OCR Flint, Вычитка
«Коллинз У. Собрание сочинений в десяти томах. Том XII. Черная ряса: роман»: Бастион; М.; 1996
ISBN 5-85417-001-9, 5-85417-059-0
Оригинал: William Wilkie Collins, “The Black Robe”, 1881
Аннотация
Это произведение одного из зачинателей детективного направления в литературе У. Коллинза не публиковалось в России многие годы.
В романе «Черная ряса» представлена история молодого богатого наследника, попавшего в сети католической церкви. Только преданность жены и любовь к сыну позволили Луису Ромейну скинуть тяжелые путы и принять верное решение.
Уилки КОЛЛИНЗ
ЧЕРНАЯ РЯСА
Печатается по изданию 1881 года.
ВСТУПЛЕНИЕ К РАССКАЗУ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
ДУЭЛЬ

I
Доктора уже не могли помочь вдовствующей леди Беррик.
Когда медики советуют семидесятилетней старушке воспользоваться теплым климатом южной Франции, то это в переводе на простой человеческий язык означает, что искусство их бессильно.
Миледи испробовала действие теплого климата и затем решила, по ее собственному выражению, «умереть дома». Когда мне в последний раз довелось услышать о ней, она, путешествуя не спеша, прибыла в Париж.
Это было в начале ноября.
Спустя неделю я встретился в клубе с ее племянником, Луисом Ромейном.
— Что привело вас в Лондон в такое время года? — спросил я.
— Рок, преследующий меня, — отвечал он мрачно. Я один из несчастнейших людей.
Ему было тридцать лет, он не был женат и являлся владельцем прекрасного старинного поместья, называемого аббатством Венж. У него не было бедных родственников, а сам он считался одним из красивейших мужчин в Англии. Если я скажу при этом, что сам я армейский офицер в отставке, получаю крошечный доход, имею пренеприятную жену и четверых безобразных детей, что мне уже стукнуло пятьдесят, то никому не покажется удивительным мой ответ Ромейну:
— От всей души хотел бы поменяться с вами местами.
— Да и я бы хотел! — воскликнул он совершенно чистосердечно. — Прочтите!
Он подал мне письмо от доктора, сопровождавшего леди Беррик во время ее поездки. Отдохнув в Париже, больная продолжала свой путь и доехала уже до Булони. Как больная, она была подвержена внезапным капризам. Вдруг она почувствовала непреодолимый страх при мысли о переезде через канал и решительно отказалась взойти на пароход. Ввиду этого затруднительного обстоятельства, ее компаньонка отважилась сделать ей предложение: не согласится ли она переехать через канал, если ее племянник приедет в Булонь специально, чтобы сопровождать ее во время путешествия? Тотчас же последовал удовлетворительный ответ, и доктор, не теряя времени, написал мистеру Луису Ромейну. Таково было содержание письма.
Дальнейшие расспросы оказывались излишними. Ромейн отправлялся в Булонь. Я сделал ему несколько полезных указаний.
— Попробуйте устриц в ресторане на молу, — сказал я.
Он даже не поблагодарил меня, находясь в глубокой задумчивости.
— Войдите в мое положение, — сказал он. — Я ненавижу Булонь и вполне разделяю отвращение тетки к переезду через канал. Я надеялся провести несколько месяцев в деревне, в приятном уединении с книгами — и вдруг такая неожиданность! Я очутился в Лондоне в самое время туманов и должен завтра, в семь часов утра, выехать с курьерским поездом. И все это ради женщины, с которой у меня нет ничего общего.
После этого я уж не знаю, могу ли называться счастливым человеком?
Он говорил с крайним раздражением, казавшимся мне при данных обстоятельствах просто смешным. Но у меня нервы крепкие и не расстроенные, как у моего друга, ночными занятиями и крепким чаем.
— Путешествие займет всего два дня, — заметил я, желая поощрить Ромейна в его положении.
— Как знать? — ответил он угрюмо. — Через два дня может подняться буря. Тетушка может вдруг заболеть и не сможет продолжить путешествие. К несчастью, я ее наследник и должен подчиняться всем ее фантазиям и капризам. Но я и так богат. Не надо мне ее денег! Терпеть не могу путешествовать, а особенно путешествовать один. Вы человек свободный. Если б вы и в самом деле были мне другом, то предложили бы мне поехать со мной.., конечно, в качестве моего гостя, — прибавил он с деликатностью, окупавшей многие причудливые черты его характера.
Я знал его настолько, что не обиделся его деликатным намекам на мою бедность. Предлагаемое мне путешествие соблазняло меня. Я не боялся переправы через канал, да и перспектива уехать из дому представлялась мне чрезвычайно привлекательной. Я принял предложение моего друга.

II
Вскоре после полудня следующего дня мы прибыли в Булонь и остановились вблизи леди Беррик, но не в одной гостинице с ней.
— Если мы поселимся в одном доме с ней, — заметил Ромейн, — нам вечно будут надоедать компаньонка и доктор. Постоянные встречи на лестнице, поклоны и разговоры!
Он терпеть не мог существующих в обществе формальных приличий. Однажды на вопрос, в каком обществе он чувствует себя лучше всего, он ответил весьма нелюбезно:
— В обществе собак.
Я ожидал его на молу, когда он отправился почтить миледи. Возвратясь ко мне, он сказал с горькой усмешкой:
— Что я вам говорил? Она нездорова и не может принять меня сегодня. Доктор смотрит озабоченно, а компаньонка подносит платок к глазам. Нам, может быть, придется провести здесь несколько недель.
После полудня пошел дождь. Ранний обед, поданный нам, оказался плохим, и это последнее обстоятельство вывело Ромейна из себя. Он не был гурманом, вопрос о еде сводился для него к вопросу о пищеварении. Ночные занятия и злоупотребление чаем, о котором я уже упомянул, повлияли также и на его желудок. Доктора, опасаясь серьезных последствий для его нервной системы, советовали изменить образ жизни, но он не доверял им и был вполне убежден в силе своей натуры. Насколько мне известно, он никогда не исполнял докторских предписаний.
К вечеру небо прояснилось, и мы вышли погулять. Дорога тянулась мимо католической церкви, двери которой были открыты. В полусумрачном помещении мы увидели нескольких молящихся женщин.
— Подождите меня несколько минут, — попросил Ромейн, — я в скверном расположении духа. Постараюсь очистить свои мысли и улучшить настроение.
Я последовал за ним в церковь. Он опустился на колени в темном углу. Признаюсь, я был удивлен, увидев это. Он был крещен в англиканской вере, относительно же внешней обрядности, насколько мне известно, не принадлежал ни к какой церкви.
Иногда я слышал, как он с искренним уважением и восхищением говорил о христианстве, но никогда, насколько я знаю, не присутствовал при богослужении. Выйдя из церкви, я спросил, не принял ли он уже католическую веру?
— Нет, — отвечал он. — Я так же, как самый ревностный протестант, ненавижу исконное стремление духовенства этой церкви к влиянию на общество и к политическому могуществу. Но римская церковь вместе с большими недостатками имеет и большие достоинства. Все в ней устроено с замечательным знанием человеческой природы. Возьмем хотя бы то, что мы сейчас видели. Торжественное молчание в церкви, вид бедняков, молившихся рядом со мной, выразительные слова молитв, в которых я слился с ближними, — все это успокоило меня, и я почувствовал себя лучше. У нас в это вечернее время я нашел бы церковь запертою.
Он взял меня под руку и вдруг переменил тему разговора:
— Что вы будете делать, если тетушка примет меня завтра?
Я уверил его, что сумею найти себе развлечение.
На следующее утро леди Беррик прислала слугу сказать, что ждет племянника к себе после завтрака. Предоставленный самому себе, я отправился на мол, и там мне предложили нанять лодку. У хозяина ее были удочки и насадка. К несчастью, как оказалось впоследствии, я решил провести часок-другой за рыбной ловлей на море.
Когда мы вышли в море, ветер усилился и, прежде чем нам удалось вернуться в порт, наступил отлив. Было шесть часов, когда я оказался снова в гостинице. У подъезда стояла открытая коляска. Я нашел Ромейна, с нетерпением ожидающего меня, а на столе не было и следа обеда. Ромейн сообщил, что принял приглашение, распространявшееся также и на меня, и обещал рассказать все в экипаже.
Наш возница повез нас по дороге в Верхний город. Скрыв свое любопытство, я вежливо спросил его о здоровье тетки.
— Она, бедняжка, больна серьезно, — ответил он. — Мне досадно за свое неудовольствие и бессердечное отношение к ней, которые я высказал в клубе. Близость смерти обнажила в ее характере качества, которые мне следовало бы заметить ранее. Как бы ни был продолжителен срок, я терпеливо стану ждать возвращения в Англию.
Уверенный в своей правоте, он становился в мыслях и действиях самым упрямым человеком, какого мне приходилось когда-либо видеть. Убедившись же в своей не правоте, он ударялся в другую крайность: совершенно необоснованно начинал не доверять себе и безо всякой нужды пользовался каждым представившимся случаем, чтобы загладить свою ошибку. При этом он бывал способен, имея наилучшие намерения, поступать по-детски нерассудительно.
Предчувствуя что-то недоброе, я спросил, как он провел время без меня.
— Я ожидал вас, пока не потерял терпение, — отвечал он, — а потом решил пройтись. Я думал пойти на берег моря, но запах гавани заставил меня вернуться в город, и здесь — странное стечение обстоятельств — я встретил некоего капитана Питеркина, бывшего моего товарища по университету.
— Он здесь проездом? — спросил я.
— Нет, не совсем.
— Живет здесь?
— Да. Я потерял его из виду, уехав из Оксфорда, и, кажется, ему после не повезло. Мы разговорились. Он сказал мне, что будет жить здесь, пока его дела не устроятся.
С меня было довольно — личность капитана Питеркина вставала передо мной с такою ясностью, будто я знал его много лет.
— Неосторожно с вашей стороны возобновлять знакомство с подобным человеком, — сказал я. — Нельзя ли было ограничиться обменом поклонами?
Ромейн принужденно улыбнулся.
— Вы, может быть, правы, — отвечал он, — но вспомните: уходя от тетки, я осознал, как несправедливо относился к ней. И подумал, что обижу старого товарища, холодно обойдясь с ним. Бедняга, быть может, попал в свое теперешнее положение столько же по несчастью, сколько и по своей вине. Мне в первую минуту хотелось поступить, как вы советуете, но я не доверился себе. Он протянул мне руку и выразил удовольствие, что видит меня. Как тут было поступить? Мне интересно услышать ваше мнение о нем.
— Капитан Питеркин пригласил нас обедать?
— Да. Я случайно упомянул о вчерашнем скверном обеде в гостинице. Он сказал: «Приходите ко мне в пансион. Кроме Парижа, во всей Франции не найдете такого стола». Я старался отказаться от его приглашения — я не люблю встречаться с незнакомыми личностями — и сказал, что я здесь со знакомым. Он любезно пригласил и вас сопутствовать мне. Неловко было отказываться дольше. Питеркин и так обиделся. «Я беден, — сказал он, — и вовсе неподходящее знакомство для вас и ваших друзей. Прошу извинения, что осмелился пригласить вас!» Он отвернулся, со слезами на глазах. Что мне было делать?
Я подумал:
«Следовало предложить ему пять фунтов, и он не обиделся бы, что его приглашение не принято».
Вернись я вовремя для прогулки с Ромейном, мы бы не встретили капитана, а если бы даже встретили, то мое присутствие помешало бы конфиденциальному разговору и приглашения бы не последовало. Я чувствовал свою вину, хотя вовсе не был виноват. Возражения теперь бесполезны — дело поправить нельзя.
Оставив старый город по правую руку и проехав мимо нескольких дач в предместье, мы подъехали к одинокому домику, окруженному каменной оградой. Проходя через садик перед домом, я заметил около конуры двух больших цепных собак. Или хозяин боялся воров?

III
В ту минуту, когда мы вошли в гостиную, мои подозрения насчет общества, которое я ожидал встретить, подтвердилось.
«Карты, бильярд и пари» можно было ясно прочесть на лице и в манерах капитана Питеркина. На содержательнице пансиона — быстроглазой желтолицей старухе — было надето украшений тысяч на пять фунтов стерлингов, если бы они были из настоящих драгоценных камней. Молодые особы, находящиеся в комнате, были сильно нарумянены, а глаза их так тщательно подведены, будто они собрались на сцену, а не на обед. Когда мы вошли, эти прелестные создания пили мадеру для возбуждения аппетита. Среди мужчин двое особенно бросились мне в глаза: подобных образчиков отъявленных негодяев я не встречал ни у себя на родине, ни за границей. Одного, со смуглым лицом и перешибленным носом, нам представили под именем Командора и как человека, обладающего большим состоянием, перуанского аристократа, путешествующего ради удовольствия. Другого, в военном мундире с орденами, называли генералом. Нахальные манеры, толстое, тупое лицо, маленькие, косые глазки и сальные руки произвели на меня настолько отталкивающее впечатление, что хотелось дать ему пинка. Ромейна, вероятно еще до нашего приезда отрекомендовали как богатого собственника. Мужчины и женщины встретили его с подобострастной вежливостью. Когда мы перешли в столовую, очаровательная особа, поместившаяся рядом с ним, закрылась веером и таким образом устроила свидание с глазу на глаз с богатым англичанином. Что касается обеда, то он в известной степени оправдал отзыв капитана Питеркина. Вино было хорошее, и разговор сделался непринужденным до неделикатности.
Обыкновенно крайне умеренный, Ромейн, искушаемый примером соседей, пил много. Я, по несчастию, сидел на противоположном конце стола и не имел возможности предостеречь своего друга. По окончании обеда мы все вернулись в гостиную пить кофе и курить. Женщины курили, пили ликеры и кофе наравне с мужчинами. Одна подошла к роялю, и начался импровизированный бал, дамы танцевали с сигаретами во рту. Постоянно держа уши и глаза настороже, я вдруг заметил, как открылся деревянный столик розового цвета и показалось зеленое поле. В то же время из потаенного шкафчика в диване появился хорошенький столик с рулеткой. Проходя мимо почтенной хозяйки, я слышал, как она шепотом спросила слугу, спущены ли собаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41