином, чтобы не подгорели и не ссохлись. Все прекрасно, народ здесь счастлив и веселится напропалую, как будто завтра уже конец света.
Дважды из толпы выскакивала какая-нибудь особенно отчаянная молодая женщина или уже совсем охмелевшая и, ухватив меня за руку, пыталась утащить танцевать, я отнекивался, и она, ухватив кого-нибудь из моих соседей, исчезала в вихре танца.
Дожевав мясо, неплохое, замечу еще раз, запил дешевым вином урожая этого года, в нем своя прелесть, бросил остальное Бобику. И вино, и мясо, и танцующие женщины – все прекрасно, но холодок пробегает по коже, как только вспомню эту черную птицу-ската размером с целый квартал… «Церебальд, – вдруг вспомнил я, – это же Церебальд. Его появление предвещает великие потрясения».
Песни и веселые вопли мы услышали еще за два дома до постоялого двора. Двери распахнуты еще шире, в нижнем зале играют и пляшут приглашенные музыканты, служанки сбиваются с ног, разнося вина, эль и еду, воздух пропитан дразнящими запахами.
Бобик посмотрел вопросительно, я сказал укоряюще:
– Сколько в тебя влезает? Мы же спать идем!
Он вздохнул и побежал к дверям нашей комнаты. Мол, смотри, я помню, куда нас поселили.
– Молодец, – сказал я и, открыв дверь, впустил его, а сам, стоя на пороге, задействовал все виды зрения, все чувства. Пришлось держаться за косяк, комната кружится, как китайский зонтик в руках шаловливой девочки. Странно и дико видеть самого себя, размытого и в разных местах, уже поблекшего, но еще можно разобрать, что это я только-только осмотрел комнату и сейчас пойду ужинать…
Бобик порыскал по комнате и, тяжело вздохнув, грохнулся костями на пол.
– Мин нет, – согласился я и, перешагнув через него, прошелся по комнате, запер дверь на засов и подпер еще и поленом. Для удобства на полу для упора прибита небольшая железная пластина с выступом, сервис на высоте. – Но ты все равно бди.
Бобик вяло подвигал хвостом и закрыл глаза. Ноги гудят от усталости, но нервное возбуждение не дает рухнуть на постель. Итак, я прибыл в так называемый плебейский город. Так называемый, потому что именно так называли в Средние века города, где власть от сеньоров переходила к выборным городским властям.
В плебейских городах сословие торговцев развивается как нигде быстро. Землями владеет только старая знать, а купцы крутятся без земли, у них только деньги, которые вкладывают в недвижимость. Церковь то и дело пытается раздавить их как класс, резко запрещая ростовщичество. Еще Христос учинил погром в храме, переворачивая столы ростовщиков, а потом избил их и выгнал, тем самым учинив первый в мире еврейский погром… Нет, конечно, еврейские погромы были и до него, были всегда, где евреи – там и погромы, но это был первый погром со стороны еще не оформившегося христианства, так что Христос оказался еще и первым антисемитом-христианином.
Правда, я привык жить по рыночным законам и могу трезво сказать, что церковь запрещает ростовщичество в первую очередь потому, что сама владеет огромными земельными угодьями и доход получает с них, но это будет неправда: в романтичное время Средневековья даже купцы нередко пренебрегали выгодой, а уж рыцарство и церковь – подавно. Исключения составляют немногие трезвые и прагматичные дельцы, которые и развивали эти плебейские города. Монстры для того времени и нормальные бизнесмены для моего прошлого времени: по трупам пройдут к своей насквозь материалистичной цели, пренебрегая всеми условностями церкви и рыцарства.
Бобик приоткрыл глаз, я все не ложусь, вздохнул и прикрыл лапой морду. Я разложил на лавке все доспехи и все оружие, что привез с собой: облачиться в полный доспех и появиться на улицах города… буду выглядеть, ну, пусть не то чтобы несовременно, но все-таки как чужак.
– Как чужак, – сказал вслух. Те горожане, которых встречал, хорошо одетые, многие даже пышно одеты, но железо только на городской страже. – Гм, слишком большой скачок…
Но все-таки народ здесь одевается щегольски. Дворяне, купцы и богатые торговцы, что при таком раскладе являются знатными и уважаемыми гражданами, носят золотые украшения, еще лучше – что-нить редкое, старинное, что ценится выше золота.
Подумав, я вытащил браслеты Арианта. Не помню даже, чтобы служили мне, как доспехи, разве что в самом начале, а как украшения – глупо, у меня нормальная ориентация, только путаюсь, в какой стороне Юг и Север, а уж про зюйд-зюйд-вест у нас вообще только чукчи знают.
Прохладный металл приятно охладил кожу. Я нацепил одни на бицепсы, с удовлетворением отметив, что от моей неспокойной жизни они увеличились в размерах, а эти вот на запястья…
На бицепсах еще так-сяк, а на запястьях слишком уж по-женски, и хотя вроде бы выполняют некую боевую функцию, ну так ими вроде бы можно отбивать удары кинжала или даже меча… хотя не представляю, как это возможно. Дело даже не в ловкости, а тяжелый меч просто переломит руку…
Я крутил толстый браслет так и этак, украшений никаких, только непонятные знаки, то ли буквы незнакомого языка, то ли пиктограммы. В какой-то момент под пальцами вроде бы что-то сдвинулось, я насторожился, начал мять и двигать браслет по руке, поворачивая его то одной стороной, то другой…
Щелчок, браслет вдруг стремительно раздвинулся, рука от кисти и до локтя оказалась в стальной трубе, плотно охватывающей плоть до самого локтя.
Замерев, я смотрел тупо, потом решился потрогать браслет на бицепсе. Мять и щупать пришлось долго, наконец сумел в нужном месте расположить пальцы: щелкнуло, вниз побежали, наползая друг на друга, стальные колечки, еще один щелчок, и обе трубы соединились.
Я осторожно подвигал рукой, с локтем все в порядке, не обнажается, там все время блестит металл, надежно укрыто, рука моя защищена более чем надежно.
Скосив глаза, усмотрел зияющий раструб над верхней частью браслета. И сюда выдвинулись кольца! Я бессильно выругался, ну почему я такой идиот, поспешно вытащил из мешка кирасу, влез в нее, кольцо с моего бицепса само дотянулось до стальной дыры, из которой торчит моя рука, и перекрыла ее так надежно, что в этом рыцарском доспехе могу пройти по дну реки, рубашка останется сухой.
Идиот, толкалось в черепе горячее и злое, пока я проделывал все эти манипуляции, все время упрощая их, с браслетами на правой руке, ну самый настоящий идиотище…
Когда раздвинулись и полностью укрыли руку от кисти и до плеча, я увидел себя в прекрасном рыцарском доспехе, настоящем рыцарском, и выругался с таким стыдом и злостью, что Бобик открыл один глаз и посмотрел с явной укоризной.
Ну почему я не сообразил это раньше, когда такой доспех был так нужен в турнирных схватках или в боях? А здесь его не надеть, чтобы не вызывать недоброжелательного внимания…
Походив по комнате, я снял кирасу, стальные трубы кое-как сложил в браслеты, лег и долго старался заснуть, но сердце колотится часто и мощно, кровь ходит горячими волнами по телу.
Идиот, столько путешествовал, храня доспех Арианта в седельном мешке, сражался в простых, потому что доспехи Арианта и не доспехи вовсе с рыцарской точки зрения…
Завтра с утра надо поупражняться, чтобы браслеты на бицепсах и запястьях раскрывались при одном касании. И чтоб укрывающая руку сталь сливалась с кирасой в единое целое моментально, а не после случайного нажатия.
Помню, попадал впросак всякий раз с новой упаковкой молока, кофе или рыбы, неважно, всякий раз открывал с великими трудностями и не с того конца…
Надо еще присмотреться и к поясу, который захватил из сокровищниц леди Элинор. Недаром занимал такое почетное место, хотя с виду пояс как пояс, в том смысле, что нет изобилия золотых блях или драгоценных камней. Только ювелирность исполнения шепотом кричит о невероятной древности, когда существовали иные технологии…
Сон пришел незаметно, первую половину ночи я где-то скакал и летал, а потом произошло то, на что надеялся: не зря же на ужин ел жареное мясо, только от специй, что разжигают огонь в крови, воздержался. Все дело в том, что Санегерийя, как гласят старые источники, приходит во сне к одиноким мужчинам, а ее визиты заканчиваются поллюциями. Визиты всегда короткие, я еще в той старой жизни пытался растянуть это удовольствие, но получалось весьма плохо, в смысле, удавалось растянуть разве что на пару секунд дольше. Пусть даже на пять, но если дольше, то она вообще исчезала, оставив чувство разочарования…
На эту ночь я планировал совместить несовмещаемое: и потрахаться наскоро, и выудить какую-то ценную информацию за этот ничтожный период времени. Потому важно, что и как пожру на ночь: если лягу усталым и голодным, вообще не придет, а если нажрусь жареного мяса со специями, то эякуляция произойдет еще до того, как она подойдет вплотную, чарующе покачивая мощной грудью.
– Саня… – выдохнул я, чувствуя в теле приятное томление.
Она вынырнула из тумана, что принял форму крепостной стены, пошла ко мне жарким мягким телом, улыбчивая и покорная, отвечающая всем моим желаниям. Даже грудь тут же раздалась в размерах и приподнялась, отвечая моим запросам, а соски вздулись и вытянулись, ставши похожими на ягоды «пальчикового» винограда.
– Погоди, – сказал я торопливо, – ты так редко стала приходить… Что-то случилось?
– Я прихожу, – ответила она чарующим голосом и подошла вплотную, – но ты утром уже не помнишь.
– Да, – ответил я, – по следам, гм, вижу, что посещала… Какие-то помехи?
– Помехи, – подтвердила она. – Еще не знаю, как их обойти. Если получится, смогу показать тебе наш мир… вы его называете демонским…
Она прижалась, я обхватил крепко-крепко, чувствуя под пальцами и всем телом сладкую податливую плоть, созданную только для чувственных утех, по мне прошла сладостная судорога, тело содрогнулось, в ушах послышался тихий довольный смех Санегерийи, пришла не зря, затем я ощутил, что вцепился в подушку, повернулся на другой бок и заснул снова.

Глава 8

Утренняя свежесть заставила поежиться, со стороны моря так вообще тянет взбадривающим холодком. Я принюхался, добавилась тонкая струйка ароматов свежезасоленной рыбы, но воздух оттуда идет чистый и свежий, это здесь уже все ароматы цивилизации: от кухни прет вонь подгоревшего масла, там на огромной сковороде жарится дешевая рыба, несет несвежим бельем работников кухни…
Стадо овец, мелко-мелко перебирая точеными копытцами, тесной отарой вливается в распахнутые ворота, а там, сбившись в кучу, застывает, только время от времени разрывая воздух резкими гортанными криками. Чабан побежал со всех ног на кухню спрашивать, куда их и сколько, на крыльцо спустился хозяин двора, еще сонный, халат на груди распахнут, видна заросль густых курчавых волос, уже наполовину седых.
Я спустился с Бобиком в нижний зал, хорошо позавтракали, удивительно вкусно и дешево, прекрасная гостиница, а готовят все, что закажешь, только бы заплатил.
Мелькнула мысль наведаться в порт, но наверняка буду выглядеть глупо: сказали же, что корабль отправится только через десять дней, значит, нечего дразнить тамошних воров приличной одеждой дворянина. Мне вообще-то сказали, что корабль отправится не «только через десять дней», а «всего лишь через десять дней», мол, чтобы я проникся, как мне повезло. Я старался проникнуться, но как-то получалось плохо.
Бобика после завтрака оставил сторожить комнату, он тут же лег на мое ложе, скотина, и задремал, донельзя довольный. Я переоделся, стараясь выглядеть как можно более похожим на простого хотя и зажиточного горожанина.
Распахнул двери на улицу, в лицо ударил рокот… нет, еще не моря, а шум бурной жизни города: продают и покупают прямо во дворе гостиницы, отчаянно торгуются, а дальше народ заглядывает во все лавки, жизнь кипит, как будто не утро, а начало великой распродажи по скидкам, что продлятся только один день.
Заглянул к Зайчику, тот спит стоя, либо прикинулся, что спит, с ним никогда не угадаешь: спит или нет, всякий раз неподвижней каменной статуи, затем вышел из гостиницы, прошел два дома и остановился в удивлении. На доме широкая медная пластинка, оказывается, здесь живет и принимает великий маг Бибгеус. Я с минуту смотрел, стараясь понять, что это означает, но так ничего и не придумав, отправился дальше. Лавки, уличные лотки, крохотный рынок на перекрестке и снова домик с такой же медной табличкой: маг Гренер, тоже великий.
Я пошел, оглядываясь и удивляясь. В христианском мире это немыслимо, но в этом городе, как мне уже объяснили с восторгом, свобода, а я уже знаю, что при первых же проблесках свободы всякая дрянь вылезает из подворотен и быстро-быстро обирает лохов.
1 2 3 4 5 6 7 8