В тот год он околачивался среди подонков, считая, что даже эта компания слишком хороша для него; его порезали и несколько раз перебили нос в пьяных драках, затеянных им самолично. Время добавило глубоких морщин на щеках и вдоль шрама на лбу, обильной седины в волосах. Теперь он зачесывал волосы назад, собирая, как правило, сзади в хвостик, демонстрируя, как они отступают с висков. Все это плюс густая борода делает его больше похожим на более смуглого, более плотного Уилли Нельсона, чем на молодого, с детским лицом, отца Билла на старом фото. Так что нечего удивляться, что Лизл не узнала его. Но он все-таки удивился. Он не привык, чтобы ему везло.
Шоссе стало заполняться машинами, движение несколько замедлилось.
— Куда это все направляются? — спросила Лизл.
— Тепло, светит солнце, суббота. Куда еще все могут направляться?
Лизл откинулась на спинку сиденья.
— Ну конечно. В «Большую страну».
Грандиозный парк развлечений с комплексом африканского сафари открылся несколько лет назад и быстро стал крупнейшим аттракционом в восточной части штата. Местным жителям нравилось все, что давало новые рабочие места и способствовало экономическому подъему, но дорожные пробки не нравились никому.
— Хотите поехать? Давненько мы не были на сафари.
— Нет, спасибо, — отказалась она, энергично тряхнув головой. — Я не расположена толкаться в толпе.
— Верно, — улыбаясь, сказал он, — я это заметил.
Может быть, у нее обычное женское нездоровье. Наконец они добрались до того места, где обнаружилась одна из добавочных причин затора — заглохший фургон, старенький «форд-кантри-сквайр», точно такой же, какой некогда был у Святого Франциска. Капот поднят, в моторе копается мужчина в джинсах и фланелевой рубашке. Проезжая, Билл заметил полные горя глазенки четырех ребятишек, сидевших позади, откровенную злость и обиду на лице толстой женщины на переднем сиденье, потом проследил за взглядом мужчины, который в замешательстве уставился на мертвый мотор. Было что-то в глазах этого парня, отчего у Билла горло перехватило. Он в один миг прочитал в них все — трудяга, обычно не при деньгах, пообещал свозить жену с ребятишками на целый день в «Большую страну». Случай редкостный. А теперь они никуда не доедут. Буксировка и последующий ремонт, скорее всего, съедят весь запас наличных; даже если нет — день подойдет к концу, и наступит пора возвращаться. Если б в глазах мужчины читалась застарелая злоба или уныние, Билл проехал бы мимо. Но он разглядел в них покорность перед поражением. Еще один шаг назад, к крушению и без того надломленной личности.
Билл свернул в специальный «карман» на скоростном шоссе, остановившись перед фургоном.
— Что вы делаете? — спросила Лизл.
— Хочу помочь этому парню сдвинуться с места.
— Уилл, мне не хочется здесь сидеть и...
— Только одну минуту.
Он поспешил к фургону. Мотор «кантри-сквайр» знаком ему не хуже бревиария.
Если поломка не очень серьезная, он исправит ее.
Билл облокотился на крыло и взглянул поверх мотора на парня, который, возможно, был лет на десять — пятнадцать младше его, но моложе не выглядел.
— Заглох?
Парень подозрительно покосился на него. Билл этого и ожидал. Люди склонны поглядывать искоса на предложения о помощи, исходящие от бородатых типов с конскими хвостами.
— Угу. Заглох, когда мы застряли в пробке. Трещит и не заводится. Боюсь, я не очень-то разбираюсь в машинах.
— Зато я разбираюсь. — Билл принялся откручивать гайку на крышке воздушного фильтра, открыл карбюратор и велел:
— Садись в машину и нажми на педаль газа. Один раз.
Парень сделал, что было сказано, и Билл тут же заметил, что дроссельная заслонка не движется. Заело. Он улыбнулся. С этим нетрудно справиться.
Он освободил заслонку, придержал ее в открытом положении и крикнул:
— Все в порядке, давай еще попробуем.
Мотор крутился, прокручивался, но не заводился.
— Так и раньше было! — прокричал водитель.
— Давай, давай еще!
И он завелся. Мотор задрожал, затрясся, взревел, пробудился к жизни, выбросив огромный клуб черного дыма из задней трубы. С этими моторами вечно так. Под хор радостных детских голосов из машины Билл побежал к собственному автомобилю, открыл багажник и вытащил из ящика с инструментами спрей со смазкой. Спрыснул шарниры заслонки, надел крышку, захлопнул капот.
— Вычисти карбюратор и проверь дроссель как можно скорей, — посоветовал он мужчине, — иначе это случится снова.
Парень сунул ему двадцатку, но Билл вернул ее.
— Купи ребятишкам лишний хот-дог.
— Бог вас благословит, мистер, — сказала женщина.
— Не думаю, — тихо сказал Билл, когда они тронулись с места.
Он помахал в ответ улыбающимся детям, высовывающимся из окна, и пошел к своей машине.
— Ну вот, — сказал он Лизл, заводя «импалу», — это не долго.
— Милосердный самарянин, — сказала она, с досадой качнув головой.
— Почему бы и нет? Это не стоило мне ничего, кроме нескольких минут работы, которую я все равно с удовольствием делаю в свободное время, и буквально сберегло для шестерых человек целый день.
Лизл дотянулась и коснулась его руки.
— Вы хороший человек, Уилл. Но вы не должны позволять каждому встречному пользоваться своей добротой. Они сожрут вас заживо, если вы им разрешите.
Билл повернул к очередному выезду со скоростного шоссе, развернулся и снова выехал на дорогу, взяв курс на юг к городу. Его расстроило ее замечание.
— Никто не пользуется моей добротой, Лизл. Я увидел человеческое существо, которое нуждалось в помощи; мне некуда было спешить, и я протянул ему руку. Вот и все. Невелико дело. Я уехал, думая о себе чуточку лучше, и он уехал, думая чуточку лучше о других людях. А глубоко в душе я надеюсь, что связал первое звено некой цепочки — может быть, в следующий раз он увидит кого-то, кому требуется рука помощи, и остановится. Вот в чем дело, Лизл. Все мы варимся в одном котле.
— А почему вам так важно думать о себе лучше?
Вопрос застал его врасплох. Если бы вы только знали, леди.
— Я... я считаю, это всем нужно — чуточку. Я хочу сказать, очень многие не сознают, что могли бы быть лучше или поступать лучше. Мне приятно думать, что я могу изменить что-то. Я не говорю изменить мир, хотя, если подумать, изменяя к лучшему чью-то жизнь, вы тем самым изменяете мир, правда? Ничтожнейшая перемена, но мир — хотя бы какая-то его частичка — становится лучше, когда вы ее производите.
Ему понравилась эта мысль.
— Если вы желаете стать жертвенным агнцем, я уверена, очень многие выстроятся в очередь, чтобы откусить от вас кусочек.
— Но я говорю не о жертве. Я говорю о простых, добрых, братских отношениях, о поступках, подобающих члену команды космического корабля под названием Земля.
— Вы не член команды. Вы командир. Подумайте, Уилл. Способен ли кто-то из них сделать что-нибудь — по-настоящему сделать — для вас?
Он задумался и устрашился ответа. Кто в целом мире мог помочь ему? Есть ли на свете хоть один человек, который мог бы снова наладить его жизнь?
— Нет, — тихо произнес он.
— Вот именно. Высшие держатся поодиночке. Мы — острова. Нам надо учиться жить отдельно от остальных.
Билл смотрел прямо перед собой на дорогу. «Лизл, не надо стремиться стать островом. Я знаю, что это такое. Я живу на острове пять лет, и это настоящий ад».
Но тут какое-то произнесенное ей слово назойливо засвербило в его мозгу.
— Высшие? Вы говорите «высшие»? Это еще что такое?
И она прогрузилась в пространную диссертацию о «высших» и «прочих», постоянно, где надо и где не надо, используя в качестве знаков препинания фразу «Раф говорит».
— Какая куча элитарного дерьма! — сказал Билл, когда она закончила. — Раф что, действительно верит в этот бред?
— Разумеется, — подтвердила она. — И это не бред. На вас влияют культурные традиции. Раф говорит...
— Не важно, что говорит Раф. А что говорит Лизл?
— Лизл говорит то же самое. Вас, и меня, и многих других приучили не признавать, кто мы такие на самом деле, чтобы нас легче было использовать. Оглянитесь вокруг, посмотрите на мир реально, и вы увидите, что это правда.
Билл уставился на нее.
— Что с вами происходит, Лизи?
Она повернулась к нему с искаженным от злобы лицом. — Не задавайте мне этого вопроса! Мне его вечно родители задавали, и я никогда больше не желаю его слышать!
— Ладно, ладно, — успокоил ее Билл, изумленный этим взрывом, — остыньте. Я вам не родитель.
Он провел остаток обратного пути к городу, пытаясь растолковать ей изъяны в извращенном эгоизме Рафа — эгоист сам по себе плох, но когда он отказывается признавать ценность всех других «эго» вокруг себя, то в результате жертвует не только логикой, но и сочувствием.
Но Лизл ничего не принимала. Она полностью погрузилась в философию Рафа.
Постепенно в душе Билла нарастало глубокое беспокойство.
Что происходит? Такое впечатление, что Раф преображает Лизл изнутри, прямо у Билла под носом.
Понятно, как это случилось. Лизл, столь ранимое и уязвимое существо, была настоящей клушей-наседкой. Плохое мнение о себе, эмоциональный надрыв — и вдруг появляется необычайно привлекательный молодой человек и сообщает, что она вовсе не клуша, какой привыкла себя считать, а белый лебедь. Немножко любви и привязанности, чтобы облегчить тяжелые переживания после развода, немножко нежности, немножко терпения, и Лизл открылась навстречу. А ему явно недостаточно физического обладания. Он пытается завладеть ее сознанием. И когда защитные барьеры Лизл окончательно рухнули, принялся заполнять пустоты в ее душе, которую воспитатели не позаботились снабдить системой ценностей, стал внушать перевернутую, порочную философию, позволяющую без труда обрести высокое о себе мнение, чего она была лишена всю свою жизнь. Но это ложная самооценка, добытая за счет других. А в ходе работы по перековке Раф стал для Лизл солнцем в окошке; теперь она вращалась вокруг него, и отныне лицо ее всегда обращено к нему, только к нему.
Когда они въехали в город, Лизл попросила Билла высадить ее на стоянке в деловом центре, где оставила свою машину.
— Спасибо за поездку Уилл. Это было грандиозно. Но я хочу поскорей снова свести вас с Рафом. Он вам откроет глаза. Вот увидите — это будет самое замечательное, что с вами когда-нибудь происходило.
Она помахала рукой, повернулась и зашагала к своему автомобилю. Билл ощутил страшную горечь, глядя ей вслед.
«Я теряю ее».
Не тело и не любовь — для Билла это не имело значения, когда речь шла о Лизл, — но ее ум, ее душу.
Раф. Что он с ней творит? Его действия и намерения выглядят почти... зловещими. Впрочем, Биллу, должно быть, затаившаяся паранойя кружит мозги. Никаких дурных замыслов тут нет. Раф просто внушает Лизл свое собственное извращенное представление о мире. Извращенцы всегда так делают.
Но, делая это, он превращает единственного в мире друга Билла в чужого ему человека. И Билл не собирается этого допускать. Лизл слишком невинная, слишком достойная личность, чтобы спокойно сидеть и смотреть, как все хорошее, что в ней есть, вылетает в черную дыру философии Рафа.
Он должен помочь ей вырваться, даже если она не желает вырываться.
Билл знал, что вступает в борьбу с опозданием. До этого самого дня он и не подозревал, что пора начинать борьбу. Но больше в сторонке стоять нельзя.
Первым делом следует разузнать побольше об этом Рафе Лосмаре.
Глава 21
Эверетт Сандерс сидел в одиночестве у себя в кабинете и жевал двадцатую ягодку белого винограда. Сегодня ему не удалось найти ни одного достойного персика, так что пришлось довольствоваться виноградом. Он сложил сумку, в которой принес виноград, и сунул обратно в коричневый пакет с завтраком. Потом уложил пакет в кейс.
Ну вот. Завтрак закончен. Время для сигареты номер шесть. Он закурил ее и потянулся за романом, который читал на этой неделе, — «Наследство Скарлатти» Роберта Ладлэма. Он наслаждался им чрезвычайно, до такой степени, что прочитал вчера ночью значительно больше нормы. Он вытащил из нагрудного кармана маленькую записную книжку. Да, так и есть. Вчерашняя запись. В сущности, когда он закрыл вчера книжку, была выполнена и сегодняшняя норма.
Это ставит Эва в несколько затруднительное положение. Если сегодня во время обеденного перерыва снова взяться за роман, он продвинется еще дальше, и возникнет перспектива остаться в субботу без чтения. Конечно, всегда можно и в субботу начать книжку, предназначенную на следующую неделю — как правило, он впервые открывает ее днем в воскресенье, — но тогда полетит весь график следующей недели, и в будущий уик-энд он столкнется с еще более серьезной проблемой.
Дилемма домино. Вполне вероятно, ее помог бы решить сборник коротких рассказов... оттуда можно выбирать при необходимости, а потом...
Нет. Он любит романы и будет читать романы.
Почему бы сегодня вообще не отказаться от чтения? Сегодня, в конце концов, среда, вечером у него собрание. Если задержаться подольше, можно прийти домой и прямо лечь в постель в обычный час — в 23.30, сразу же после позднего выпуска новостей. Все, что ему сейчас требуется, — найти способ убить обеденное время, и он будет вольной птицей.
Но запасными вариантами на обеденный перерыв он не располагает. Это означает, что образуется свободное время. Эв не любит свободного времени. Оно ему совсем ни к чему. Он знает по прошлому опыту, что, если позволить себе чересчур долго свободно размышлять, мысли могут пойти не в том направлении.
Он испытывал искушение вернуться к терминалу и поработать над статьей для Пало-Альто, но и для этого в течение дня отведен определенный период. Сейчас этого делать нельзя.
Эв начал чувствовать первые признаки беспокойства.
Он подошел к окну и посмотрел туда, где обычно завтракала Лизл. В последние дни он не видит ее с газонокосильщиком. Может быть, еще слишком прохладно для завтраков на свежем воздухе.
Закурив сигарету и глядя на пустую вершину холма, он стал анализировать другую причину, по которой ему следует избегать свободного времени: одиночество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47