- Успеха, герой, - подмигнул ему мужчина и покатил носилки
обратно.
Андрея тем временем лишили брюк, в голом виде закатили за дверь,
где оказалось весьма прохладно.
- Зверев? С матерью твоей из школы уже созвонились, скоро приедет.
- Полуобнаженный старикан в белой бандане и мясницком фартуке, но в
очках и с благообразной бородкой пробежал пальцами по его животу,
кивнул: - Настя, сполосни его хлоргексидином и спиртом протри. Вы как
относитесь к новокаину, молодой человек?
- Не знаю, не пробовал, - ответил Андрей.
- Значит, попробуешь, - пообещал старикан. - Как закончишь - на
второй стол его клади. Тут ничего сложного, не задержим.
- У него свежий шрам на правой скуле, Михаил Сергеевич.
- Да? - Врач наклонился к его лицу. - Думаешь, нервный мальчишка
попался?
- Вы же знаете, Михаил Сергеевич, сейчас проще такого, нежели
нормального встретить.
- Ладно, Настя, скажешь анестезиологу - под общим работать будем.
Оно и с новокаином меньше риска. Все, я руки мыть пошел, готовьте его…
Андрею обильно полили живот какой-то жидкостью, протерли бинтом,
опять полили, но на этот раз потерли ватным тампоном. Носилки
дрогнули, покатились дальше, еще за одну дверь. Зверев увидел
большущий плафон с фарами - как в зубоврачебном кабинете. Его
переложили на нечто, формой напоминающее распятие, причем руки тут же
развели в стороны и прихватили бинтами. Сестра, которую называли
Настей, подкатила капельницу, стала прицеливаться иглой в вену.
- А как же наркоз? - забеспокоился Андрей, опасаясь укола не
столько из-за боли, сколько из-за ощущения полной беспомощности.
Наверное, именно так чувствует себя приготовленная для препарирования
лягушка.
- Все будет, все будет, - пообещал старик, невесть как оказавшийся
у его бедра. - Здесь болит? А здесь?
По животу опять побежали холодные пальцы. В какой-то момент тело
ответило на прикосновение болью, и старик кивнул:
- Давайте! Ты, кстати, в каком классе учишься?
- В девятом, - ответил Андрей. - У нас десятилетка, как раньше.
- Это хорошо, - кивнул старик. - Считать, надеюсь, научился?
- Да.
- Сколько пальцев? - выставил он свою пятерню.
- Пять.
- А так?
- Четыре.
- Верю, мальчик, учишься хорошо, - улыбнулся старик, и на лицо
Андрея легла маска. - Но давай попробуем еще раз. Сколько пальцев?
Старшеклассник напрягся, пытаясь разглядеть руку, но перед глазами
стремительно сгустилось какое-то красно-коричневое марево.
Андрей тряхнул головой, шире открыл глаза. Марево рассеялось. Он
увидел светло-коричневые, плотно подогнанные доски, но которым скакали
разноцветные зайчики. Тело ощущало приятную легкость, плавало в чем-то
теплом и ласковом.
«Это я чего, вниз головой над полом вишу? - подумалось Звереву. -
Хотя полы тут, в больнице, должны быть с линолеумом».
Он попытался перевернуться, взмахнул руками, хлопнул по чему-то
мягкому и сел в постели, опершись на выставленные назад руки. Его
взору открылась обширная палата с бревенчатыми стенами, ломаным
витражным, но одноцветным окном. Да и коечка у него была явно не
казенная - размером с половину домашней спальни.
- Андрюшенька, дитятко мое! Очнулся, исцелился, миленький!
Вернулся, вернулся ко мне, кровинушка! - Рассмотреть комнату подробнее
он не смог, поскольку его сгребла в объятия какая-то тетка и принялась
тискать, словно кусок пластилина. - Радость моя, солнышко
единственное, чадо мое любое! Да ты, вестимо, голоден, что зверь
лесной? Почитай, неделю росинки маковой во рту не бывало. Я сей же
час, стряпухам крикну. Принесут чего быстренько…
Тетка вышла, оставив Андрея одного, и он смог осмотреться еще раз.
Палата была обширной, не меньше двадцати метров. Дощатый пол,
такой же дощатый потолок. Стены срублены из бревен в пол-обхвата, но
за изголовьем шла широкая полоса изразцов. Окно собрано из небольших
кусочков неправильной формы, вклеенных в светлую оправу - то ли из
олова, то ли из свинца. Скорее, олово - свинец ведь мягкий слишком.
Справа, в дальнем от окна углу, за небольшими занавесочками, стояла на
полке темная икона с болтающейся на окладе крохотной медной рукой. Или
золотой?
Еще на стене висел широченный, с ладонь, ремень с саблей, ножами и
еще какими-то мешочками и подсумками. Под ним - застеленный
красно-синим войлочным ковриком сундук, и под иконой - еще один. Возле
окна стоял полутораметровый деревянный пюпитр, чуть дальше имелся
высокий, но узкий темно-вишневый шкафчик с вычурной резьбой. На
подоконнике пылились два трехрожковых подсвечника без свечей, а на
пюпитре - масляная лампа с длинным носиком, из которого выглядывал
почерневший фитиль. С улицы доносились коровье мычание, кудахтанье
кур, блеянье, лай, гоготание - в общем, звуки живущей полной жизнью
сельской глубинки. А чего тут не имелось - так это люстры, розеток,
фонарей, ламп, компьютера, телевизора, магнитолы и стола со стопкой
учебников и тетрадей.
- Однако, - пробормотал Зверев, закончив осмотр, - классно меня
ширнули. Интересно, это у всех общий наркоз так проходит, или у меня
одного глюки? И главное, натурально все так… Не то что за фантомами
бессмертными по небу гоняться.
Мысль о том, что наркоз может вот-вот кончиться, заставила его
подняться, пройти по холодному влажному полу к окну. Ему хотелось
увидеть, что творится снаружи, за окном - но не тут-то было!
Вблизи выяснилось, что вместо стекол в окна вправлена тонкая
слоистая слюда, сквозь которую различались только полутона: справа
что-то темное, сверху светлое, слева опять темное.
Он попытался сдернуть крючки запора - и тут впервые обратил
внимание на свои руки. Смуглые мясистые пятерни украшали два крупных
золотых перстня, один из которых был к тому же с печаткой, а другой
имел посередине глубокую бороздку. Это были совсем не те пальчики,
которыми он стучал каждый вечер по клавиатуре, катал мышку и крутил
джойстик. Хотя и мозолей на ладонях он не нашел - Андрей из наркозного
сна тяжелым трудом все же не занимался.
Зверев торопливо ощупал себя, опустил глаза вниз. На нем висела
длинная, до колен, полотняная рубаха с разрезами по сторонам и
завязкой иод горлом. На шее болталась льняная нитка с нательным
серебряным крестиком.
- Зеркало, - закрутился он. - Зеркало хочу! Зеркала в палате не
было. Хотя какая же это палата? В больницах ничего подобного не
бывает. Даже в психлечебнииах - если его вместе с глюками занесло
именно туда. Андрей прыгнул к поясу на стене, дернул из пожен клинок.
Из полоски полированной стали глянули все те же карие глаза, которые
он каждое утро наблюдал в зеркале над умывальником. Каштановые волосы,
чуть приплюснутый нос, широкие губы, слегка ушедший назад подбородок -
мать все обещает в поликлинику отвезти, прикус правильный сделать.
Хотя клинок - это, конечно, не зеркало. Не такой ровный, не такой
большой. Картинку искажает.
- Никак, спала горячка, барчук? Ну и славно! А то дворня о
недобром бормотать ужо начала…
В дверь без стука заглянул похожий на сказочного лесовика мужичок.
Ростом с Андрея, одетый в похожую рубаху, но с красной оторочкой
понизу, он оброс торчащими во все стороны русыми с проседью волосами
так, что наружу выглядывали только глаза и кончик носа. Его борода,
сливаясь с усами в единое целое, плавно перетекала в лохматую
шевелюру, укрытую лишь небольшой тюбетейкой. Самым забавным в лице
незнакомца были тонкие, изящно изогнутые брови, словно украденные с
лица какой-то прелестницы.
- Ты как, подыматься надумал али еще отдохнуть мыслишь? Сил-то
опосля колик совсем, небось, не осталось?
- Каких еще колик? - не понял Зверев.
- Дык, на прошлой седмице слег ты, барчук, с коликами брюшными. Да
так занедужил, что вскорости и вовсе в беспамятство впал. Нешто не
помнишь? Хотя, коли в беспамятстве, може и не помнишь…
- А ты кто?
- Я? - Мужичок вздрогнул, склонил набок голову: - Дядька я твои,
Пахом Белый. То Белым на дворе кличут, то Пахомом… Боярин к тебе,
барчук, для воспитания приставил… Не прилечь ли тебе, сердешный?
Гляжу, не отпустила еще горячка-то!
- А я кто?
- Ты - Андрей Лисьин, боярина Василия Лисьина сын. Нечто и это
забыл, дитятко мое?
- Не знаю… - зачесал в затылке Зверев. - Мне сейчас пятнадцать
лет?
- Пятнадцать годков от роду набежало, - согласно кивнул дядька.
- А маму мою зовут Ольгой?
- Матушка наша, боярыня Ольга Юрьевна, - признал Пахом. - Стало
быть, помнить, барчук? А я уж спужался.
- Сыночек! Андрюша, в трапезную пойдем. Федосья балык и сбитень
принесет, да хлеба. Перекусишь покамест, а опосля вечерять будем… - В
комнату зашла хозяйка, бросила на сундук штаны, длинную безрукавку,
поставила на пол синие сапоги с набитыми по верху голенища желтыми
пластинами.
- Мама? - неуверенно предположил Андрей. В лице женщины
угадывались многие знакомые ему черты, но все облачение: повойник,
сарафан, из-под которого проглядывала нижняя рубаха и пачка юбок,
тяжелые золотые серьги и перстни с крупными изумрудами и рубинами -
делали ее совершенно неузнаваемой.
- Да, чадо мое, - улыбнулась женщина. - Одевайся. Вижу, молитвы
мои пошли на пользу. Лихоманка ушла. Откушаешь, ветром свежим
подышишь, ввечеру баньку стопим, пропаришься. Не останется ни следа от
твоей горячки. Пахом, помоги ему.
- Помогу, помогу, матушка. А ты чего же не опоясался, барчук? Не
дай Бог, опять бесы какие прилипнут, чур меня, чур… - Дядька торопливо
перекрестился, после чего подобрал в ногах кровати тонкий пеньковый
шнурок и протянул Звереву.
Андрей принял веревку, покрутил перед собой, раздумывая, на какое
место его нужно намотать.
- Прям как дитя малое! - Бородач отобрал шнурок, решительно
обвязал паренька на поясе поверх рубашки, снял с сундука белые
полотняные штаны, протянул.
Зверев надел их, отпустил - портки поползли вниз. Пахом хмыкнул,
поддернул на место, вытянул из пояса копчики матерчатой тесьмы,
завязал, встал на колени и соорудил «бантики» из завязок на
щиколотках, плотно притянув штанины к ноге. - Шаровары-то сам надеть
сможешь, али тоже подвязать?
Зверев взялся за штаны из плотной шерстяной ткани, натянул,
завязал бантик на поясе - внизу «хвостиков» не было. Закрутил головой
в поисках носков. Как бы не так! Вместо них заботливый дядька протянул
байковые портянки:
- Давай, барчук, наматывай. Бо холодно нынче на улице.
Андрей задумчиво уставился на полоски ткани, и Белый, тяжко
вздохнув, принялся их накручивать:
- Ты хоть ногой к полу угол прижми, барчук! Неудобно же!
Последней была надета темно-синяя суконная жилетка почти до колен,
расшитая спереди и на спине рисунками в виде треугольников, с
несколькими квадратными бархатными заплатами, украшенными бисерными
тюльпанами, с пуговицами в виде палочек из сладко пахнущего
сандалового дерева и тонкой меховой оторочкой спереди и вокруг ворота
- вместо привычного Звереву воротника. Одеяние это Пахом насколько раз
назвал ферязью, и спорить с ним Андрей, естественно, не стал.
- Управились, - застегнув последнюю пуговицу, облегченно вздохнул
дядька. - Ну, айда в трапезную, голоден ты, мыслю, ако зверь дикий.
Девять ден не жрамши! Варя тут пока приберет. Али прилечь опосля
хочешь?
- Зря, что ли, одевался так долго? - усмехнулся Андрей. - Нет, не
лягу. Осмотреться хочу.
Он остановился у двери, постучал ногой по крайней доске. Из нее
выходили два шипа, вверху и внизу, которые попадали в отверстия
соответственно на полу и потолке. Вдоль косяка шла кожаная полоска -
наверное, чтобы не дуло. Это была первая дверь без петель, которую
Зверев видел в своей жизни. Забавно, что наркотический сон способен
предусмотреть подобную мелочь. Сны, вообще-то, обычно ограничиваются
перебиранием того, что есть в памяти, и никогда не показывают ничего
нового и неведомого. А тут - нате вам! Дверь без петель, на
поблескивающих салом подпятниках.
- Идем, барчук. Матушка, небось, заждалась.
- Да, идем, - кивнул Андрей, притворяя дверь за деревянную ручку.
В широкой горнице, на угол которой выходила лестница, ничего
странного не обнаружилось, если не считать бревенчатого потолка,
затянутых чем-то, похожим на пергамент, окон и сплетенных из тряпочных
обрезков половиков. Лестница со скрипучими ступеньками тоже мало
отличалась от тех, по которым Звереву приходилось бегать в реальности.
Ну, деревянная, а не каменная, как в школе или дома - что с того?
Зато трапезная поразила его изрядно. Помещение было размером с
половину баскетбольной площадки, потолок подпирали четыре стоящих
ровным рядком, резных деревянных столба. Укрытые скатертями столы
разворачивались ко входу основанием буквы «П» и могли вместить,
наверное, с сотню гостей - и то если не тесниться. Вдоль столов
тянулись укрытые толстыми пушистыми коврами скамьи, но во главе стола
возвышалось кресло - разумеется, резное, темно-темно-красное, с
высокой спинкой, обитой чуть более светлым бархатом, и широкими
подлокотниками, на каждом из которых легко разместился бы обед из
школьной столовой: две тарелки с супом и вторым, компот и два кусочка
хлеба. Еще для ложки, вилки и тарелки с пирожком место бы осталось.
Пирожки, кстати, имелись в наличии: низкое блюдо с десятком
румяных пирожков, деревянный ковш, над которым струился белый парок, и
массивные бутерброды ждали его на углу стола, справа от кресла. Андрей
ощутил, как у него и вправду засосало под ложечкой, быстрым шагом
прошел к угощению, перебросил ноги через скамью, сел.
1 2 3 4 5 6 7