Время неслось с ревом, словн
о боевой истребитель. Едва я успевал проснуться утром в постели с ней, как
снова оказывался в той же постели, опять же с ней, моей Любовью, но уже вече
ром. Я был по-настоящему счастлив, и она тоже. Я нашел то, что искал всю жизн
ь.
Мы поженились сразу, как только ей стукнуло восемнадцать. Можно, конечно,
было расписаться на год раньше, но это стоило бы лишних хлопот и формальн
остей, а спешить не имело смысла. Мы и так знали, что никуда не уйдем друг от
друга, потому что немыслимо было жить друг без друга, есть, дышать, мыться
под душем, спать друг без друга. Наши родители благословили нас Ц мои с об
легчением («Наконец-то наш балбес остепенился»), ее замечательные родит
ели, сами ненамного старше меня, Ц с уверенностью, что доверили дочь добр
ому и надежному человеку.
Так оно и было, я был относительно добрым и более-менее надежным. Был, пока
не бросил медицинскую работу и не занялся всякой дрянью.
Любка росла. Росла уже не под присмотром родителей, а под моей опекой. Само
собой, я старался быть правильным мужем, наставлял девочку на путь истин
ный. Мне достался чистый лист бумаги, и я должен был начертать на нем верны
е знаки. Иногда мне это удавалось, но не слишком часто. Как-то получалось, ч
то черкал я на листе-Любке корявым и неразборчивым докторским почерком
и больше уповал на волю господню, чем на методичность в воспитании. Я оказ
ался плохим учителем.
Предполагалось, что Любочка поступит в институт, почему-то медицинский (
мало было ее родителям моего несчастливого примера). Не смогла, не потяну
ла, головы не хватило: знаний в красивой Любкиной головушке было на удивл
ение мало. Конечно, можно было определить ее на платное обучение, но никто
из нас этой платы не потянул бы. Поэтому пошли путем наименьшего сопроти
вления Ц решили поступать туда же, но на следующий год. В следующем году Л
юбка, естественно, опять пролетела, еще через год история повторилась Ц
как и положено, уже в виде не трагедии, а бессовестного фарса. Не помогали
никакие репетиторы и курсы. Учиться Люба не хотела Ц активно, вплоть до н
енависти. Все в жизни давалось ей легко, за красивые глазки, и любую попытк
у заставить ее выучить хоть что-нибудь она воспринимала как насилие и вн
ешнюю агрессию. В конце концов я вздохнул и сдался…
Она, разумеется, мечтала о модельном бизнесе Ц теперь все девушки об это
м грезят. Я запретил безоговорочно, даже слушать не стал, несмотря на вопл
и, слезы и сопли. Знаю я этот модельный бизнес. Может быть, кому-то из длинно
ногих моделей и удается избежать постели своих шефов, но Любке, в глазах к
оторой написано жирным шрифтом «Хочу трахаться!», эта сфера деятельност
и абсолютно противопоказана. Не хочу сказать, что она имела намерение из
менять мне, я все еще был для нее любимым героем, настоящим мужчиной, несра
внимым с ее прыщавыми сверстниками, но я вовсе не был уверен в умении и жел
ании Любы сопротивляться сильным рукам и умелым уговорам. И поэтому наше
л для нее работу, которая казалась мне подходящей и безопасной Ц пристр
оил в библиотеку.
Я думал, что для нее это самое то, поближе к литературе и интеллигентным лю
дям, Ц авось начитается умных книг и поумнеет. Зарплата, конечно, нищенск
ая Ц на фоне библиотекарей даже я, со своими пятью-шестью тысячами рубле
й в месяц, смотрелся богачом. Зато чисто женский коллектив Ц никаких соб
лазнов, царство высокой морали, возвышенные нравы, этакий заповедник кул
ьтуры…
Я ошибся, своими руками загнал девочку в змеепитомник. Интеллекта Любка
не набралась, зато вдоволь пообщалась с кобрами, эфами, гадюками и прочим
и ядовитыми тварями женского пола. При этом, замечу, людьми милейшими на п
ервый взгляд. Ну да, понятно Ц я был представителем мужского племени, и в
моем присутствии они дружно выглядели как дворянки, с отличием окончивш
ие институт благородных девиц и чудом уцелевшие в классовых битвах. Этак
ие нежно-кремовые орхидеи, цветущие на кучах пролетарского навоза. Одна
ко, стоило бабенкам остаться наедине, они начинали грызться между собой
Ц утонченно, с садистским удовольствием, так, как умеют это делать тольк
о несостоявшиеся филологи, забывшие язык лингвисты, неудачные историки
и педагоги, до дрожи боящиеся школы.
Там было несколько неплохих дам. Были там и такие, не хочу мазать все беспр
осветно черной краской. Беда в том, что Любка плевать на них хотела. Она с у
довольствием присоединилась к партии ядовитых стерв и начала перенима
ть их приемы Ц талантливо, без особого труда превосходя своих учителей.
Еще раз повторю, что интеллектом Любка не блистала, но, как быстро выяснил
ось, житейской хитростью и умением встраиваться в любую обстановку черт
ее не обидел. Приходя домой, милая женушка жаловалась на высокомерных ур
один, что весь день пьют кровь из нее, юной беззащитной девушки. Любка тихо
плакалась на моем плече, и я жалел ее, и гладил по стриженому, самому лучше
му на свете затылку, и целовал холодные щеки, и утешал, не подозревая, что о
на уже «в авторитете» среди рафинированных библиотечных мымр. Что она по
ставила удар и с каждым днем все более близка к тому, чтобы стать закончен
ной кровопийцей.
Странно, правда? Что было бы, если бы я отдал ее не в библиотекари, а в продав
цы? Может быть, девочка не испортилась бы, выросла другой? Вряд ли. Некий из
ъян существовал в ее душе всегда. Я не рассмотрел его, не мог рассмотреть,
ослепленный не столько любовью, сколько лишающим разума физическим вле
чением. И была еще одна червоточина Ц на этот раз в моей собственной душе
, в моем поведении. Я, привыкший считать себя обстоятельным и рассудитель
ным, был по-своему инфантилен и туп. Я законсервировал в памяти образ дево
чки Любки Ц такой, какой она была до семнадцати. Я хотел быть вечным мужем
-отцом по отношению к ней, вертел на жизненном проигрывателе одну и ту же
мини-пластинку и не хотел ее менять. Желал вечно играть с любимым щенком,
умиляться, глядя, как он валится на спинку и поднимает лапки, и как мило ос
каливает свои малые острые зубки, и щекотать его теплое мягкое пузико…
Щеночек вырос, быстро превратился в матерую суку Ц куда быстрее, чем мож
но было предположить. И зубы у нее стали длинными и острыми, словно кинжал
ы. Не хочу винить Любу ни в чем Ц она просто стала собой. Стала тем, кем долж
на была стать от природы. Сказать, что это был урок мне, Ц не сказать ничег
о. Скорее это можно было сравнить с бетонной плитой, свалившейся на голов
у, ведь я любил Любку, любил по-настоящему.
Я не сделал Любу несчастной Ц после развода она живет с мужиком на двадц
ать пять лет старше ее, дяденькой-бизнесменом Ц лысым, но в хорошей физич
еской форме. Люба имеет все, что хочет, и не держит на меня зла. Но испортил е
е именно я. Если бы я был настойчивее в попытках заставить ее получить обр
азование, привить некие этические принципы, возможно, она стала бы друго
й, более правильной. Хотя, что значит «правильный человек»? Каждый имеет н
а этот счет собственное мнение. Вероятно, мои собственные принципы были
слишком размытыми, а жизненная позиция Ц аморфной (точнее сказать Ц бе
ссовестно пофигистской). Вот и огреб я по маковке.
За «муки» на работе Любке полагалась моральная компенсация. Иногда это б
ыли походы в кино Ц увы, редко, потому что кино было лучшим из вариантов. Ч
аще всего мы ходили на дискотеки. Любка называла это словом «колбаситься
». Дискотеки назывались «ночными клубами», но сути это не меняло. Суть был
а именно такова: мы ходили на дискотеки и там танцевали. Танцевала в основ
ном моя женушка Ц любила она это занятие до самозабвения, а меня надолго
не хватало. Не могу воспринимать в качестве музыки электронную бухотню,
когда ритм монотонно вколачивается в уши подобно ударам автоматическо
го молота. Бдым-бдым-бдым-бдым! (и так еще шестьсот строчек «бдым-бдым» по
дряд, безо всяких вариаций, а потом песня кончается, секундное полузатиш
ье и агония танцпола, а потом шестьсот-семьсот строчек какого-нибудь, к п
римеру, «бдыщь-бдыщь» и так далее, до посинения).
Музыкой для меня, выросшего на издыхании Советской империи, а потом во вр
емена перестройки, были рок и блюз. И даже больше Ц блюз. Любка его терпет
ь не могла. Раз пять я притаскивал ее в каменный прокуренный подвал, где иг
рали блюз Ц естественно, вживую, где пили пиво и жрали толстенные свиные
отбивные и недожаренные телячьи бифштексы с кровью. Я лично знал всех лю
дей, кто там присутствовал Ц и посетителей, и музыкантов, Ц и чокался с н
ими кружками (пиво плескалось и плевалось пеной), и орал, потому что возмож
но было только орать друг другу в ухо, чтобы услышать хоть что-то. Мы танце
вали допотопные танцы, придуманные по ту сторону Атлантики ровесниками
наших отцов, топтались на деревянном скрипучем полу, как стадо перекормл
енных слонов (ко мне это не относится, я слон поджарый, но, боже мой, как же т
олсты многие из моих ровесников…), и ловили откровенный общедружеский ка
йф. Временами мы убегали в подсобное помещение, чтобы затянуться сладкой
травой Ц по случаю чьего-нибудь неизменно приключающегося дня рождени
я. В общем, это был праздник жизни Ц для всех, только не для Любки. Она не ку
рила траву, не переносила пива, не могла слушать блюз. Ее тошнило, когда он
а смотрела на рок-н-ролльные телодвижения, кажущиеся нам крутыми и даже и
зящными. Ее тошнило все время, пока она находилась в блюз-клубе, она посто
янно бегала отдышаться на свежий воздух, на мороз, в маечке, неизменно про
стужалась и начинала сипеть. И вылечить ее мог, похоже, только попсовый ри
тм на танцполе, среди сотен медленно извивающихся и озаряемых синими всп
ышками подростков Ц то место, где долго не мог находиться я.
Странно устроена жизнь. Мы оба любили клубы, музыку и общение, но компонен
ты кайфа были у нас не то что разными, а даже противоположными.
Надо же, разница в возрасте всего одиннадцать лет, и такие различия во взг
лядах. Мы, старшие, полагаем себя настоящими, состоявшимися людьми. А они н
ас Ц анахроничными, не понимающими новой жизни занудами. При этом они по
чему-то постоянно просят у нас денег, потому что сами зарабатывать не уме
ют.
Похоже, я начал брюзжать по-стариковски. А ведь мне всего тридцать шесть.
Нехорошо как-то с моей стороны, глупо как-то. Да и с чего мне жаловаться, вс
е в моей жизни замечательно: я сижу в психушке, не будучи уверен, не окажус
ь ли я вскоре на том свете; я не знаю, жива ли моя любимая девушка (другая, со
всем уже не Люба, рассказ о Евгении будет позже); я имею отличные шансы, что
завтра поутру меня заберут из больницы и пристрелят спокойные люди в тем
но-серых костюмах.
Прошу прощения Ц мой рассказ про Любку слишком затянулся. Я ною и жалуюс
ь, и рассказываю про нее всякие гадости. Наверное, нужно было бы сказать пр
о нее, что она умерла, что ее сбила машина, или зарезали какие-нибудь ублюд
ки, или она заболела неизлечимой формой рака. Тогда ее история закончила
сь бы сентиментально, вы бы всхлипнули, и я заплакал бы вместе с вами, и мы п
омянули бы Любу светло и облегченно. Но нет Ц она не умерла, живет счастли
во, только вот детей пока не завела, но заведет, я не сомневаюсь. В какой-то
мере ее жизнь оказалась более правильной, чем моя, хотя в то время, когда м
ы жили с ней, сказать такое никак было нельзя.
Я уже говорил, что не могу танцевать под электроклэш и прочий эсид-хаус, т
равмирующий барабанные перепонки. Я отрабатывал на танцполе минут двад
цать, а потом бросал Любку и шел играть в бильярд. Она изображала, что немн
ожко обижена, я делал вид, что мне чуть-чуть стыдно. На самом же деле мы нако
нец-то добирались до того, чего хотели действительно: я Ц до знакомых в б
ильярдной, пива и десятка партий в пул, она Ц до своей компании и танцев д
о упаду. Она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Счастливой наст
олько, что я уже не был нужен ей Ц во всяком случае, до следующего утра.
Это сумасшествие продолжалось четыре года. По утрам я клевал носом, пыта
ясь не заснуть на операциях, не уронить внутрь разрезанного мною чрева с
кальпель или зажим. Думаю, вы не обрадовались бы, узнав, что вас оперирует
хирург, который до трех ночи колбасился в ночном клубе, да и сам я не слишк
ом радовался своему квелому состоянию. Я валился с ног и пытался урвать п
о десять-пятнадцать минут сна между операциями Ц на стуле, прямо в халат
е, содрав с себя только резиновые перчатки. И урывал. Медсестры относилис
ь ко мне с сочувствием; пожилые Ц потому что и не такое видывали; молодые
Ц потому что знали, что у меня юная жена и я уделяю ей много внимания. По кр
айней мере, я не был алкоголиком, редко выпивал больше трех кружек пива за
вечер, и утром от меня не тянуло перегаром. С хирургами-алкоголиками быва
ет куда больше проблем, чем со мной, ночным клубным гулякой Ц можете пове
рить.
Я знаю, о чем вы хотите спросить меня. «О чем ты думал?» Ц вот что вы спросит
е. Скажу вам просто: я не думал ни о чем. Не хотел видеть ничего, что меня не у
страивало, потому и не видел. Женившись на Любке, я получил все, что хотел, и
на этом мое развитие затормозилось. Подспудно я понимал, что вечно так пр
одолжаться не может, что со временем все изменится и скрытые гнойники пр
орвутся, но всеми мыслимыми способами оттягивал время кризиса. Кому нрав
ится быть больным?
То, что я уволился из больницы, было проявлением все того же комплекса Г. Г
умберта, попыткой обмануть самого себя. После третьего выговора с предуп
реждением о неполном служебном соответствии (какая уж тут дальнейшая ка
рьера, да и кому она нужна?) я пошел к главному врачу и сказал, что ухожу. Куд
а? Не важно. Есть места получше, сказал я. Главный был расстроен. Он был слав
ным человеком, заботящимся о своих сотрудниках, насколько это было возмо
жно, но в тот момент мне было не до него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10