Фенела взглянула на Николаса и увидела, что и он тоже был сбит с толку и выглядел несчастным из-за всех тех происшествий, которые случались помимо его воли. Он уже испытал в жизни физические страдания, а теперь она добавила к ним еще и душевные.
Одинокий Саймон, погруженный теперь во тьму… Илейн, цепляющаяся за жизнь с удивительной силой, которая не отпускает ее измученную душу… а в центре этого множества самых настоящих трагедий ее собственное мелкое, ничтожное несчастье, ее страстное влечение к человеку, которому она не могла принадлежать, ее желание хоть какого-нибудь счастья в жизни вместо тех невзгод, которые неотступно преследовали и не отпускали ее.
«Как мы несчастны, — подумала про себя Фенела, — такие противоречивые, такие непостоянные. Чему же тут удивляться, что существуют войны, если человеческое бытие никогда не сопровождалось внутренней умиротворенностью отдельных людей?»
В необъяснимом порыве она повернулась к Николасу:
— Прости меня, Ник. Я часто очень глупо сужу о многих вещах. Может быть, забудем об этом?
Николас взглянул на нее, но Фенела не уловила в выражении его лица ни одного проблеска надежды. Оно было таким, как будто он абсолютно не понял того, о чем она сказала.
— Дело не в том, чтобы забыть, — проговорил он. — Не мешало бы и помнить кое о чем.
Она уже была готова ответить ему, как вдруг дверь распахнулась и в комнату вошла My. В первый раз за все время Фенела не обрадовалась тому, что кто-то прервал ее разговор с Николасом.
Обычно она всегда приветствовала каждый случай, когда ее младшая сестра невольно прерывала разговор с глазу на глаз между ней и Николасом, так как Фенела постоянно чувствовала в такие моменты какое-то смущение от общения с мужем, легкую тревогу от того, что им придется погрузиться в эмоциональные глубины, в которых она чувствовала себя неуверенно.
Теперь же, пока My пересекала комнату, радостно щебеча о своем походе по магазинам, Фенеле в голову пришла мысль, что единственной вещью, которую она ни при каких обстоятельствах не должна потерять, является дружба с Николасом.
В прошедшие недели Фенела еще цеплялась за свою любовь к Рексу. Теперь же наконец он ушел из ее жизни, и она поняла, что обязательно должна сейчас заставить себя больше не думать об этом человеке, позволить ему уйти из своих мыслей так же безжалостно, как она позволила ему покинуть свой дом.
Фенела была достаточно сильной девушкой, чтобы сопротивляться его желанию обладать ею, она нашла в себе достаточно сил, чтобы отказаться от счастья, за которое вынуждена была ранее заплатить огромную цену.
Теперь же ей надлежало найти в себе силы, достаточные для контроля за своим вероломным телом, которое все еще страстно желало Рекса, за своими мыслями, которые неотвратимо возвращались в прошлое.
— Не могу и описать тебе, как обходительны были все со. мной, — тараторила в это время My. — Каждый спрашивал меня о папе; и — можешь представить себе, Фенела? — даже миссис Хупер предложила оставить немного слив, если нам вдруг потребуются фрукты.
Фенела только-только собралась ответить ей, когда My, переведя свой взгляд с нее на Николаса, проговорила:
— Что это с вами обоими случилось? У вас какой-то странный вид. Вы часом не поссорились, а?
— Разумеется, нет, — ответила Фенела.
Но ответ ее прозвучал недостаточно убедительно, и My, взяв Николаса под руку, продолжила:
— Думаю, все это просто нелепо. Вы — два самых лучших человека на свете, и я никак не могу понять, что вы нашли такого, из-за чего можно было бы поссориться.
Николас наклонился и поцеловал My в щеку.
— Проблема заключается в том, My, — сказал он, — что я должен ждать, пока ты повзрослеешь. Ты смогла бы оценить меня. К сожалению, Фенела считает, что я не укладываюсь в ее представление об идеальном муже.
Николас говорил с горечью, и Фенела поняла, как глубоко он был оскорблен, но она также чувствовала, что попытаться найти сейчас подходящие слова для его успокоения было невозможно.
Она взяла пакеты, которые My перед этим поставила на стол, и направилась к двери.
— Я отнесу их в кухню, — проговорила она, но ни Николас, ни My ей ничего не ответили.
Фенела помогла горничной из Уэтерби-Корт сделать чай и, мучимая угрызениями совести, приготовила несколько особенных сандвичей, но когда вернулась в гостиную, там нашла одну только My.
— А где Николас? — спросила она.
— Уехал домой, — ответила My.
Ее сестра в этот момент сидела на подоконнике с открытой книгой на коленях, но, как заметила Фенела, входя в комнату, она не читала. Теперь же My встала с подоконника, и книга с глухим стуком упала на пол.
Она прошла через всю комнату и подошла к Фенеле, затем заговорила, но так тихо, что та едва разобрала ее шепот:
— Фенела, он ужасно несчастен.
— Кто несчастен? — переспросила Фенела, хотя отлично понимала, о ком говорит My.
— Николас. Ах, ну почему ты так жестока к нему?
— Не думаю, что мне следует обсуждать этот вопрос с тобой, — в замешательстве проговорила Фенела.
Она в это время раскладывала на столе чайные ложки и, отвечая сестре, не смотрела на нее.
— Почему же ты не можешь обсуждать это со мной? — спросила My. — Мы всегда говорили с тобой о многих вещах, ты и я, а теперь ты вдруг закрываешь мне рот, и Николас тоже. Ты ведь несчастна, Фенела, — продолжала говорить My, — и я это знаю; я поняла это еще в тот момент, когда ты выходила замуж; но он-то любит тебя, да и никого лучше Николаса ты все равно ни за что не найдешь. Почему же ты тогда не любишь своего мужа?
Фенела выпрямилась:
— Не знаю; наверное, нельзя себя заставить полюбить.
— Но ведь каждый может влюбиться в другого, — настаивала на своем My. — Можно влюбиться в любого человека. Для этого сначала надо его получше узнать, затем найти в нем все самое наилучшее, и после этого к нему начинаешь сначала испытывать какое-то теплое чувство и нежность… затем появляется влечение к нему… ах, я не могу объяснить, но это уже совершенно определенное чувство любви к этому человеку, разве нет?
— Не знаю, — устало проговорила Фенела.
Ты все еще любишь Рекса, да? — продолжала My. — Ведь все произошло так быстро и волнующе, когда вы впервые встретили друг друга. Я заметила это. Но, Фенела, ты ведь ничего не знала о нем, вы не стали с ним настоящими друзьями, такими, какими стали с Николасом. Откуда тогда тебе знать, что то чувство, которое ты испытываешь к Рексу, не такое, как… — Она заколебалась, подбирая нужное слово, но на языке у нее вертелось только грубое: — …как у папы с Илейн?
— Ты лучше бы помолчала! — оборвала сестру Фенела; теперь она рассердилась уже не на шутку, глаза ее сверкали, дыхание участилось.
— Да как смеешь ты говорить мне такие вещи! Как ты можешь судить об этом? Девчонка!
В глазах My тут же появились слезы.
— Прости меня, Фенела. Я ведь только стараюсь понять. Николас был так несчастен, а в деревне я видела Рекса.
— Я не могу обсуждать это с тобой, пойми меня, — проговорила Фенела уже более спокойным тоном. — Если ты хочешь в чем-то угодить мне и сделать меня счастливее, прошу тебя, не пытайся больше вмешиваться в наши отношения с Николасом.
— Ну и хорошо, — резко ответила ей My, — но Николас нравится мне, и я буду любить его всегда, даже если ты его не полюбишь; а ты еще когда-нибудь пожалеешь об этом.
Слезы хлынули из ее глаз и потекли по щекам. Тихо всхлипнув, My направилась к двери.
— Я думаю, ты очень груба по отношению к нему, — сказала она напоследок и захлопнула за собой дверь.
Фенела застыла на месте, потом попыталась пожать плечами. Она чувствовала, как пылали ее щеки, а внутри ее были лишь пустота и какая-то тупая ноющая боль в сердце.
Теперь уже и My была настроена против нее; и не осталось никого, к кому она могла бы обратиться, никого, кто мог бы указать ей выход из этого клубка осложнений, в которые она позволила себя вовлечь.
«А ведь была хорошая мысль убежать с Рексом», — подумала Фенела с ожесточением.
Но она прекрасно понимала, что это были лишь пустые слова, так как она не ощущала внутри себя порыва совершить что-нибудь в подобном роде.
Не сознавая, что делает, она налила себе чашку чая, затем услышала шаги в зале; потом дверь открылась, и в комнату вошли Саймон и сестра Беннет. Саймон продвигался вперед ощупью, вытянув перед собой руку.
— Не смейте помогать мне, — командовал он. — Я отлично знаю, где и что стоит в этой комнате, если, конечно, какой-нибудь чертов дурак не переставил здесь всю мебель. Ты здесь, Фенела?
— Да, здесь, у камина, — ответила Фенела, — и чай тоже накрыт в этой комнате.
— На обычном месте? — спросил Саймон, продвигаясь вперед.
— Да, как всегда, — ответила она, поднимая плитку и убирая ее с пути отца.
Тот без осложнений добрался до края дивана, обошел вокруг него и осторожно опустился на сиденье.
— По-моему, я хорошо справился, как вы считаете? — спросил он, радуясь своей удаче, как мальчишка.
— Ваш отец — самый лучший пациент из всех, которые когда-либо были у меня, — проговорила сестра Беннет, обращаясь к Фенеле. — Единственная трудность состоит в том, что он слишком любит рисковать.
— Это всегда было одной из моих слабостей, — проговорил Саймон с самодовольным видом.
Резко звякнул телефон. Фенела сняла трубку. Звонила ее свекровь. Фенела выслушала все, что та собиралась сказать, затем, издав возглас удивления, вернулась к столу, на котором был приготовлен чай.
— Кто это был? — поинтересовался Саймон.
— Леди Коулби.
— Что ей нужно? — спросил он опять, впрочем, не выказывая в голосе особо большого любопытства.
— Ах, ничего важного, — проговорила Фенела. — Я, пожалуй, принесу из кухни еще горячей воды.
И только сестра Беннет заметила, что это был всего лишь повод, так как чайник на самом деле был полон. Она ничего не сказала, когда Фенела вышла из комнаты.
— My! — позвала Фенела сестру, когда оказалась в зале.
My ответила ей с верхней площадки.
— Уже иду; а чай готов?
— Иди-ка быстро сюда.
My быстро сбежала по лестнице вниз; вокруг глаз у нее остались предательские следы слез.
— Ты представляешь? — обратилась к ней Фенела. — Произошло совершенно невероятное событие. Только что мне позвонила мать Николаса, чтобы сообщить о том, что кто-то приезжал в Уэтерби-Корт и спрашивал меня. Эта женщина представилась леди Коулби как мисс Мак-Клелланд и сказала, что доводится нам с тобой родной теткой. Леди Коулби отослала ее сюда, — продолжала Фенела, — и она будет в Фор-Гейблз с минуты на минуту. Я ничего не сказала папе, потому что, собственно говоря, и не знаю, что могла бы ему сообщить.
— Это, должно быть, тетя Джулия! — воскликнула My, и Фенела в удивлении повернулась к ней.
— Что ты хочешь сказать? Что ты знаешь о ней?
My смутилась.
— Мне сообщил о ней Реймонд, — ответила она, — но он сказал, чтобы я держала это от тебя в секрете. Но я, разумеется, и не предполагала, что она может приехать так скоро и неожиданно.
— Что тебе сообщил Реймонд? — спросила Фенела.
— О тете Джулии. Ты знаешь, она сестра нашей матери, и Реймонд навещал ее неделю назад или около того.
— Навещал ее! — словно эхо повторила Фенела слова My. — Но почему? Когда он сообщил тебе об этом?
Ах, Фенела, не сердись, пожалуйста, — взмолилась My, — но после того как ты вышла замуж, я разговаривала с Реймондом перед его отъездом и поделилась с ним своим предположением о том, как бы все хорошо устроилось, если бы родственники нашей матери проявили к нам, ее детям, хоть какой-нибудь интерес. Ты ведь помнишь, как все было ужасно в то время в отношениях папы с Илейн. Ну, я и сказала Реймонду, — продолжала My, — что стала часто подумывать о побеге из дому. «К кому же ты собираешься бежать?» — спросил тогда он. «Должны же быть где-то у нас какие-нибудь родственники», — ответила я ему. «Клянусь Юпитером! А ведь это идея, — заметил Реймонд. — Пожалуй, Николасу будет очень трудно удержать все в своих руках». Ну и примерно десять дней назад, — продолжала свой рассказ My, — он прислал мне письмо, в котором еще раз просил ничего не говорить тебе, и сообщил, что, когда его корабль был в Западной Шотландии, он вдруг сообразил, что находится рядом с домом нашей матери; тогда он сошел с корабля на берег и отправился в то имение, представился, и, судя по всему, наша тетя Джулия ужасно обрадовалась, встретившись с ним. Она сказала Реймонду, — говорила My, — что обязательно приедет навестить нас и что, возможно, после того, как прошло столько времени, мы сможем подружиться. Ах, Фенела, только не злись. Я знаю, что Реймонд боялся, как бы ты не сочла предательством эту встречу по отношению к папе. Конечно же, он тогда не знал, что с папой может случиться такое несчастье, иначе он давно был бы уже здесь. Теперь-то я вижу, как из-за этого все перепутается.
— Перепутается! — воскликнула в отчаянии Фенела, прикладывая руку ко лбу. — Да я не могу сообразить, не могу даже представить себе, что теперь делать. Она приедет в Фор-Гейблз с минуты на минуту. Послушай! Кажется, машина?
Это действительно был шум автомобильного двигателя, и мгновение спустя они услышали, что он стих и автомобиль остановился у парадной двери.
— Что же нам делать? — возбужденно спросила My.
Фенела через силу улыбнулась.
— Не беспокойся, — ответила она.
Фенела взяла My за руку и решительно двинулась в направлении парадной двери. Она распахнула дверь как раз в тот момент, когда женщина, стоявшая снаружи, подняла руку к звонку.
Первым впечатлением Фенелы от вида вновь прибывшей было то, что та не имеет даже отдаленного сходства с ее матерью. Но она, разумеется, просто упустила из виду, что Эрлайн должна была бы здорово состариться с тех пор, как Саймон написал тот ее памятный портрет, который так сильно ассоциировался у Фенелы с воспоминанием о ее детстве.
Затем Фенела осознала, что, хотя у дамы, которая стояла сейчас на пороге ее дома, и седые волосы, у нее имелось определенное сходство с их матерью в темной голубизне глаз и изгибе растянутых в улыбке губ.
— Здравствуйте, — смущенно проговорила приезжая. — Думаю, что леди Коулби успела позвонить вам и сообщить о моем приезде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27