И тут, достигнув предельной силы и злобы, торжествующий рёв бесов стал угасать, цвет неба сменился с белого на жёлтый, потом на солнечно-оранжевый, и отец Целестин был готов поклясться, что увидел в исчезающем мерцании призрачный силуэт взмывающего в небо всадника. Видение было кратким, мимолётным, но ведь было! Гроза же продолжалась до утра.С утра пораньше из капища явился годи и, преисполнившись религиозного пыла, стал нараспев дурным голосом выкрикивать на редкость неудачно сложенные языческие вирши про бога Одина, посетившего минувшей ночью Вадхейм, и валькирий его, кои валькирии носились по небу и метали молнии. От жреца сильно пахло, и запах сей был знаком отцу Целестину не понаслышке… Не одобрявший сказки про толстых голых тёток, летающих по воздуху (это же надо такое безобразие придумать!), монах и слушать его не стал, а сам на всякий случай записал про ночную историю в свою хронику и отслужил для собственного успокоения мессу в честь избавления Вадхейма от диавольского наваждения. Мысли о том, что все святые к сему избавлению явно непричастны, у него не возникало.И вот теперь выясняется, что приходил тогда в скандинавские горы какой-то Эйреми из рода древних богов, что постарше Одина. Так мало того, ещё и отрицать этот упрямый факт никак нельзя — ведь ясно же был виден всадник на огромном коне! Вот и уверуешь после такого в языческих богов, отец Целестин!— Они тебе сами про этого бога сказали? — слабым голосом спросил у Видгнира монах и единым духом выпил то, что ещё оставалось в его кружке. Голова шла кругом от таких кошмаров. Ну кто меня из Константинополя, спрашивается, гнал? Жил бы себе тихо и не думал бы о том, что в девятом веке от Рождества Христова ещё могут твориться такие страсти.— Сами, — кивнул Видгнир. — Он к ним редко приходит, по нашим понятиям. А этим айфар, считай, без разницы сотня лет или десять сотен, — они-то бессмертные.— Так они что, с тобой на людском языке говорили?— Ага. Они его хорошо знают. Айфар иногда ходят днём тут, в Вадхейме, только мы их не видим.Отец Целестин после этих слов тихо ругнулся и подозрительно оглядел горницу, словно ожидая увидеть с десяток призраков, сидящих свесив ноги на потолочных балках. Добрые они там или злые, но кто их знает, ещё запустят чем-нибудь… Вон, все стены оружием увешаны.— А поговорить с ними можно? Узнать, где та Дверь в Мидденгард, про которую Хельги говорил? — Торин задал самый насущный вопрос. — И про штуку эту спросить, что нам отыскать надо?— Не знаю. Я их давно не видел. С тех пор как… — Видгнир выразительно посмотрел на отца Целестина, мигом принявшего образ воплощённой невинности. — Ну, в общем, уже год, считай, я к Зубу Фафнира не ходил, да и айфар просили чужим про них не говорить.— Ну я-то, как-никак, тебе не чужой, — прервал его Торин. — Да и отец Целестин во всём этом тоже интерес имеет. Так что, Видгнир, ступай-ка ты к камню да спроси лесных духов, можем ли мы к ним прийти. Этой же ночью ступай. Остальное потом решать будем.Монах хотел было запротестовать. Ну, во-первых, интерес у него ко всему происходящему исключительно естествоиспытательский, и, во-вторых, он считал, что нечего связываться с силами не от мира сего. Но почему-то святой отец сдержался. Увидим, что там эти айфар наговорят: может, ещё и не придётся никуда уезжать из Вадхейма.Он подлил себе пива и краем глаза покосился на сидевшую в тени Сигню. Та за весь разговор и слова не проронила, но слушала внимательно — эвон как глаза горят. Надо будет сегодня ей почитать что-нибудь из Евангелий, дабы отвадить от языческих искушений. Мала она ещё и в вере не вельми стойка. Правда, девица добропорядочная, насколько это возможно для норманнки.Тут полог отодвинулся, и вошла Саннгрид, за ней следовали две дочери Торина, одну из которых он уже хотел отдать весной замуж.— Хельги умер, — коротко, грудным глубоким голосом сообщила жена конунга. — Я послала за годи, надо тризну готовить, Торин.— Пойдём, Сигню. — Отец Целестин поднялся и набросил плащ. У него не было никакого желания участвовать в языческой тризне и тем более — встречаться со жрецом, с которым у монаха были постоянные разногласия идеологического характера. — Торин, если я понадоблюсь, то я дома весь день. И скажи своим рабам, чтобы дров принесли, у меня совсем мало осталось, а в доме холодно.Конунг и Видгнир проводили отца Целестина до двери, и слуга Господен, щурясь от сияющего на солнце снега, направился вниз по склону холма.Теперь он уж и не знал, во что верить. Фантастические легенды становились реальностью.
За всеми утренними событиями отец Целестин едва не позабыл, что сегодня всё-таки Рождество. Придя к себе, он дождался, пока Сигню, добровольно принявшая на себя обязанности по уходу за старым холостяком, приготовит какую-никакую еду, и, подкрепившись, отслужил праздничную мессу, стараясь забыть обо всём услышанном в доме конунга. Хрустальным ручьём лились латинские перепевы, курился ладан, заполняя небольшое помещение сладким голубым дымом, Сигню тонким красивым голосом подхватывала псалмы Давидовы и читала строки из Евангелия от Матфея. Огромная, толстая Библия, которая, как явствовало из надписи на титульном листе, была переписана монахами со святой горы Афон, лежала на специально сделанной Видгниром стойке перед импровизированным алтарём, и отец Целестин с головой ушёл в сладостные воспоминания о своей молодости. Где ты, Италия? Кто сейчас занимает место аббата в обители св. Элеутерия? Как восхитительны были времена, когда над озером Браччано разносился гул медного колокола и святая братия собиралась к заутрене в монастырской церкви. Горячее средиземноморское солнце, холмы с виноградными лозами, красное вино и нежная баранина на ужин… И никаких тебе бородатых хамов-норманнов с их дурацкими сказками!Оставшуюся часть дня отец Целестин и Сигню-Мария провели за чтением преинтереснейших сочинений блаженного Августина, книга с духовными текстами коего оказалась среди рукописей, привезённых Нармундом из похода в Британию. Уже вечером монах отпустил Сигню домой и решил пораньше лечь спать, будучи уверенным, что сделал сегодня для спасения своей души более чем достаточно. Он стянул рясу (как и встарь белую, из льняной ткани), оставшись в одной рубашке, — натоплено было жарко. Посмотревшись в серебряное блюдо, иногда служившее зеркалом, отец Целестин с неудовольствием отметил у себя появление четвёртого уже подбородка. Что ж, склонность к полноте у него была всегда. Вытащив малюсенький, словно игрушечный, но очень острый кинжал, используемый в качестве бритвы, монах привёл себя в порядок, подумав, что надо бы завтра попросить Видгнира как следует выбрить на макушке тонзуру… Стоп. Видгнир.Иисусе! Он же должен сегодня вечером сходить туда, в лес. К этим айфар, или как их там. Ох, спаси и сохрани нас всех, Господи! Что за силы живут в лесах Норвегии?Глубокой ночью, когда отец Целестин крепко спал, двое людей, в руке одного из которых горел факел, подошли к двери его домика и вошли внутрь, сразу же запалив лучину.— Разбуди сам, — сказал Видгнир Торину, помня утреннюю оплеуху: что и говорить, рука у святого отца тяжёлая, но конунгу удалось растормошить его без каких-либо последствий для своего здоровья.— Спаси нас, Господи, от ярости норманнов!! — возопил отец Целестин, всплывая из-под мехового одеяла аки кит из волн морских. — Ни днём ни ночью мне от вас покоя нет! Ну, кому на этот раз приспичило уйти в мир иной с моей помощью?!— Не о том речь. Видгнир сказал, что нас зовут. Одевайся, мы идём к Зубу Фафнира.Монаха как пружиной подбросило.Темны зимние ночи на севере. Тусклый свет одинокого факела разгонял тьму лишь на несколько шагов, на покрытых снегом елях плясали тени, а где-то в самых глубинах чащи скрипели старые деревья. Луна скрылась за скалами, окружавшими фьорд, только звёздная сеть горела в чёрных небесах. При чистом небе всегда сильно подмораживает, и ещё на полпути отец Целестин совершенно продрог. В отдалении раздался волчий вой — вначале в один голос, а потом прибавилось ещё несколько. «Да, ночка что надо. А если вспомнить, куда мы идём, — думал монах, — то для полного удовольствия ещё только ведьм да валькирий с великанами недостаёт. Не нравится мне всё это, клянусь спасением души!»Как оказалось, Видгнир отправился в лес почти сразу после того, как окончательно стемнело. Бродил долго, так как лесные духи айфар не появлялись, и только после восхода луны он сумел увидеть на знакомой уже поляне золотой туман и знакомые силуэты. В чём состояла беседа, он не изволил рассказать, но час назад Видгнир ворвался в дом конунга, где вовсю шумела тризна по Хельги. Торин, выслушав племянника, мгновенно протрезвел, насколько это (учитывая количество выпитого) было возможно, и они уже вдвоём отправились за отцом Целестином.Ни оба норманна, ни монах не заметили, что по их следу идёт некто закутанный по самые глаза в шубу.Прогалина с гранитным камнем в центре находилась в неглубокой, но скрытой от глаз ложбине меж двух холмов, поросших соснами и столетними, высоченными елями. Видгнир ориентировался в лесу прекрасно, но идти мешал очень глубокий снег, и, в придачу ко всем неприятностям, в сапоги отца Целестина набилось его более чем достаточно. Монах, конечно, видел, как ходят на лыжах зимой охотники, но сам на них никогда не вставал, а сейчас жалел, что ни разу не пробовал освоить эти две доски — очень пригодились бы. Но, в который раз продравшись через очередные кусты, он увидел, что лес расступился, и в лицо ударила волна тепла. Поляна словно была накрыта золотистым прозрачным куполом. Нет, это был не туман: стало ясно, что свет не существует сам по себе, он просто являлся ореолом, своего рода нимбом, окружавшим лесных духов, и рождён был именно ими.— Идём же, отец Целестин, — благоговейным шёпотом произнёс Видгнир и потянул монаха за плащ.Тот решился и несмело шагнул внутрь купола, словно опасаясь о него обжечься. Торин, что-то рыкнув в бороду, кинулся за ними, как ныряльщик в холодную воду, — это где ж видано, чтоб толстяк-ромей шёл впереди конунга Вадхейма!Первое, чему поразился отец Целестин, так это отсутствию снега. Под ногами была земля. Сухая, с пожухлой прошлогодней травой, но земля. И даже сквозь кожаные на меховой подкладке сапоги он чувствовал, что эта земля тёплая . По телу замёрзшего монаха разлилось блаженное, восхитительное тепло, словно и не январская ночь стояла над Норвегией. Он с изумлением отметил, что может явственно различить все детали одежды Видгнира и Торина, — свет был достаточно сильным, как в сумерки летом, когда солнце ещё не скрылось в океане. Возвышавшийся на два человеческих роста тёмно-красный гранитный камень отчего-то превратился в сказочный по красоте кристалл — по нему, оставляя извилистый огненный след, проскакивали синие и белые искры, змеились тоненькие струйки пламени, — казалось, он стал прозрачным ульем, в котором живут тысячи светляков. От такого зрелища у отца Целестина зарябило в глазах. В этот момент в его сознании зазвучал голос, говоривший на языке норманнов. Негромкий, уверенный и спокойный голос, принадлежащий молодому мужчине. Слух не работал — звуки воспринимались всем существом человека, наверно его душой…— Я приветствую тебя, слуга Вечного Бога, и тебя, Торин, король людей, и тебя, Видгнир. Один из вас знает, что страшиться нас не надобно, и я прошу следовать его примеру. Моё имя на вашем языке произносят так: Гладсхейм. Можете называть меня именно так. Что вы хотели спросить у нас? Отец Целестин осторожно, словно боясь чего-то, поднял глаза и увидел перед собой человека. И всё бы в нём было ничего, если бы не… не… ну прозрачный он был, попросту говоря. Если же отвлечься от этого неприятного обстоятельства, то можно сказать, что ростом он превосходил каждого из троих людей, даже отца Целестина, хотя монах был среди них самым длинным. Чёрные, наверно, волосы до плеч схвачены таким же призрачным ремешком, одежда белая, длинная, перетянута явно золотым, великолепной ковки, поясом. Непонятным оставалось то, как же и золото, что не старится со временем, эти духи сумели сделать таким же, как и они сами. Лицом Гладсхейм был молод — больше двадцати пяти лет и не дашь, а вот глаза… Будто бы две ярко-синие звезды поселились в их глубине и посылали оттуда свои лучи, словно два лепестка южного, насыщенного цветом неба явились потерявшему дар речи монаху.Нет, существо с такими глазами не может быть плохим или злым. Сатанинских козней здесь бояться не нужно.— Ты хочешь спросить, почему и золото бесплотно на поясе моём? — усмехнулся голос. — Нам позволено принимать любые формы и надевать любые одежды. В нас сохранился этот изначальный дар — считай, что пояс мой тебе просто кажется, если тебе так легче. Эге, они ещё и мысли читают. Надо держать ухо востро!— Нет, мысли твои, человек, от меня сокрыты. Ведь ты об этом подумал ? Я лишь видел, как ты смотрел на меня. Я слышу тебя, только если ты хочешь обратиться ко мне. А ты этого хочешь. Говори же, что тебе нужно узнать? И, запинаясь, отец Целестин задал терзавший его уже давно вопрос:— Кто ты? Кто вы все? — За спиной того, кто назвался Гладсхеймом, стояли ещё несколько мужчин и женщин, похожих на него и столь же прекрасных…— Мы — Первые, — последовал ответ. — Мы жили на землях сих всегда и будем жить всегда до того дня, когда боги изменят мир. — До Рагнарёка? — вопросил Торин, преодолев оцепенение.— Вы зовёте это Рагнарёком, иные народы — по-другому. — Сколько же вам лет? — осведомился отец Целестин и тут сообразил, что вопрос был по меньшей мере глуп. Но ему ответили:— А как ты думаешь, сколько лет земле, по которой ты ходишь? Нам не намного меньше. По счёту людей — больше четырнадцати тысяч, но мы считаем время иначе. От услышанного у монаха перехватило дух. Уж лучше бы лесные духи по-прежнему говорили загадками, не называя точных дат, — спокойнее было бы!— Ты говоришь, боги изменят мир. Но ведь они уже делали это. Где сейчас наши и ваши соплеменники?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11