– объяснял я.
Вот он и организовывал – простор, прохладу и тишину.
Так и доплыли до Волгограда. Приятное было путешествие!
Между прочим. После этого на Волге я был в 1999 году, когда мы снимали фильм «Фортуна». Все изменилось. Не было роскошных трехпалубных теплоходов с шумными интуристами. Не было бесконечных танкеров и барж. Не было веселых людных деревень.
В затонах гнили проржавевшие остовы. Деревушки опустели и почернели… Остались древние старики и старухи. А на них, почти на каждом, по-английски написано: «abidаs», «nike», «coca cola»,
Идет по мертвой деревне старик в облезлой ушанке, в подшитых валенках, в застиранной фуфайке, а на груди его красуется жухлая надпись: «Мanhattan bank».


ЛЕЗГИНКА

Мое первое путешествие по Волге состоялось, когда мне было пять лет, и мама взяла меня в турпоездку на пароходе по великой реке. Когда осматривали Кострому, мама сильно подвернула ногу, поэтому ходить не могла и лежала в каюте. Я услышал, как она говорила соседке по каюте, что из-за ноги не успела получить в Костроме перевод и просила одолжить нам рублей пять до Москвы. Но я знал, что брать деньги в долг нехорошо. «Надо жить по средствам, – говорила моим родителям бабушка, когда они в очередной раз звали гостей. – Главное – не залезать в долги». Я решил заработать деньги сам. Вышел на палубу и стал спрашивать пассажиров, хотят ли они посмотреть, как грузины танцуют лезгинку. Они хотели. «Асса!» – выкрикнул я, расставил руки и побежал по кругу. Публика была доброжелательна к юному джигиту: улыбались, хлопали в такт, подбадривали выкриками. Закончив танец, я подпрыгнул и упал на колени. Потом снял тюбетейку и обошел зрителей. Набрал полную тюбетейку мелочи (а кто-то даже бумажный рубль положил) и отнес маме:
– На! Не влезай в долги!
Мама очень огорчилась:
– Не делай так больше никогда. Ты нас с папой этим позоришь.
А потом, сильно хромая, она ходила по кораблю, выясняла – кто сколько дал, и раздавала деньги. Мне было обидно. Я понимал, что мама поступает очень глупо, – я так старался ей помочь не залезать в долги, даже коленки содрал, а она все пускает на ветер!
Но я промолчал: зачем спорить с женщиной, у которой болит нога.

О СОЛЕ МИО!

Из Волгограда мы полетели в Грузию, в Тбилиси, и там нами занялись мои друзья. На пятый день, когда после очередного застолья на пресс конференции Аллегру спросили, как ей понравилась Грузия, она сказала, что Грузия очень красивая страна, очень красивые люди и красивая еда. Но они так долго сидят за столом, «что у нее сейчас очень болеть ее жопа». (Изучение живого языка принесло свои плоды.)
На следующий день мы уклонились от приглашений и на двух машинах поехали в Мцхета, показать гостям старинный грузинский монастырь Джвари (это о нем писал Лермонов в поэме «Мцыри») и другие памятники архитектуры. Когда все осмотрели, я решил угостить гостей хинкали. И мы повели их в ресторанчик «Над Курой», который славился своими хинкали (грузинские большие пельмени). Пришли – а там пусто. Ни одного человека, только унылый официант.
– Хинкали нет и не будет. Повара посадили, – печально сообщил он.
И мы поехали дальше – вверх по течению Арагви по Военно-Грузинской дороге в городок Жинвали. Но там в ресторане тоже никого не было, тоже повара посадили.
Я предложил пойти на рынок, купить сыр, зелень, горячий хлеб и поесть где-нибудь на пленэре.
– Как сыр, зелень? – возмутился Агаджанов. – Едем в Пасанаури, там тоже умеют хинкали готовить. Обещали хинкали – надо угостить хинкали! Они гости!
(Карлен был родом из Тбилиси и правила гостеприимства знал.)
И мы поехали в Пасанаури. Подъезжаем к ресторанчику, слышим пение.
В маленьком зале за столом, украшенным кувшинами с вином и большим блюдом хинкали, сидела мужская компания, человек пять, в рубашках без пиджаков. Мужчины пели грузинскую плясовую и хлопали в такт, а перед ними выплясывал лезгинку толстый лысый мужик лет пятидесяти, в красной рубашке навыпуск и с кувшином на голове.
Мы сели в углу за столик, подозвали официанта и попросили принести хинкали.
– Сыр, зелень, хлеб и шпроты – принесу, а хинкали нет, – официант вздохнул. – Кухня не работает.
– Как не работает?! – вспылил Агаджанов. – А это что?! – он показал на соседний стол. – Шпроты?!
– То, что на том столе, повар еще утром приготовил. Пока милиция не
пришла, – официант снова вздохнул.
– Что, и у вас повара посадили? – спросил я.
– Пока нет. Пока торгуются, – тихо сказал официант, кивнув на компанию.
Тут только мы заметили, что на спинках стульев висят милицейские кители.
– Повар тот, который танцует? – спросил Агаджанов.
– Нет. Танцует прокурор. Повар тот, который по столу барабанит.
– Вот и скажи им, что мы иностранцев привезли.
Узнав, что с нами иностранцы, милиционеры надели форму, прокурор заправил рубашку в брюки, а повар отправился на кухню готовить. А через два часа Сонего с прокурором в унисон пели «О соле мио!». Прокурор пел по-итальянски так громко и уверенно, словно в свободное время подрабатывал в «Ла Скала».
– Хорошо поет, – сказал я повару.
– Если бы я такие деньги, как этот канарейка, делал, я бы еще громче пел, – сказал он с отвращением.

СЕГОДНЯ

– Помнишь, была очень вкусная сырокопченая колбаса «Московская», она еще существует? – спросил композитора Гию Канчели очень известный грузинский композитор К. – Будешь в Москве, если попадется, купи мне один батон. Я, когда стемнеет, лягу в кровать, накроюсь с головой одеялом, возьму ее, как кларнет, и съем всю! Останется веревочка. На этой веревочке я и повешусь!


ПЛАЩ «БОЛОНЬЯ» ДЛЯ ПИСАТЕЛЬНИЦЫ

В Москве мы, наконец, придумали сюжет, который устраивал обе стороны.
Сонего с семьей улетели. Мы с Викой написали синопсис.
«Васин, житель деревни на берегу Волги (его, естественно, должен был играть Евгений Леонов), послал приглашение своему другу итальянцу Альберто, вместе с которым во время войны сражался с фашистами в итальянском сопротивлении. Альберто прилетел с женой и ребенком. Васин встречал его, но в аэропорту друзья разминулись. Альберто с семьей добирается до волжской деревни самостоятельно – на корабле. В Ярославле он отстал от корабля. И дальше лихие и смешные приключения».
Синопсис быстро перевели и послали в Италию. Оттуда сообщили, что сюжет их устраивает. Время поджимало и вопреки правилам к картине прикрепили оператора, второго режиссера, художника, ассистента – и группа начала работать. А нам с Токаревой и Серовскому пора было ехать в Италию: окончательный вариант сценария мы должны были писать там.
Агаджанов вернулся из Госкино злой и сказал, что Вика в Италию не поедет, потому что в договоре – один сценарист с итальянской стороны и один с советской.
– Ну, и я не поеду, – сказал я.
– Гия, ты только не начинай! Картина в запуске, корабль зафрахтован, Леонова от театра освободили… Купи ей «болонью». Вика, у тебя есть «болонья»?
– Какая «болонья»?
– Плащ очень тонкий, сейчас самый модный! Во время съемок я тебя оформлю как артистку и поедешь в Италию. А сейчас скажи ему, чтобы не выступал!
Вика послушалась и сказала, чтобы я не выступал, а ехал в Италию покупать ей очень тонкий плащ «болонью».
И мы с Валерой Серовским полетели в Рим без соавтора.

КАЛИНКА-МАЛИНКА

В Риме в аэропорту нас встречал старший брат Дино Де Лаурентииса – Луиджи Де Лаурентиис, седой респектабельный синьор лет пятидесяти. Он показал на нас пальцем, и пограничник провел нас мимо паспортного контроля.
По дороге в Рим Луиджи Де Лаурентиис сообщил, что жить мы будем в приморском городке Сабаудиа – сто двадцать километров от Рима, в маленькой гостинице на берегу моря. Рядом сняли виллу для Сонего с семьей. Работать будет удобно, ничего не отвлекает. Питаться мы можем в любом ресторане Италии – бесплатно, надо только сказать, что мы гости Лаурентииса. И еще Луиджи Де Лаурентиис сказал, что заявка Сорди не понравилась. Сорди не хочет, чтобы Альберто ехал в Россию с женой. Он хочет, чтобы была любовь с русской девушкой.
– Так почему же вы написали, что заявка вам понравилась?!
– Чтобы тебя прислали, Данела.
Между прочим. Мою фамилию везде произносили по-разному. В Италии – Данела. В Армении – Данелян. В Израиле – Даниэль. В Мексике – Данила, а в армии – Данеля. (Ударение на последней букве.)
На сборах в первый же день, когда нас построили и старшина стал зачитывать список, дойдя до меня, он запнулся, а потом выкрикнул:
– Данеля!
И из ста пятидесяти фамилий он запомнил только мою. Идем в строю, старшина командует:
– Взвод! Песню запевай!
Не поют.
– Данеля, песню запевай!
И я запеваю, куда деваться.
Или:
– Кто хочет после чистки оружия дрова пилить? Два шага вперед!
Добровольцев нет.
– Данеля, два шага вперед!
Потом я понял, что военным так произносить мою фамилию удобнее. Они привыкли команды отдавать, и «Данеля» намного короче и четче, чем расплывчатое, – Данелия.
На киностудии «Чинечитта» нас принял главный продюсер фирмы, киномагнат Дино Де Лаурентиис, невысокий сорокапятилетний мужчина, напоминающий гангстера средней руки из американского фильма.
(Между прочим, старший брат, прежде чем зайти к младшему в кабинет, надел галстук).
Дино сказал:
– Данела, у меня в контракте с Сорди написано, что я могу начать фильм только в том случае, если сценарий нравится артисту Сорди. Когда Сорди скажет, что сценарий его устраивает, я запущу фильм и даже читать сценарий не буду.
– В таком случае картину надо остановить и перенести съемки на следующее лето, – сказал я.
– Почему?
– То, что он предлагает, совсем другой сценарий. И дай Бог, если этот сценарий будет готов к зиме.
– Ну и что? Снимете зимой.
– Но вы же хотели, чтобы в фильме было путешествие по Волге. А зимой в России реки покрываются льдом, и корабли с туристами по ним не ходят.
– Ну, пусть плывут на ледоколе. Это даже интереснее. Снежные поля. Волки. (Братья Лаурентиисы видели ледоколы, когда снимали с Калатозовым «Красную палатку».)
– Красивая идея! – поддержал брата Луиджи. – Вижу такой кадр: великая река покрыта льдом. Ледокол медленно движется, оставляя за собой черный след. Высокие берега покрыты снегом. А вдалеке по белым полям проносится стая волков…
– А на березках сидят домашние медведи и поют «Калинку-малинку»! – продолжил я.
– Что он сказал? – поинтересовался Луджи.
– Синьор Данелия хочет использовать в фильме русскую песню «Калинка-малинка», – вольно перевел Валера.
– Браво, Данела, – сказал Дино, – «Калинка» хорошая песня!
Он угостил меня сигарой, сам закурил и по-американски задрал ноги на стол. На подметках его мокасин золотой вязью было написано: «Дино Де Лаурентиис».
Из кабинета старшего брата – Луиджи – я позвонил в Москву новому директору «Мосфильма» Николаю Трофимовичу Сизову, доложил что происходит, и сказал, что картину надо останавливать.
Сизов сказал, чтобы я не паниковал, а подумал над итальянскими предложениями. Любовь – это не так уж плохо.
В Сабаудиа в гостинице нас встретили Рудольфо и Аллегра и отвезли к себе на виллу. После ужина Сонего спросил:
– Аллегра говорит, что видела в России женщину за рулем такси. Это возможно? – спросил он.
– Возможно.
– А если Маша будет работать на такси, это не шокирует вашу великую державу?
Я пожал плечами.
И Рудольфо рассказал новую версию. Альберто, как хочет Сорди, прилетел один. Когда он отстал от корабля в Ярославле, он догоняет его на такси, за рулем которого русская девушка Маша. Получалась довольно-таки складная история. И многое, что было в нашей заявке, сохранялось. (Сонего сказал, что этот вариант устраивает и Сорди.)
Я снова позвонил Сизову.
– Вот видишь, а ты волновался! – сказал он. – Немного подумали, и уже что-то появилось.
А поздно вечером, уже около двенадцати, когда мы легли спать, из вестибюля позвонил Сонего и сказал, что приехал Сорди.
Самый популярный комедийный актер Европы Альберто Сорди в жизни оказался простым и деликатным. Он извинился, что потревожил нас в такой поздний час, но раньше приехать не мог – с утра были съемки, а после четырех озвучание. Сказал, что очень рад, что я согласен с его предложением, и попросил, чтобы мы ему сразу присылали все, что напишем. Мы выпили по бокалу вина, и он уехал.
Мы начали вкалывать. Утром, ровно в восемь, завтракали на вилле и работали до обеда. Потом Аллегра кормила нас обедом, и мы работали до ужина. Потом Аллегра кормила нас ужином и мы с Валерой отправлялись в гостиницу. Там я у себя в номере печатал на машинке то, что мы придумали за день, а Валера у себя в номере переводил и печатал по-итальянски. В море окунались только рано утром, до приезда Аллегры, и ночью, перед тем как лечь спать.
Через неделю позвонил Агаджанов и сообщил, что в Госкино таксистку утвердили, но просили, чтобы она работала только в дневную смену, возила в основном женщин и обязательно заочно училась в институте, педагогическом или медицинском.
– Лучше бы написали эту Машу проституткой, – сказал Сонего, – тогда не пришлось бы делать из нее занудливую учительницу.
Сели переписывать.
Дней через десять приехал Сорди и сказал, что он прочитал все, что мы ему прислали, стало лучше, но надо выкинуть русского, он только мешает.
– Это нельзя сделать, синьор Сорди! – сказал я.
– Надо. Станет намного динамичнее.
– Нельзя!
– Иначе я сниматься в этом фильме не буду!
«Спокойно, Данела, – сказал мне внутренний голос. – Не матери его! Он иностранец, одинокий сирота, будь с ним учтив». (Сорди не был женат и считался самым богатым женихом Европы.)
Я сказал:
– Ну, тогда, я думаю, вам придется пригласить на этот фильм другого режиссера. Чао, синьор Сорди! Бай, бай!
И мы с Валерой ушли.
Народу на пляже никого. Я разделся догола и поплыл по лунной дорожке. Плавать я любил, и заплыл далеко, так что береговые огоньки были еле видны. Перевернулся на спину и смотрю на звезды – вон Большая Медведица, а вон и моя Полярная звезда…

МОЯ ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА

После третьего курса архитектурного института летом нас послали на военные сборы в Нахабино.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5