Не
потому, что Глеб Калашников был ей так дорог. Просто с его гибелью в Лялин
ой жизни, пусть далекой от радужной мечты, но стабильной, вполне терпимой,
многое менялось. Не в лучшую сторону. Наверняка не в лучшую… А может, и пра
вда. Князь не выдержал, испугался, денег пожалел? Ведь все равно придется о
тдать. Пусть позже, но придется, иначе клеймо на всю оставшуюся жизнь.
Сам-то он, конечно, не мочил. Она хоть и спала крепко, но, если бы он ушел, наве
рняка услышала бы. А вот заказать мог вполне. Надо как-то Валере намекнуть
. Если это работа Князя, то он вряд ли на одном только Калашникове успокоит
ся. Он ведь отлично понимает, что Ляля сознательно раскрутила его на игру.
Пока пылала страть Ц не понимал, туманил голову горячий любовный угар. А
сейчас быстренько опомнится, все по полочкам разложит. И на его княжеско
е великодушие лучше не рассчитывать.
Валера между тем насмешливо глядел на Князя, который попал наконец ногой
в штанину и стоял перед ним в джинсах, выпятив голую, поросшую черной шерс
тью грудь и держа руки по швам, как солдат перед генералом.
Ц Ну вот, Ц произнес он мягко, как бы даже сочувственно, Ц а теперь и не н
адо отдавать. Теперь ты вроде как никому не должен. Нет Калашникова, и ты ч
ист. Правильно?
Лунек прекрасно знал, что не правильно. Он рассуждал по самой примитивно
й, полуидиотической схеме и делал это вполне сознательно. Он брал Князя «
на понт», старался быстро, пока не остыл первый испуг, напугать еще больше.

Когда он ехал сюда, он уже был уверен, что не Нодар замочил Глеба Калашнико
ва. Кто угодно, только не он. Однако запуганный, запутавшийся вконец Князе
к мог стать в его руках сильным козырем. Теперь, когда к пятидесятитысячн
ому долгу прибавилось еще и вполне обоснованное подозрение в убийстве. К
нязька можно раскрутить на полную катушку, вытащить из него все, что он зн
ает о своем поганом хозяине, о злейшем враге Валеры Лунька, молодом лавру
шнике Голубе.
Ц Даже если ты не сам это сделал, ты мог запросто Глеба заказать. Ну подум
ай, кому, кроме тебя, это надо было? Ц спокойно рассуждал Лунек.
Ц Мало ли кому? Я не заказывал и сам не мочил. Сукой буду… Ц Сукой будешь,
это точно, Ц усмехнулся Валера, Ц это я тебе гарантирую. Кто, кроме тебя,
работал в казино на Голубя?
Он спросил это быстро, равнодушно, как бы между прочим.
Ц Если я тебе скажу, меня Голубь из-под земли достанет, Ц тихо, без всяко
го акцента произнес Нодар.
Ляля насторожилась. Она почувствовала, что Князь больше не волнуется. Он
сосредоточился, сжался, словно стальная пружина. От того, как он сейчас по
ступит, зависит, останется он в живых или нет. Возможно, в голове у него уже
созрел какой-нибудь план. Интересно, какой?
Ц А если не скажешь, я тебя сейчас кончу. Здесь и сейчас, Ц пообещал Лунек
.
Ц Пусть она выйдет, Ц Князь покосился на Лялю. Ц Она выйдет, я скажу.
Ц Свари-ка нам, Лялька, кофейку. Я еще не завтракал, Ц ласково попросил Л
унек.
Ляля отправилась на кухню. Ей не понравился взгляд, которым проводил ее Н
одар. Очень не понравился. Даже в желудке стало холодно.
* * *
Ц Оля! Ты разве не слышишь меня? Я уже второй час кричу. Я что, в пустыне?
Ц Нет, бабушка, ты не в пустыне. Что случилось? Всего двадцать минут назад
она покормила бабушку ужином. На кухне был беспорядок, Оля хотела сначал
а прибрать, но Иветта Тихоновна кричала, что умирает от голода и нечего та
м возиться с посудой. Оле пришлось унести с письменного стола свою пишущ
ую машинку, сдвинуть в сторону книги и тетради с конспектами, покормить б
абушку в комнате. Гречневая каша, две большие котлеты, три бутерброда Ц х
леб, масло, вареная колбаса Ц все исчезло за десять минут. Бабушка ела жад
но, быстро, неопрятно, крошки падали на письменный стол, масло таяло на под
бородке. Оля стояла и смотрела, иногда вытирала ей лицо салфеткой.
Ц Почему у тебя дрожат руки? Ц спросила Иветта Тихоновна.
Ц Ничего не дрожат. Все нормально, Ц ответила Оля, комкая салфетку.
Ц А что у тебя с лицом? У тебя такое лицо, будто ты чем-то недовольна.
Ц Я всем довольна. У меня нормальное лицо. Прости устала.
Ц Устала? А почему ты так поздно вернулась? Где ты была?
Ц В университете, потом на работе.
Ц Но ты пришла в половине второго ночи, занятия кончаются в четыре, работ
а у тебя с шести до одиннадцати. Где ты была?
Ц Гуляла, Ц пробормотала Оля, собирая со своего письменного стола гряз
ную посуду.
Ц С кем ты гуляла? Ц Иветта Тихоновна шумно пила чай с молоком, хрустела
вафлями.
Оля не заметила, как исчезла целая пачка дешевых вафель, осталась только
блестящая обертка со сладкими крошками. А она-то рассчитывала, что хвати
т хотя бы на два дня.
Ц Одна. Я гуляла одна.
Ц Врешь. Скажи, почему ты мне все время врешь? Оля ничего не ответила, убра
ла со стола грязную посуду, протерла прозрачный пластик влажной тряпкой
, водрузила на место свою пишущую машинку, аккуратной стопкой сложила те
тради с конспектами.
После ужина она усадила Иветту Тихоновну в ванну с теплой водой, тщатель
но вымыла, как маленького ребенка. Бабушка при этом стонала, охала, кряхте
ла, словно мытье для нее было сущим мучением. Оля знала, что эту простую пр
оцедуру Иветта Тихоновна может выполнить сама. Сил и ловкости у нее дост
аточно. Она не упадет в скользкой ванной. Однако вот уже второй год она игр
ает в беспомощную, почти парализованную старушку.
Ц Я упаду и сломаю шейку бедра. Большинство людей моего возраста умирае
т от перелома шейки бедра. Разве так сложно помочь мне вымыться?
Сейчас, когда все вечерние процедуры позади и можно наконец побыть в тиш
ине, не отвечать на вопросы, не выслушивать замечания, бабушка опять крич
ит и требует чего-то.
Ц Если я не нужна единственной внучке, которой отдала всю жизнь, какая ра
зница, что случилось? Что это на тебе за кофточка? Ты купила себе новую коф
точку? На какие деньги? Ты говоришь, не хватает на фруктовый сок, который м
не необходим по состоянию здоровья, а я постоянно вижу на тебе новые вещи.

На Оле была старая фланелевая ковбойка, застиранная до неопределенного
серо-желтого цвета. Эту ковбойку она носила дома года три.
Ц Бабушка, уже поздно. Я хочу спать. Пожалуйста, скажи, что нужно, и отпусти
меня.
Ц Ничего. Ц Иветта Тихоновна отвернулась к стене. Ц Мне ничего от тебя
не нужно.
Ц Хорошо, Ц кивнула Оля, Ц тогда я пошла спать.
Ц Конечно, ты пошла спать. А мне лучше умереть. Тебе ведь трудно принести
мне стакан воды. Я хочу пить, а моей единственной внучке трудно принести м
не стакан воды.
Оля, не сказав ни слова, вышла на кухню, вернулась с водой.
Иветта Тихоновна приподнялась на горе подушек и, взяв стакан, стала вним
ательно рассматривать на свет.
Ц Что это? Ц спросила она наконец, и в ее голосе послышались истерическ
ие нотки.
Ц Вода.
Ц Кипяченая?
Ц Конечно.
Ц А что ты туда добавила?
Ц Бабушка, я ничего туда не добавляла. Это чистая кипяченая вода из чайни
ка.
Оля взяла у нее стакан и отхлебнула.
Ц А чаю тебе трудно было сделать? Сладкого чаю. Или ты решила перевести м
еня на хлеб и воду, чтобы скорее от меня избавиться?
Ц Если ты хочешь чаю, я сейчас сделаю.
Ц Нет, Оля. Я больше ничего не хочу. Иди. Иветта Тихоновна выразительно по
джала тонкие губы и опять отвернулась к стене. Оля поставила стакан на ту
мбочку у кровати и вышла из комнаты.
В маленькой кухне был чудовищный беспорядок. Облупленная раковина дове
рху наполнена грязной посудой, драный линолеум в черных, несмывающихся р
азводах, крошечный стол, покрытый пожелтевшим, потрескавшимся пластико
м, завален газетами, тут же Ц мятый алюминиевый ковшик с жирными остатка
ми супа, сковородка со следами пригоревшей яичницы. Такое впечатление, ч
то бабушка весь день, пока нет Оли, ест и Читает газеты. Однако всегда встр
ечает внучку словами:
Ц Где ты была? Я чуть не умерла с голоду. С утра Ц ни крошки во рту.
Психиатр сказала, что для старческого слабоумия характерна неуемная жа
дность в еде. Потакать этому нельзя. Бабушку надо постоянно сдерживать, о
дергивать.
Ц Не распускайте ее. При такой запущенной форме истерической психопати
и ваша бабушка очень скоро превратится в чудовище, которое не только изм
отает вам нервы, но и станет реально опасно.
Легко сказать Ц не распускайте. Стоило Оле немного повысить голос, возр
азить или хотя бы задержаться на несколько минут в кухне, не прибежать по
первому зову, бабушка начинала кричать и метаться, как загнанный зверь, и
ногда выскакивала во двор в тапках и халате.
Ц Моя внучка сживает меня со свету! Не кормит, издевается! Ц Громовой го
лос Иветты Тихоновны звучал на весь двор.
Завсегдатаи двора, такие же «обиженные» старухи, получали хороший заряд
бодрости, с удовольствием проклинали всех неблагодарных внучек, дочек, с
ыновей, невесток, зятьев скопом и Олю Гуськову в частности. Потом какая-ни
будь доброхотка звонила в дверь:
Ц Я вот тут вашей бабушке хлеба принесла. Вы ведь ее совсем не кормите, бе
дненькую.
Обычно Оля выставляла вон доброхотку с ее хлебушком, но иногда на это не б
ыло сил. Она молча уходила на кухню и сидела там, пока Иветта Тихоновна гро
мко рассказывала гостье про все ужасы своей жизни со зверюгой-внучкой.
Сил у Оли вообще оставалось все меньше. А бабушка, чем хуже соображала, тем
крепче и энергичнее становилась.
Принимаясь за гору посуды, Оля с досадой обнаружила, что жидкое моющее ср
едство кончилось, придется обойтись вонючим склизким куском хозяйстве
нного мыла. Она машинально намыливала старые, потрескавшиеся тарелки, ча
шки с отбитыми ручками, щербатые вилки и старалась ни о чем не думать.
Через час кухня стала сравнительно чистой, настолько, насколько может бы
ть чистым помещение, в котором пятнадцать лет не делали ремонт. Оля отодв
инула стол к плите, достала из стенного шкафа в коридоре раскладушку, све
рнутый матрас и постельное белье. Вот уже два года она спала на кухне. В кв
артире была всего одна комната. Как ни перегораживай книжным шкафом, а вс
е равно бабушкино безумие дышит в лицо, не дает уснуть. Иветта Тихоновна к
ричит во сне, стонет, иногда громко храпит. Через стенку не так слышно.
Покончив с уборкой, Оля села на раскладушку и долго сидела, уставившись п
еред собой в одну точку. Потом спохватилась, едва держась на ногах, поплел
ась в ванную. Из зеркала над раковиной взглянули на нее огромные глаза гл
убокого сине-лилового цвета.
Ц Это не я…. Ц прошептала Оля и отвернулась от своего отражения.
Девушка в зеркале была красивой, как принцесса из детской книжки. Именно
таких принцесс изображают художники на цветных иллюстрациях к дорогим
подарочным изданиям.
Черные длинные ресницы, черные брови, вскинутые удивленно и надменно, то
ченый прямой нос, яркий крупный рот, длинная гордая шея. Никакой косметик
и, кожа светится сама по себе, тонкая, прозрачная, идеально чистая, умытая
с утра холодной водой. Ни пудры, ни губной помады. Все свое, живое, натураль
ное. Щелкнув дешевенькой заколкой, Оля распустила длинные светло-русые
волосы, здоровые и блестящие, хотя она мыла их самыми простыми, дешевыми ш
ампунями, а иногда, когда совсем не было денег, пользовалась детским мыло
м и ополаскивала водой с уксусом.
Такую красоту не испортишь застиранной до ветхости одеждой, вечной уста
лостью, хроническим недосыпанием и недоеданием, нищетой, издерганными н
ервами. Только старость, пожалуй, истребит этот ненужный, напрасный дар п
рироды, который Оле Гуськовой ничего, кроме беды, пока не принес. Но до ста
рости далеко, ей всего лишь двадцать три года.
Оля скинула линялую ковбойку, вылезла из потертых до белизны джинсов, вс
тала под горячий душ и зажмурилась. Сквозь шум воды она явственно услыша
ла высокий мужской голос:
Ц Ты не понимаешь, мне это ничего не стоит. Ну примерь хотя бы платье. Я вед
ь покупал на глазок. И туфли. Ты посмотри на себя в зеркало, Оля, это бред как
ой-то, ни одна нормальная женщина в наше время так не одевается. А с твоей в
нешностью это просто грех. Ты ведь любишь рассуждать о грехе. Ты все равно
, конечно, самая красивая, но я не могу идти с тобой в кабак, когда на тебе та
кие чудовищные тряпки.
Ц Не надо в кабак, давай останемся здесь вдвоем… Ц В памяти всплывал соб
ственный голос, но казался далеким и совсем чужим.
Ц Ты эти вещи отдай жене. Мне ничего не нужно.
Ц Во-первых, у нее все есть, во-вторых, она тебя худей и ниже на полголовы. И
нога меньше на два размера. К тому же она все покупает себе сама и очень уд
ивится, если я принесу… Оленька, солнышко, почему ты меня так обижаешь? Я с
тарался, покупал, а ты даже примерить не хочешь.
Ц Мне не нужны шмотки. Мне нужен ты… Я люблю тебя больше жизни… Под горяч
ей водой Оля мерзла, сердце бухало, словно церковный колокол. Надо помоли
ться, надо к Исповеди пойти. Однако при мысли об исповеди она почувствова
ла давящую боль в груди. Господи, какой грех, какой черный, мерзкий, смертн
ый грех.
Оля вышла из душа, закуталась в халат, такой же ветхий, как все в этой мален
ькой нищей ненавистной квартирке, даже не взглянула на себя в зеркало, не
расчесала волосы.
«О, горе мне, грешному! Паче всех человек окаянен есмь, покаяния несть во м
не; даждь ми, Господи, слезы, да плачуся дел моих горько…»
Слова молитвы застревали в горле, Оля не чувствовала в них никакого смыс
ла, просто повторяла, как выученное наизусть стихотворение. Неужели даже
молиться она теперь не сумеет? Нет покаяния, и прощения не будет. Даже сле
з нет Ц ни слезинки.
Оля Гуськова за всю свою жизнь плакала только дважды. Первый раз, когда уз
нала, что погибли мама с папой. Второй Ц когда умная усталая пожилая женщ
ина, профессор психиатрии, сообщила ей, что бабушка сошла с ума.
Оля почти не знала своих родителей. Папа, кадровый офицер-пограничник, ко
чевал по гарнизонам. Мама, военный врач, кочевала вместе с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9