— Имей в виду, — сказал Воскресенский, — Королев договорился с Неделиным о специальном постановлении Госкомиссии, обязывающем командование полигона эвакуировать всех подальше, а остающихся на ИП-1 загонять в окопы.
Утром Госкомиссия раздавала поручения по срочному восстановлению всех пострадавших сооружений на старте и техпозиции.
Сильнее других были расстроены Келдыш и вся ученая рать. Они, несмотря на наше сопротивление, настаивали на этих пусках. Теперь на ближайшие годы не было надежды повторить подобный эксперимент.
Королев, казалось, забыл о Луне и погрузился в новые заботы, раздавал поручения, знакомился с документами, подписывал грозные ВЧ-граммы в адрес завода в связи с дефицитом комплектации. ВЧ-граммы за подписью Королева с полигона начинались словами: «Срочно, вручить немедленно…» Дежурная на аппарате ВЧ в Подлипках, приняв такую ВЧ-грамму, была обязана даже ночью разбудить адресата по телефону и эзоповским языком сообщить о содержании.
Подведя итоги потерям от взрыва и пожара, мы ненадолго покидали полигон. В МИКе, несмотря на битое стекло, уже шла разгрузка и установка по рабочим местам следующей ракеты.
«ВПЕРЕД, НА МАРС!…»
Михаил Клавдиевич Тихонравов, с которым я теперь часто встречался, со свойственным ему очень тонким и интеллигентным юмором рассказывал, что в 1932 году, когда он, Королев и Победоносцев работали в московском ГИРДе, всеми уважаемый Фридрих Цандер, приходя утром в подвал на Садово-Спасской, прежде чем сесть за свой стол, восклицал: «Вперед, на Марс!…» Тогда у всех это вызывало иронические улыбки. «Теперь, спустя без малого тридцать лет, Сергей Павлович, больше других посмеивавшийся над марсианским энтузиазмом Цандера, вскоре свои оперативки будет начинать с этого цандеровского лозунга. Думаю, что иронических улыбок у нас не будет», — заключил Тихонравов.
Этот разговор состоялся у меня с Тихонравовым в конце 1959 года, когда действительно началось увлечение Марсом.
Лунные успехи 1959 года создали у планетологов в академических кругах уверенность в перспективах внеатмосферной астрономии. На нас обрушился поток предложений по созданию космических аппаратов для исследований Марса и Венеры, повторению фотографирований и осуществлению мягкой посадки на Луну. Этот ажиотаж разжигался внутриакадемической конкуренцией между астрономами и геофизиками различных школ и направлений. Специалисты по Луне отвергали предложения о посылке аппаратов к Марсу. Сторонники марсианских исследований утверждали, что на Луне делать нечего и вновь открывшиеся возможности ракетной техники должны быть использованы для исследования ближайших планет. Ажиотаж подогревался и зарубежной прессой, в которой появились сообщения, что Америка не потерпит нашего превосходства и уже начала работы над несколькими проектами автоматических межпланетных станций.
Действительно, в США началась серия запусков космических аппаратов «Пионер». Для этих аппаратов в 1958-1959 годах использовались ракеты-носители, у которых первая ступень (с ЖРД) была заимствована у боевой ракеты «Юпитер», а три следующие ступени были твердотопливными. Первые пуски были неудачными, но мы понимали, что американские ракетчики наступают нам на пятки. Ракета «Юпитер» разрабатывалась в США под руководством фон Брауна.
По этому поводу Королев с удовлетворением заметил, что американцы до сих пор не могут обойтись без немцев, а сами ходят в коротких штанишках.
Келдыш и Королев неоднократно вызывались к Хрущеву, который придавал исключительное значение политической стороне космических успехов.
На самом деле Хрущев поддерживал не только космические увлечения Королева и Келдыша. Он потребовал от министра обороны Малиновского и его заместителя Неделина поддержки работ Янгеля по боевым ракетам на высококипящих компонентах. Наши друзья из Днепропетровска рассказывали, что Брежнев — выходец из Днепропетровска, а теперь секретарь ЦК по оборонным вопросам — имеет прямое поручение контролировать ОКБ Янгеля и Днепропетровский ракетный завод и оказывать им помощь. Днепропетровцы хвалились, что имеют теперь своего человека в Президиуме ЦК.
Работы над боевыми уже летающими ракетами Р-7, Р-7А и новыми проектами требовали исключительного напряжения. Военные справедливо упрекали нас в недостаточной надежности, длительном цикле подготовки к пуску и невысокой точности. Мы сами прекрасно понимали эти недостатки.
При использовании ракеты в качестве носителя космического аппарата к двум основным ракетным ступеням боевой Р-7 добавлялась третья, а в перспективе, и четвертая, нужные только для космических пусков. Ракета-носитель космического аппарата оказывалась таким образом более сложной и менее надежной, чем ракета-носитель боевого ядерного заряда.
Ракете Р-7 доверили в ее первородном двухступенчатом варианте вывести первый ИСЗ только на шестом пуске. В трехступенчатом она тщательно проверялась, многократно летала с макетами и собаками, прежде чем ей доверили первого человека.
В четырехступенчатом варианте ракету-носитель под индексом 8К78 сразу нагрузили автоматической межпланетной станцией (АМС) 1М, перед которой стояла задача исторического значения — пролететь вблизи Марса. Было страстное желание опередить американцев и первыми в мире ответить на вопрос: «Есть ли жизнь на Марсе?» Не меньшую славу обещала принести новая ракета-носитель и открытием тайны Венеры. Что скрывается под ее непроницаемым для земных астрономов облачным покровом? Мы спешили, очень спешили.
Возможность быстрого создания автоматических межпланетных станций и четвертой ступени для Р-7 до выхода на Королева с конкретными предложениями обсуждалась Мишиным, Тихонравовым, Бушуевым, Раушенбахом и мною. Тихонравов с проектантами — Рязановым и Максимовым — исследовали возможные компоновки и потребные веса. Раушенбах с Легостаевым, Башкиным и Князевым изобретали — подчеркиваю, именно изобретали — схемы ориентации для проведения коррекций, наведения фотоаппаратов на планеты и остронаправленной антенны на Землю. Отрываясь от захлестывающего потока текущих дел по ракете Р-9, кораблям-спутникам и повторным пускам к Луне, я часто обсуждал в НИИ-885 с Рязанским и Богуславским варианты радиосистемы для связи и получения информации с расстояний в сотни миллионов километров. Только что мы гордились рекордом дальности связи чуть более 300 тысяч километров, а теперь надо гарантировать 300 миллионов километров. Среди электриков нашлись два энтузиаста — Александр Шуруй и Виталий Калмыков, которым я поручил вместе с проектантами обсудить проблему системы электроснабжения на год полета и, это я потребовал ультимативно, проектировать единую комплексную электросеть всего АМСа. Герман Носкин с Николаем Рукавишниковым получили задание придумать такое ПВУ, чтобы была возможность оперативно задавать разные временные последовательности команд на борту. К сожалению, мы внедрили этот прибор только после отказа ПВУ разработки СКБ-567 на «Венере-1».
Михаил Краюшкин, считавший вместе со своими фанатиками-»антенщиками», что вся сила радиотехники в антеннах, после неуверенной связи при передаче фотографии обратной стороны Луны, мечтал создать первую космическую параболическую остронаправленную антенну.
Мишин с Бушуевым поручили Святославу Лаврову с Рефатом Аппазовым продумать оптимальную схему межпланетного перелета. Эту работу по просьбе Тихонравова параллельно в ОПМ начал и Дмитрий Охоцимский. Очень быстро выяснилось, что ни один из появляющихся в ближайшее время вариантов трехступенчатой Р-7 не способен вывести к Марсу или Венере сколько-нибудь приличную массу. А нам уже тогда было ясно, что до второй космической скорости потребуется разогнать ну никак не менее полутонны!
Мишин первый загорелся идеей водрузить на трехступенчатой «семерке» еще одну — четвертую — ступень. Открывалась возможность реализовать идею создания нового кислородно-керосинового двигателя для этой ступени.
Самым трезвомыслящим среди нас — заместителей Королева -считался Сергей Охапкин. Он отвечал за работу конструкторских отделов, выпуск основной рабочей документации для производства, непосредственно занимался проблемами прочности конструкции ракеты. Даже он без колебаний согласился с идеей четвертой ступени.
Весь январь 1960 года прошел в обсуждении дальнейших космических программ.
Сразу после Нового года, 2 января, Келдыш, Королев, Глушко и Пилюгин были вызваны к Хрущеву. Хрущев был очень агрессивно настроен и сказал, что нам успехи в космосе сейчас не менее важны, чем создание боевых ракет. Он распалился и пригрозил: «Дела у вас идут неважно. Скоро вас будем драть за космос. В США широко развернуты работы и они могут нас обогнать». Эти слова Хрущева СП воспроизвел по своей записи 3 января на совещании, на которое были приглашены Келдыш, все главные конструкторы и заместители Королева. Началась сумбурная дискуссия по космической программе на этот и ближайшие годы. Келдыш настаивал на еще одном луннике Е-2Ф, на котором предусматривалась более совершенная техника фотографирования и передачи картинок обратной стороны t Луны. Я возражал против этой работы, мотивируя загрузкой по программе Марса и Венеры. Эту новую программу мы сокращенно именовали «MB». Королев добавил: «Не забывайте, что есть еще и „Восток“«. Так, ни до чего не договорившись, все разошлись.
7 января Келдыш собрал большой межведомственный совет по Е-2Ф и MB. По Е-2Ф договорились, что задачи ограничиваются только фотографированием. Срок на согласование задания оттянули, но пуск наметили в апреле. По MB впервые начали серьезно разбираться, что к чему. Докладывали Охоцимский, Лавров, Крюков, Раушенбах, Ходарев, Рязанский и Пилюгин, каждый по своей части и пока еще только о своих предварительных соображениях. СП после совещания усадил в свою машину меня и Крюкова. В сильных выражениях он высказался в том смысле, что мы, его заместители, до сих пор не разобрались, кто и за что отвечает в программе MB, не координируем работу, а эти «идеалисты у Келдыша» хотят, чтобы пуск был уже в сентябре этого года.
9 января Устинов провел заседание военно-промышленной комиссии с нашим отчетом о ходе работ по «Востоку» и тяжелому спутнику-фоторазведчику. Будущему фоторазведчику уже было присвоено название «Зенит». Отчитывались Бушуев и директор завода Турков. Срыв сроков относительно утвержденного Устиновым графика составлял от трех до четырех месяцев. Хотя во многом в срыве сроков были виноваты наши смежники, огонь беспощадной критики пришелся по ОКБ-1.
«Это важнейшее средство, — сказал Устинов, — с помощью которого мы способны вести разведку. Нет более важных задач в настоящее время». Здесь он явно намекал Королеву на увлечение программой пилотируемых полетов. Королев сидел, сильно насупившись, и молчал. Устинов внешне обрушился на меня, Бушуева и Туркова, но было понятно, что фактически огонь ведется по Королеву, который не может сам управиться со своими заместителями.
После перерыва Устинов поручил Пашкову подготовить за неделю доклад с предложениями по MB. Здесь счел нужным вмешаться Мрыкин. Его выступление в очень накаленной обстановке заседания у Устинова прозвучало отрезвляюще: «Обычными средствами, как мне представляется, эту сложнейшую задачу не решить. Необходима концентрация всех сил и привлечение новой кооперации. ВПК должна оперативно принимать решения, а не ругать конструкторов от заседания к заседанию. ОКБ-1 и его смежникам нужны реальная помощь и непрерывный контроль».
Устинов перед тем, как всех распустить, предупредил, что в ближайшее время Хрущев лично будет рассматривать наши планы по космосу и хочет это сделать непосредственно в ОКБ-1.
СП на несколько дней удалился, для размышлений и отдыха в правительственный пансионат «Сосны», поручив мне и Бушуеву составить проект плана по MB и приехать к нему 12 января. «Но со сроками пусков за сентябрь не ходить», — напутствовал он.
Самым трудным, как и обычно, оказалось согласование сроков с заводом. Сроки разработки чертежей и изготовления космических станций нам самим казались нереальными. Но когда мы приехали в «Сосны», СП, изучая наши графики, нахмурился и стал их безжалостно править, сдвигая сроки «влево» на два, а то и на три месяца.
При этом он предложил увеличить число изготавливаемых аппаратов с двух до трех.
Вариант с попаданием в Венеру СП предложил упростить, убрав всякую теплозащиту. «К Венере, этой богине любви, полетим голышом, — сказал он. — На отработку теплозащиты времени нет. В случае неудачи на последней ступени все равно сгорим в атмосфере Земли. Зато сможем доказать, что мы пускаем космические носители, а не боевые ракеты».
15 января, вернувшись из «Сосен», СП собрал общую оперативку и огласил немыслимые сроки создания и пуска трех MB. Мало кто верил в реальность этих сроков. СП произнес речь, полную угроз в адрес возможных виновников срыва совершенно нереальных сроков.
Как быть с системой управления, которая должна целый год неустанно работать в космосе, ориентируя солнечные батареи на Солнце, параболическую антенну — на Землю и весь аппарат — на Марс или Венеру?
Раушенбах, трезво оценив ситуацию, отказался от разработки устройства, ориентации солнечных батарей и силовых маховиков для ориентации всего аппарата. Ему явно не хотелось связываться с авантюрными по срокам работами.
Пилюгин заявил, что ему, если сильно повезет, дай Бог справиться с управлением еще двумя ступенями Р-7.
Рязанский предложил поручить всю проблему радиосвязи СКБ-567, где вместо неожиданно скончавшегося Губенко руководителем был назначен Белоусов и главным инженером — Ходарев. Только эта молодая фирма да еще Владимир Хрусталев — главный конструктор оптических приборов ЦКБ «Геофизика» — бодро заявили: «Сделаем».
Вскоре меня пригласил Иосифьян в свой роскошный особняк у Красных ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75