https://wodolei.ru/catalog/unitazy/
Однако, если он хотел избежать распространения слухов и сплетен, чувства молодой женщины следовало пощадить.
— Лучше обсудить этот вопрос не в столь растерзанном виде, — сказал он. Правда, Камеас выглядел достойно, но то был Камеас. — После завтрака у нас будет достаточно времени, — твердо закончил Автократор.
* * *
Позавтракав, они вчетвером собрались в кабинете и принялись гадать, кому понадобилось сбросить с трона Автократора Видессии. Имя Курикия всплыло едва ли не первым. Как и имя его жены, Февронии.
— Скорее всего, она возмущена нашим браком даже больше, чем ее муж, — рассудительно заметила Лиция.
— Спасибо за напоминание, — сказал Маниакис. — Боюсь, мне это не приходило в голову.
— Просто мне хочется, чтобы ты долго, очень долго сидел на троне, — ответила Лиция. — У меня на то имеется множество важных причин.
— Если уж говорить о причинах, величайший, — заметил Багдасар, — то Агатий наверняка имеет или думает, что имеет, достаточно причин желать, чтобы ты своего трона лишился.
— Пожалуй, — согласился Маниакис. — Что ж, экуменический патриарх обладает весьма бойким пером. Добыть образец его почерка не составит труда.
— Высокочтимый Цикаст, — высказал следующее предположение Камеас.
— Хорошо, его тоже проверим, — кивнул Маниакис. — Хотя я буду очень удивлен, если он окажется замешан. Может, генерал и подумывает о троне, но, по-моему, он предпочел бы, чтобы этот трон сам упал ему в руки.
— Он очень скрытный человек, — продолжал настаивать Камеас, — а такие люди заслуживают самого пристального внимания.
Интересно, подумал Маниакис. Евнухи издавна пользуются репутацией людей хитрых и неискренних. Но может быть, они становятся такими лишь в ответ на подозрительность других?
— Друнгарий! — брякнул Багдасар. — Фракс.
Маниакис приложил максимум усилий, чтобы не расхохотаться. Если кто и был вне подозрений, то именно Фракс. Тем не менее он кивнул. Даже самые открытые люди порой притязают на многое.
— У высокочтимого Трифиллия немало родственников, — сказал Камеас. — Кое-кто из них мог не простить тебе его гибель.
Что ж, могло быть и такое, подумал Маниакис. Хотя с родней Трифиллия он был едва знаком.
— Надо не упустить из виду вдову Генесия, — напомнил он. — Конечно, она заточена в монастырь, но нет такой мышиной норы, которую можно законопатить раз и навсегда. Письма приходят в монастыри, письма оттуда уходят… — После этих слов воцарилось молчание.
— Больше никого? — спросил наконец Багдасар. — Если нет, нам следует добыть образцы почерка названных лиц либо какие-нибудь предметы, которыми они часто пользовались.
— У меня не выходит из головы еще один человек… — Маниакис немного помедлил перед тем, как продолжить, и взглянул на Лицию:
— Если мы не назовем его имя, чуть позже это сделает твой брат. Думаю, раз дело обернулось таким образом, его назвал бы даже мой отец…
— Ты имеешь в виду Парсмания? — Лиция назвала брата Автократора избавив от такой необходимости самого Маниакиса.
— Да, — вздохнул он. — После нашей ссоры я видел, совсем недавно, как он вел какой-то серьезный разговор с неким человеком, которого я принял за Курикия, хотя поклясться именем Фоса в том, что это был именно мой бывший тесть, я все же не решусь. Багдасар, мы должны быть очень осторожны! А тебе, исследуя образец его почерка, да и потом тоже следует хранить тайну, ибо, если мой брат узнает, что я его подозревал, он почти наверняка замыслит недоброе. Даже если прежде был в этом неповинен!
— Величайший! Маг, разглашающий доверенные ему тайны, очень скоро оказывается без клиентов, — ответил Багдасар. — А иногда и магом без головы. Тем не менее, согласно твоему распоряжению, я буду соблюдать особую осторожность. Думаю, не меньшую осторожность надо соблюсти, добывая образец почерка твоего брата.
— Это как раз несложно, — сказал Маниакис. — В архиве сохранились письменные приказы, которые он отдавал авангарду во время похода на Аморион. Их можно взять оттуда так, что он ни о чем не узнает.
— Прекрасно, величайший, — кивнул Багдасар. — Как только в моем распоряжении окажутся соответствующие бумаги, я сразу приступлю к делу и вскоре выясню, виновны ли написавшие их люди в попытке покушения.
— Уверен, что в резиденции найдется немало пергамента, исписанного Курикием и Агатием, — заметил Маниакис. — Начинай с них прямо сейчас. Письма от Абиварда также хранятся здесь. Если ты можешь как-то использовать кусочки сургуча с оттисками его печати — они в твоем распоряжении.
— Неплохо бы спросить у стражников, не интересовался ли кто совсем недавно здоровьем величайшего, — вставил Камеас. — Разумеется, ни ты, ни я не сделали бы подобной глупости, но кто знает… Нельзя недооценивать способность даже самых умных людей совершать порой самые идиотские поступки.
С этим не стал бы спорить ни один разумный человек, проведший на троне хоть пару недель. Тая в душе надежду, что загадка может распутаться сама собой, словно рукав дешевого шерстяного платья, в котором порвалась одна-единственная нитка, Маниакис поспешил ко входу в резиденцию. Однако, по словам стражников, в последнее время здоровьем Автократора никто не интересовался. Ни прямо, ни косвенно. Он опять вздохнул. С того времени как он натянул алые сапоги, перед ним не вставало ни одной легкой задачи. Наверно, так будет и впредь.
Собравшись отправиться назад и сообщить, что сообщать нечего, он увидел отца.
— С тобой все в порядке, сынок?, — спросил старший Маниакис, подойдя к младшему. — Слуги наперебой рассказывают какие-то ужасы.
—Неудивительно. Но я пока жив-здоров.
И Маниакис объяснил отцу суть случившегося.
К концу рассказа лицо старшего Маниакиса потемнело от гнева.
— Пусть провалится в ледяную преисподнюю тот, кто замыслил подобное дело! — яростно громыхнул он. — Это куда более мерзко, чем нанять убийцу, ибо колдуну даже не надо приближаться к своей жертве, чтобы прикончить ее! У тебя уже есть кто-нибудь на подозрении?
Маниакис перечислил имена. Выслушивая их, отец утвердительно кивал, пока не прозвучало последнее имя: Парсманий. Лицо старшего Маниакиса на мгновение исказилось от боли, затем он вздохнул и снова кивнул:
— Да, приходится брать в расчет и его. Ведь он долго жил вдали от нас, а когда вернулся, ситуация в столице явно пришлась ему не по нутру. Видит Господь наш, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибся!
— Мне тоже, — ответил Маниакис. — Как ты знаешь, большой привязанности друг к другу мы никогда не испытывали, но все же он мой брат!
— Как только ты об этом забудешь, значит, ты уже сделал громадный шаг прямиком к ледяной преисподней, — сказал старший Маниакис. — Багдасар уже занялся выяснением того, что тебе необходимо? Как скоро он сможет сказать хоть что-нибудь?
— Он начнет действовать, едва мы предоставим ему образцы почерков всех, кто мог быть замешан в покушении, — ответил Маниакис. — Мы либо возьмем написанные их рукой старые бумаги из архивов, либо устроим так, чтобы получить от них новые. В архиве есть и несколько старых приказов Парсмания.
— Да, ты вынужден так поступить, сынок, — снова вздохнул старший Маниакис. — Но какое же это грязное занятие! Иногда я спрашиваю себя, не лучше ли нам было спокойно остаться на Калаврии, пропустив мимо ушей слезные призывы столичных вельмож!
— Я тоже часто об этом думаю. — Теперь настала очередь Автократора тяжело вздохнуть. — Возвращение назад после всего случившегося может оказаться нелегким делом, но возможность оказаться там, где никто не будет составлять против тебя заговоры, — большой соблазн!
— Если мы действительно вернемся, кое-кто все же может устроить против тебя заговор, — пробормотал старший Маниакис.
Он не называл имен, но Автократор тут же вспомнил о Ротруде. Если она до сих пор не вышла замуж, то может приревновать его к Лиции и уж наверняка захочет устроить судьбу Таларикия. В таких случаях уроженцы Халоги, по обычаю своей родины, склонны прибегать к простому, бесхитростному убийству. Маниакису вдруг захотелось бросить все и прыгнуть в морские волны. Там, по крайней мере, никому, кроме рыб, не будет до него никакого дела.
В дверях уже некоторое время маячил Камеас, дожидаясь, пока его заметят.
— Слушаю тебя, достопочтеннейший, — сказал Маниакис.
— Твой маг Багдасар уже проверил один из документов, написанных святейшим Агатием, а также частицы оттисков печати Абиварда, — ответствовал Камеас. — Он пришел к выводу, величайший, что ни один из вышепоименованных не имеет никакого отношения к покушению на твою особу. Теперь маг приступил к обработке образца почерка высокочтимого Курикия и, памятуя о высказанных тобой подозрениях, интересуется, не пожелаешь ли ты присутствовать при завершении сего процесса.
— Хорошо, иду, — сказал Маниакис, радуясь любой возможности оторваться от мыслей о перспективах отношений с Ротрудой. — А ты, отец?
— Нет уж, уволь. Я останусь здесь, — ответил старший Маниакис. — То, чем занимаются волшебники, часто приносит пользу. Но меня никогда не интересовало, как они это делают, ибо сам я все равно ни на что подобное не способен.
Автократор отлично понимал, что ему тоже не суждено овладеть искусством магии. Но, в отличие от отца, он все еще был любопытен. Как только он вошел в комнату, где трудился Багдасар, маг сразу предъявил ему клочок пергамента с какими-то каракулями, печально повествовавшими о нехватке денег в казне.
— Это действительно написано рукой высокочтимого Курикия? — поинтересовался он.
Маниакис утвердительно кивнул.
Негромко насвистывая сквозь зубы, Багдасар пристроил клочок пергамента на столе, после чего налил в стоявшую перед ним чашу немного уксуса из одного кувшинчика и столько же вина из другого.
— Сии жидкости символизируют то, что есть, и то, что будет, — сообщил он, — а вот этот кусок гематита, — маг взял камень в руку, — по закону подобия испытывает тяготение к кусочку того же минерала, вделанному в амулет, защитивший тебя на время, достаточное для того, чтобы ты успел обратиться ко мне за помощью. Ну а теперь…
Маг окунул стеклянную палочку в чашу со смесью вина и уксуса, а затем стряхнул с нее несколько капель на пергамент. Там, куда попала влага, буквы и цифры слегка расплылись. Напевая заклинания, Багдасар начал прикасаться обломком гематита к пергаменту.
— Если высокочтимый Курикий имеет отношение к случившемуся, величайший, — объяснил он, — то благодаря связи, установленной моей магией, увлажненные места начнут светиться.
Маниакис молча ждал. Однако ничего не произошло. Минуты через две он спросил:
— Ты сделал все, что было необходимо?
— М-м-м… В общем, да, величайший, — ответил Багдасар. — Нам надлежит сделать вывод, что высокочтимый Курикий не входит в число гнусных злоумышленников, покушавшихся на твою особу.
Указывать Автократору на его ошибку было небезопасно, поэтому голос Багдасара слегка дрожал. Но Маниакис лишь пожал плечами, после чего маг сразу успокоился. Маниакиса известие о невиновности казначея только обрадовало, поскольку оно делало менее вероятной вину Парсмания. Автократору хотелось быть уверенным, что именно Курикия он видел беседующим со своим братом. Но увы…
— Невиновность Курикия, безусловно, не избавляет нас от необходимости проверить его жену. — Багдасар героически не желал упрощать себе жизнь.
— Я уверен, ты проведешь такую проверку должным образом, — рассеянно отозвал Маниакис. Предположение, что Курикий служил лишь посредником между Парсманием и собственной женой, не имея при этом никаких дел с магом, пытавшимся убить Автократора, казалось ему весьма маловероятным. Он почесал подбородок. — Кажется, в моем распоряжении нет никаких документов, написанных высокочтимым Цикастом. Ничего. Я отправлю ему записку, составленную так, что ему придется ответить.
— Величайший, — сказал Камеас, заглянув в дверь, — писец только что доставил необходимые бумаги. Прямиком из архива. — Соблюдая предписанные предосторожности, постельничий не назвал имени Парсмания.
— Пусть войдет, — ответил Маниакис.
Писец, маленький тщедушный человечек в шерстяной домотканой накидке, распростерся перед Автократором, а затем, поднявшись, протянул ему перевязанный лентой свиток пергамента. Развязав ленту, Маниакис убедился, что перед ним действительно одно из распоряжений, отданных Парсманием авангарду давно не существующей армии.
Писец тем временем незаметно испарился. Наверно, поспешил назад, в мрачное здание, где в тысячах и тысячах специальных отверстий, словно в дуплах, спали мириады подобных документов, дожидаясь почти невероятного случая вновь ожить, чтобы оказать влияние на нынешние события. Маниакис забыл о забавном человечке в ту же минуту, как тот вышел за дверь. Все его внимание было сейчас приковано к Багдасару, готовившемуся произвести над пергаментным свитком те же манипуляции, что и над запиской Курикия.
Маг побрызгал на приказ смесью вина и уксуса, после чего снова прочел нараспев заклинания, касаясь пергамента гематитом. И сразу же весь лист засиял мягко светящимися маленькими голубовато-фиолетовыми нимбами.
— Проверка позволяет ответить на вопрос утвердительно, величайший, — сказал Багдасар. Как и Камеас, маг избегал произносить имя Парсмания.
Маниакиса охватила глубокая скорбь.
— Ты совершенно уверен, почтенный маг? — переспросил он. — Нет ли здесь какой-либо ошибки либо не правильного истолкования?
— Нет, величайший. — Багдасар отвечал грустно, но решительно. — Мне очень жаль, что именно через мое посредство ты узнал…
— Твоей вины в том нет, — прервал его Маниакис. — Во всем виноват только мой брат.
Повернувшись, он покинул кабинет и прошел в комнату, где находился его отец.
— Парсманий.
Лицо старшего Маниакиса исказила боль, но он промолчал, лишь кивнул в знак того, что слышал. Автократор вышел на парадную лестницу, на ступеньках которой стояли стражники, велел им разделиться на две группы и приказал командиру одной из групп:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
— Лучше обсудить этот вопрос не в столь растерзанном виде, — сказал он. Правда, Камеас выглядел достойно, но то был Камеас. — После завтрака у нас будет достаточно времени, — твердо закончил Автократор.
* * *
Позавтракав, они вчетвером собрались в кабинете и принялись гадать, кому понадобилось сбросить с трона Автократора Видессии. Имя Курикия всплыло едва ли не первым. Как и имя его жены, Февронии.
— Скорее всего, она возмущена нашим браком даже больше, чем ее муж, — рассудительно заметила Лиция.
— Спасибо за напоминание, — сказал Маниакис. — Боюсь, мне это не приходило в голову.
— Просто мне хочется, чтобы ты долго, очень долго сидел на троне, — ответила Лиция. — У меня на то имеется множество важных причин.
— Если уж говорить о причинах, величайший, — заметил Багдасар, — то Агатий наверняка имеет или думает, что имеет, достаточно причин желать, чтобы ты своего трона лишился.
— Пожалуй, — согласился Маниакис. — Что ж, экуменический патриарх обладает весьма бойким пером. Добыть образец его почерка не составит труда.
— Высокочтимый Цикаст, — высказал следующее предположение Камеас.
— Хорошо, его тоже проверим, — кивнул Маниакис. — Хотя я буду очень удивлен, если он окажется замешан. Может, генерал и подумывает о троне, но, по-моему, он предпочел бы, чтобы этот трон сам упал ему в руки.
— Он очень скрытный человек, — продолжал настаивать Камеас, — а такие люди заслуживают самого пристального внимания.
Интересно, подумал Маниакис. Евнухи издавна пользуются репутацией людей хитрых и неискренних. Но может быть, они становятся такими лишь в ответ на подозрительность других?
— Друнгарий! — брякнул Багдасар. — Фракс.
Маниакис приложил максимум усилий, чтобы не расхохотаться. Если кто и был вне подозрений, то именно Фракс. Тем не менее он кивнул. Даже самые открытые люди порой притязают на многое.
— У высокочтимого Трифиллия немало родственников, — сказал Камеас. — Кое-кто из них мог не простить тебе его гибель.
Что ж, могло быть и такое, подумал Маниакис. Хотя с родней Трифиллия он был едва знаком.
— Надо не упустить из виду вдову Генесия, — напомнил он. — Конечно, она заточена в монастырь, но нет такой мышиной норы, которую можно законопатить раз и навсегда. Письма приходят в монастыри, письма оттуда уходят… — После этих слов воцарилось молчание.
— Больше никого? — спросил наконец Багдасар. — Если нет, нам следует добыть образцы почерка названных лиц либо какие-нибудь предметы, которыми они часто пользовались.
— У меня не выходит из головы еще один человек… — Маниакис немного помедлил перед тем, как продолжить, и взглянул на Лицию:
— Если мы не назовем его имя, чуть позже это сделает твой брат. Думаю, раз дело обернулось таким образом, его назвал бы даже мой отец…
— Ты имеешь в виду Парсмания? — Лиция назвала брата Автократора избавив от такой необходимости самого Маниакиса.
— Да, — вздохнул он. — После нашей ссоры я видел, совсем недавно, как он вел какой-то серьезный разговор с неким человеком, которого я принял за Курикия, хотя поклясться именем Фоса в том, что это был именно мой бывший тесть, я все же не решусь. Багдасар, мы должны быть очень осторожны! А тебе, исследуя образец его почерка, да и потом тоже следует хранить тайну, ибо, если мой брат узнает, что я его подозревал, он почти наверняка замыслит недоброе. Даже если прежде был в этом неповинен!
— Величайший! Маг, разглашающий доверенные ему тайны, очень скоро оказывается без клиентов, — ответил Багдасар. — А иногда и магом без головы. Тем не менее, согласно твоему распоряжению, я буду соблюдать особую осторожность. Думаю, не меньшую осторожность надо соблюсти, добывая образец почерка твоего брата.
— Это как раз несложно, — сказал Маниакис. — В архиве сохранились письменные приказы, которые он отдавал авангарду во время похода на Аморион. Их можно взять оттуда так, что он ни о чем не узнает.
— Прекрасно, величайший, — кивнул Багдасар. — Как только в моем распоряжении окажутся соответствующие бумаги, я сразу приступлю к делу и вскоре выясню, виновны ли написавшие их люди в попытке покушения.
— Уверен, что в резиденции найдется немало пергамента, исписанного Курикием и Агатием, — заметил Маниакис. — Начинай с них прямо сейчас. Письма от Абиварда также хранятся здесь. Если ты можешь как-то использовать кусочки сургуча с оттисками его печати — они в твоем распоряжении.
— Неплохо бы спросить у стражников, не интересовался ли кто совсем недавно здоровьем величайшего, — вставил Камеас. — Разумеется, ни ты, ни я не сделали бы подобной глупости, но кто знает… Нельзя недооценивать способность даже самых умных людей совершать порой самые идиотские поступки.
С этим не стал бы спорить ни один разумный человек, проведший на троне хоть пару недель. Тая в душе надежду, что загадка может распутаться сама собой, словно рукав дешевого шерстяного платья, в котором порвалась одна-единственная нитка, Маниакис поспешил ко входу в резиденцию. Однако, по словам стражников, в последнее время здоровьем Автократора никто не интересовался. Ни прямо, ни косвенно. Он опять вздохнул. С того времени как он натянул алые сапоги, перед ним не вставало ни одной легкой задачи. Наверно, так будет и впредь.
Собравшись отправиться назад и сообщить, что сообщать нечего, он увидел отца.
— С тобой все в порядке, сынок?, — спросил старший Маниакис, подойдя к младшему. — Слуги наперебой рассказывают какие-то ужасы.
—Неудивительно. Но я пока жив-здоров.
И Маниакис объяснил отцу суть случившегося.
К концу рассказа лицо старшего Маниакиса потемнело от гнева.
— Пусть провалится в ледяную преисподнюю тот, кто замыслил подобное дело! — яростно громыхнул он. — Это куда более мерзко, чем нанять убийцу, ибо колдуну даже не надо приближаться к своей жертве, чтобы прикончить ее! У тебя уже есть кто-нибудь на подозрении?
Маниакис перечислил имена. Выслушивая их, отец утвердительно кивал, пока не прозвучало последнее имя: Парсманий. Лицо старшего Маниакиса на мгновение исказилось от боли, затем он вздохнул и снова кивнул:
— Да, приходится брать в расчет и его. Ведь он долго жил вдали от нас, а когда вернулся, ситуация в столице явно пришлась ему не по нутру. Видит Господь наш, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибся!
— Мне тоже, — ответил Маниакис. — Как ты знаешь, большой привязанности друг к другу мы никогда не испытывали, но все же он мой брат!
— Как только ты об этом забудешь, значит, ты уже сделал громадный шаг прямиком к ледяной преисподней, — сказал старший Маниакис. — Багдасар уже занялся выяснением того, что тебе необходимо? Как скоро он сможет сказать хоть что-нибудь?
— Он начнет действовать, едва мы предоставим ему образцы почерков всех, кто мог быть замешан в покушении, — ответил Маниакис. — Мы либо возьмем написанные их рукой старые бумаги из архивов, либо устроим так, чтобы получить от них новые. В архиве есть и несколько старых приказов Парсмания.
— Да, ты вынужден так поступить, сынок, — снова вздохнул старший Маниакис. — Но какое же это грязное занятие! Иногда я спрашиваю себя, не лучше ли нам было спокойно остаться на Калаврии, пропустив мимо ушей слезные призывы столичных вельмож!
— Я тоже часто об этом думаю. — Теперь настала очередь Автократора тяжело вздохнуть. — Возвращение назад после всего случившегося может оказаться нелегким делом, но возможность оказаться там, где никто не будет составлять против тебя заговоры, — большой соблазн!
— Если мы действительно вернемся, кое-кто все же может устроить против тебя заговор, — пробормотал старший Маниакис.
Он не называл имен, но Автократор тут же вспомнил о Ротруде. Если она до сих пор не вышла замуж, то может приревновать его к Лиции и уж наверняка захочет устроить судьбу Таларикия. В таких случаях уроженцы Халоги, по обычаю своей родины, склонны прибегать к простому, бесхитростному убийству. Маниакису вдруг захотелось бросить все и прыгнуть в морские волны. Там, по крайней мере, никому, кроме рыб, не будет до него никакого дела.
В дверях уже некоторое время маячил Камеас, дожидаясь, пока его заметят.
— Слушаю тебя, достопочтеннейший, — сказал Маниакис.
— Твой маг Багдасар уже проверил один из документов, написанных святейшим Агатием, а также частицы оттисков печати Абиварда, — ответствовал Камеас. — Он пришел к выводу, величайший, что ни один из вышепоименованных не имеет никакого отношения к покушению на твою особу. Теперь маг приступил к обработке образца почерка высокочтимого Курикия и, памятуя о высказанных тобой подозрениях, интересуется, не пожелаешь ли ты присутствовать при завершении сего процесса.
— Хорошо, иду, — сказал Маниакис, радуясь любой возможности оторваться от мыслей о перспективах отношений с Ротрудой. — А ты, отец?
— Нет уж, уволь. Я останусь здесь, — ответил старший Маниакис. — То, чем занимаются волшебники, часто приносит пользу. Но меня никогда не интересовало, как они это делают, ибо сам я все равно ни на что подобное не способен.
Автократор отлично понимал, что ему тоже не суждено овладеть искусством магии. Но, в отличие от отца, он все еще был любопытен. Как только он вошел в комнату, где трудился Багдасар, маг сразу предъявил ему клочок пергамента с какими-то каракулями, печально повествовавшими о нехватке денег в казне.
— Это действительно написано рукой высокочтимого Курикия? — поинтересовался он.
Маниакис утвердительно кивнул.
Негромко насвистывая сквозь зубы, Багдасар пристроил клочок пергамента на столе, после чего налил в стоявшую перед ним чашу немного уксуса из одного кувшинчика и столько же вина из другого.
— Сии жидкости символизируют то, что есть, и то, что будет, — сообщил он, — а вот этот кусок гематита, — маг взял камень в руку, — по закону подобия испытывает тяготение к кусочку того же минерала, вделанному в амулет, защитивший тебя на время, достаточное для того, чтобы ты успел обратиться ко мне за помощью. Ну а теперь…
Маг окунул стеклянную палочку в чашу со смесью вина и уксуса, а затем стряхнул с нее несколько капель на пергамент. Там, куда попала влага, буквы и цифры слегка расплылись. Напевая заклинания, Багдасар начал прикасаться обломком гематита к пергаменту.
— Если высокочтимый Курикий имеет отношение к случившемуся, величайший, — объяснил он, — то благодаря связи, установленной моей магией, увлажненные места начнут светиться.
Маниакис молча ждал. Однако ничего не произошло. Минуты через две он спросил:
— Ты сделал все, что было необходимо?
— М-м-м… В общем, да, величайший, — ответил Багдасар. — Нам надлежит сделать вывод, что высокочтимый Курикий не входит в число гнусных злоумышленников, покушавшихся на твою особу.
Указывать Автократору на его ошибку было небезопасно, поэтому голос Багдасара слегка дрожал. Но Маниакис лишь пожал плечами, после чего маг сразу успокоился. Маниакиса известие о невиновности казначея только обрадовало, поскольку оно делало менее вероятной вину Парсмания. Автократору хотелось быть уверенным, что именно Курикия он видел беседующим со своим братом. Но увы…
— Невиновность Курикия, безусловно, не избавляет нас от необходимости проверить его жену. — Багдасар героически не желал упрощать себе жизнь.
— Я уверен, ты проведешь такую проверку должным образом, — рассеянно отозвал Маниакис. Предположение, что Курикий служил лишь посредником между Парсманием и собственной женой, не имея при этом никаких дел с магом, пытавшимся убить Автократора, казалось ему весьма маловероятным. Он почесал подбородок. — Кажется, в моем распоряжении нет никаких документов, написанных высокочтимым Цикастом. Ничего. Я отправлю ему записку, составленную так, что ему придется ответить.
— Величайший, — сказал Камеас, заглянув в дверь, — писец только что доставил необходимые бумаги. Прямиком из архива. — Соблюдая предписанные предосторожности, постельничий не назвал имени Парсмания.
— Пусть войдет, — ответил Маниакис.
Писец, маленький тщедушный человечек в шерстяной домотканой накидке, распростерся перед Автократором, а затем, поднявшись, протянул ему перевязанный лентой свиток пергамента. Развязав ленту, Маниакис убедился, что перед ним действительно одно из распоряжений, отданных Парсманием авангарду давно не существующей армии.
Писец тем временем незаметно испарился. Наверно, поспешил назад, в мрачное здание, где в тысячах и тысячах специальных отверстий, словно в дуплах, спали мириады подобных документов, дожидаясь почти невероятного случая вновь ожить, чтобы оказать влияние на нынешние события. Маниакис забыл о забавном человечке в ту же минуту, как тот вышел за дверь. Все его внимание было сейчас приковано к Багдасару, готовившемуся произвести над пергаментным свитком те же манипуляции, что и над запиской Курикия.
Маг побрызгал на приказ смесью вина и уксуса, после чего снова прочел нараспев заклинания, касаясь пергамента гематитом. И сразу же весь лист засиял мягко светящимися маленькими голубовато-фиолетовыми нимбами.
— Проверка позволяет ответить на вопрос утвердительно, величайший, — сказал Багдасар. Как и Камеас, маг избегал произносить имя Парсмания.
Маниакиса охватила глубокая скорбь.
— Ты совершенно уверен, почтенный маг? — переспросил он. — Нет ли здесь какой-либо ошибки либо не правильного истолкования?
— Нет, величайший. — Багдасар отвечал грустно, но решительно. — Мне очень жаль, что именно через мое посредство ты узнал…
— Твоей вины в том нет, — прервал его Маниакис. — Во всем виноват только мой брат.
Повернувшись, он покинул кабинет и прошел в комнату, где находился его отец.
— Парсманий.
Лицо старшего Маниакиса исказила боль, но он промолчал, лишь кивнул в знак того, что слышал. Автократор вышел на парадную лестницу, на ступеньках которой стояли стражники, велел им разделиться на две группы и приказал командиру одной из групп:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72