— Вы приехали из Италии, — сказал он. — Откуда именно?
Она не успела ответить, как Иветт опять завладела его вниманием, и он снова стал слушать, что она шепчет ему на ухо.
В это время к их столу подошел джентльмен в нарядном вечернем костюме и в цилиндре на затылке.
— Привет, Блейз, — сказал он герцогу. — Вот не ожидал встретить тебя здесь. Я думал, ты в Лондоне.
— Я там и был до вчерашнего дня.
Его приятель, однако, уже не слышал ответа. Он взял руку Иветт Жуан и поднес ее к губам.
— Мне повезло, что я нашел вас здесь, — сказал он ей. — Потому что я собирался завтра к вам заехать.
— Надеюсь увидеть вас завтра, — ответила Иветт.
— Пойдемте потанцуем, — сказал незнакомец. — Я должен сказать вам нечто важное.
Иветт взглянула на герцога из-под своих густых ресниц:
— Вы не возражаете, mon cher? — спросила она. — Или, может быть, вы хотите сами потанцевать со мной?
— Я посмотрю, как вы танцуете, — ответил герцог.
Она помедлила, словно никак не могла решить — настаивать ли ей, чтобы он пригласил ее танцевать, или нет.
Затем, решив, что нужно показать ему, как много он теряет, она протянула руки мужчине, стоявшему у стола.
— Давайте покажем им, Генри, — сказала она, — как два тела могут двигаться словно одно.
Она положила руки ему на плечи и, обернувшись, вызывающе посмотрела на герцога, пока их пара не скрылась среди других танцоров.
Герцог взглянул через стол на Филиппа Дюбушерона.
— Я думаю, Дюбушерон, — сказал он, — что для мисс Торо уже слишком поздно. Разрешите мне проводить ее до дому?
В глазах Филиппа Дюбушерона мелькнул смех, когда он ответил:
— Это очень любезно со стороны вашей светлости, но, к несчастью, у нее нет сейчас дома.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог.
— Она приехала только сегодня, как я вам уже говорил, — ответил Дюбушерон. — И после окончания вечера я собирался подыскать ей подходящее жилье. Так случилось, что ее чемодан остался у вас. Я думаю, что заберу его завтра.
Губы герцога тронула улыбка, отразившаяся в его глазах:
— У меня? — переспросил он, подняв брови. — А как вы считаете, это достаточно приличное место для того, чтобы мисс Торо смогла провести там ночь?
— Конечно, это будет гораздо лучше, чем все, что я смог бы предложить.
— Я еще не совсем понял, — сказал герцог. — То ли вы чрезвычайно проницательны и прозорливы, то ли просто чертовски дерзки.
В ответ последовал совершенно французский жест Дюбушерона, не нуждавшийся ни в каких пояснениях.
— Очень хорошо, — произнес герцог вставая. — Передайте мои извинения мадемуазель Иветт и заверьте ее, что я не премину в подобающей манере засвидетельствовать ей свою благодарность.
— Она будет разочарована, — ответил Филипп Дюбушерон. — Но, без сомнения, даже сложные чувства можно выразить простыми словами.
— Конечно, — согласился герцог. — И завтра я надеюсь, что вы заглянете ко мне с картинами, которые вы обещали показать.
— Я буду у вашей светлости, — ответил Филипп Дюбушерон.
Герцог обернулся к Уне и, к своему удивлению, заметил, что она не слушает их разговор, а пристально смотрит на танцевальную площадку.
— Я уверена, — воскликнула она волнуясь, — что это месье Тулуз-Лотрек. Он выглядит как раз так, как папа мне его описывал. Он рисует кого-то из танцующих.
Филипп Дюбушерон проследил за ее взглядом.
— Да, это Лотрек, — сказал он. — Неудивительно, что его семья так стыдится его внешности.
Карлик, в котелке, с тонкими ножками и непропорционально большой головой, в стальном пенсне на толстом носу, и впрямь выглядел карикатурно.
— Он не виноват, что так выглядит, — с состраданием сказала Уна.
Она хотела сказать еще что-то, но обратила внимание, что герцог стоит, и подняла на него взгляд.
— Я отвезу вас домой, — тихо сказал он.
— Спасибо, — ответила она.
Только отойдя от стола, она заметила, что Филипп Дюбушерон не идет с ними. Уна обернулась.
— Все в порядке, — сказал ей Дюбушерон. — Герцог позаботится о вас, а ваш чемодан у него.
— А где я… буду ночевать?
— Герцог все вам скажет, — ответил Дюбушерон. — Идите за ним. Он не любит, когда его заставляют ждать.
— Ах, конечно нет.
Уна подхватила свою шаль, которая висела на спинке стула, и поторопилась за герцогом, прокладывавшим себе дорогу между столиков к выходу.
Пока они проталкивались через толпу, разговаривать было невозможно; большинство посетителей были во фраках и цилиндрах, но среди них попадались странные личности в бархатных костюмах, со свободно повязанными галстуками.
Хлопали пробки открываемого шампанского; пестрая толпа отражалась в огромном зеркале, занимавшем целую стену зала.
Они немного задержались в дверях, дожидаясь, пока подъедет карета герцога; и вот они едут обратно, и на заднем сиденье гораздо больше места, чем когда там сидели три человека.
— Благодарю вас за такой интересный, волнующий вечер! — тихонько проговорила Уна.
— Вам понравилось? — спросил герцог.
— Обед в вашем доме понравился мне больше всего на свете, а «Мулен Руж» я давно мечтала увидеть.
— Почему?
— Потому что мне рассказывал о нем папа, и даже девочки в школе и то слышали о нем.
— В школе? — спросил герцог.
— Последние три года я провела в монастырской школе во Флоренции, — объяснила Уна.
Герцог немного помолчал и спросил:
— Это Филипп Дюбушерон велел вам мне рассказать?
Уна выглядела озадаченной.
— Нет. При чем здесь Дюбушерон? Но я думала, он сказал вашей светлости, что я приехала в Париж, потому что папа позвал меня, но по приезде я узнала, что он… умер.
От герцога не укрылось, как нелегко ей было выговорить последние слова.
— Расскажите мне с самого начала, что же все-таки случилось.
— Когда мама умерла… — начала Уна.
В нескольких словах она рассказала ему, как мама оставила все свои деньги, чтобы оплатить образование Уны, и как ее отправили во Флоренцию. И только когда отец ответил ей телеграммой на письмо, где она сообщала ему, что по возрасту не может больше оставаться в школе, она вернулась во Францию.
Она и не догадывалась, что ее скупо и просто рассказанная история опять возбудила в герцоге подозрения.
Все это уж слишком уместно, слишком гладко, подумал он. Невинная молодая девушка приезжает в Париж, чтобы узнать, что ее отец умер, и Дюбушерон, известный сводник, в тот же вечер везет ее обедать к герцогу.
Если Уне все это казалось удивительным, то герцогу — просто невероятным, и он, откинувшись на спинку сиденья, изучал ее профиль, подсвеченный газовыми фонарями из окна.
Со стороны Дюбушерона было очень умно, подумал герцог, посоветовать ей не надевать шляпу, тогда как чуть ли не у всех женщин в Париже были вечерние шляпы — у кого из перьев экзотических птиц, у кого — с огромными букетами искусственных цветов.
Герцог подумал, что Дюбушерон в очередной раз устроил ему ловушку, но хоть на этот раз наживка была чрезвычайно оригинальной, а не вариантом на ту же старую тему, каковой являлась Иветт Жуан.
Внезапно, сам не зная почему, он подумал, что Иветт не удалось заинтересовать его, более того, он нашел ее отталкивающей.
Она говорила ему распутные, непристойные слова — такого он много наслушался за свою жизнь.
Он знал, что они обычно возбуждают — так велик был контраст между низким бархатным голосом и смыслом этих слов, но все время пока она говорила, герцог ни на минуту не забывал о том, что по другую сторону от него сидит молоденькая девушка.
Уна ни сделала ни малейшей попытки привлечь его внимание или как-то проявить себя.
Может быть именно по этой причине он и не мог отвести от нее глаз.
Но все же уж слишком складная у нее история, решил он, когда она закончила говорить. Однако, будет очень жалко прямо сейчас дать ей понять, что она его не сможет обмануть.
Если ей хочется играть в эту игру — что ж, он подыграет. Вслух же герцог сказал:
— Должно быть, вам было очень тяжело узнать, что ваш отец умер.
— Мне было трудно в это поверить, — ответила Уна. — Но я три года не видела его и… мне показалось… он очень изменился…
— Почему вы так решили?
— Его студия совсем не походила на то место… где он мог бы поселиться… пока мама была жива.
— Так что вид студии несколько уменьшил ваше горе?
— Я действительно очень переживала, — ответила Уна. — Но знаете, мне показалось, что я потеряла папу раньше.
В ее голосе звучала весьма убедительная нота сожаления, и ее объяснение было логичным и понятным, подумал герцог.
И все же он опять сказал себе, что все это звучало слишком гладко, уж очень много было совпадений.
Совпадение, что она приехала в Париж в тот же день, что и он; совпадение, что можно было купить как раз такую картину, как он хотел; и что у него не было определенных планов на вечер.
Конечно, Дюбушерон оставил эту девушку на всякий случай, ожидая, что появится какой-нибудь простак и обнаружит, что она совсем непохожа на обычных девиц легкого поведения.
К тому же, какая девушка, прямиком из монастырской школы, поехала бы одна с ним, не имея даже места, где остановиться, кроме, разве, как у герцога, что, похоже, и предвидел Дюбушерон?
Совершенно невозможно было привезти женщину, которая была любовницей герцога, в любой его дом — везде, но только не в Париже.
Он давно уже дал понять своему управляющему, так же как и друзьям, что в Париже он оставляет за собой право вести себя как ему заблагорассудится и что он не потерпит никаких расспросов на этот счет.
Немногим более года назад он был увлечен молоденькой очаровательной танцовщицей из театра «Варьете» , она прожила у него целый месяц. Только когда он уехал в Англию, она вернулась в свою квартиру.
Конечно, Дюбушерону все это было известно, так что герцог решил, что именно Дюбушерон и придумал, чтобы Уна вселилась к нему таким, несколько необычным образом.
Ее чемодан, оставленный в доме герцога, известие о том, что Дюбушерон никуда ее не успел устроить, прежде чем привести на обед, а также ее согласие ехать с ним без лишних расспросов — все это было хорошо задумано, и герцогу даже стало интересно, что бы предпринял Дюбушерон, если бы выбор герцога пал на Иветт.
Тут же он решил, что Дюбушерон, похоже, и к этому варианту был готов.
— Я польщен, — сказал он, — тем, что вы решили остановиться у меня. Хотя, пожалуй, вы имеете право настаивать, чтобы мы сначала поближе познакомились.
Уна смотрела в окно. Теперь же она повернулась к герцогу, но в карете было слишком темно, и он не мог видеть выражения ее глаз.
— Остановиться… у вас? — переспросила она. — Я… должна буду жить… с вашей светлостью, в вашем… доме?
— Если вы захотите.
— Но, конечно… ах, это было бы чудесно! — ответила она. — Я никогда не мечтала… Я и представить не могла… что вы предложите мне… быть вашей гостьей.
«Нельзя же так злоупотреблять моим легковерием», — подумал герцог.
— Думаю, это как раз то, чего добивался Дюбушерон, — сказал он вслух. — И вы не можете не знать об этом.
— Он был очень добр ко мне, когда встретил меня в студии, — ответила Уна. — Он сказал, что, когда продаст папину картину, то вернется и мы вместе подумаем, что мне делать дальше.
Герцог молчал, и она продолжила:
— Понимаете… я приехала в Париж, имея совсем немного денег… и очень удачно, что месье Дюбушерон смог продать папину картину.
— Ив самом деле очень удачно, — сказал герцог. — Дюбушерон сказал вам, что деньги вы получите завтра?
— Да, именно так он и сказал, — ответила Уна. — Так что я смогу заплатить за ночлег… там, где мне придется заночевать.
— А где же вы переодевались, прежде чем приехать ко мне?
— Месье Дюбушерон отвез меня в свою картинную галерею.
Она рассмеялась
— Кажется, это странное место для переодевания, тем более, все было закрыто, но я смогла там помыться и распаковать чемодан.
Герцог не поверил ни слову из ее рассказа.
Он был совершенно уверен, что вся история — чистейший вымысел от начала до конца.
Он бы поставил Дюбушерону высший балл за сказки, которая звучала как приключенческая история из журнала для девочек.
Слыханное ли дело — переодеваться к обеду в картинной галерее? И кто, кроме Дюбушерона, мог бы додуматься привезти чемодан женщины в тот дом, куда ее пригласили к обеду?
Ему хотелось рассмеяться вслух, но он подумал, что высмеять сейчас остроумную выдумку Уны значило испортить всю шутку.
Они прибыли в его дом на улице Фобур Сент-Оноре, и, пока шли по холлу, герцог спросил у ожидавших его слуг:
— Как я понимаю, чемодан был оставлен еще до обеда?
— Да, ваша светлость, — ответил мажордом. — Тот джентльмен сказал, что он заберет его попозже сегодня вечером.
— Я договорился, чтобы мадемуазель Торо осталась здесь, — сказал герцог. — Отнесите ее чемодан в розовую комнату и распакуйте его.
— Хорошо, ваша светлость.
— Идемте в салон, — сказал герцог Уне и пошел впереди нее, чтобы открыть дверь, которую не успел распахнуть услужливый лакей.
Полутемный салон, где остались гореть только несколько свечей, был наполнен ароматами цветов. Там было так чудесно, что Уна остановилась на пороге, с восхищением оглядывая зал; глаза ее сияли.
Герцог прошел в дальний угол зала, где на подносе, в ведерке со льдом, стояла открытая бутылка шампанского, а на серебряном блюде лежали бутерброды с паштетом.
— Хотите есть? — спросил он.
— Нет, спасибо, — ответила Уна. — Обед был просто замечательный; мне бы хотелось поблагодарить вашего повара за то, что он готовит такие деликатесы.
— Завтра вы сможете это сделать, — ответил герцог. — Думаю, он будет очень рад.
Он подошел к Уне и вручил ей бокал шампанского.
— Простите, но мне, пожалуй… уже хватит… — сказала она. — Я не привыкла пить ничего, кроме… воды.
Уголки рта герцога изогнулись:
— Шампанское — вода Франции.
— Мне это всегда говорили, — ответила Уна. — Но, боюсь, оно ударит мне в голову.
— Такое уже случалось раньше? Она рассмеялась.
— Никогда, но я никогда и не пила больше, чем один глоток. Мне будет очень стыдно, если я почувствую головокружение или буду вести себя как дурочка.
— Стыдно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21