https://wodolei.ru/catalog/vanny/sidyachie/ 

 

ПЬЕР ОГЮСТЕН КАРОН де БОМАРШЕ
СЕВИЛЬСКИЙ ЦЫРЮЛЬНИК ИЛИ ТЩЕТНАЯ ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ
Комедия в четырех действиях
Перевод Н.М. Любимова
Я был отцом и умереть не мог!
"Заира", действие II
Действующие лица
Г р а ф А л ь м а в и в а, испанский гранд, тайный поклонник
Розины.
Б а р т о л о, доктор, опекун Розины.
Р о з и н а, особа благородного происхождения, воспитанница
Бартоло.
Ф и г а р о, севильский цырюльник.
Д о н Б а з и л ь, органист, дающий Розине уроки пения.
В е с н а, престарелый слуга Бартоло.
Н а ч е к у, другой слуга Бартоло, малый придурковатый и вечно
сонный.
Н о т а р и у с.
А л ь к а л ь д, блюститель закона.
А л ь г у а с и л ы и с л у г и с факелами.
Костюмы действующих лиц,
соответствующие старинным испанским
Г р а ф А л ь м а в и в а. В первом действии появляется в
атласном камзоле и в атласных коротких штанах; сверху на нем
широкий темный испанский плащ; шляпа черная, с опущенными
полями, вокруг тульи цветная лента. Во втором действии он в
кавалерийской форме, в сапогах и с усами. В третьем действии он
одет бакалавром: волосы в кружок, высокий воротник, камзол,
короткие штаны, чулки, плащ, как у аббата. И четвертом действии
на нем великолепный испанский костюм, часть которого составляет
роскошный плащ; сверху на нем его обычный плащ, широкий и
темный.
Б а р т о л о. Короткополый наглухо застегнутый черный костюм,
большой парик, брыжи и отложные манжеты, черный пояс; когда он
выходит из дому, то надевает длинный яркокрасный плащ.
Р о з и н а одета, как испанка.
Ф и г а р о. На нем костюм испанского щеголя. На голове сетка;
шляпа белая с цветной лентой вокруг тульи; на шее свободно
повязанный шелковый галстук; жилет и короткие атласные штаны на
пуговицах, с петлями, обшитыми серебряной бахромой; широкий
шелковый пояс; на концах подвязок кисти; яркий камзол с
большими отворотами, одного цвета с жилетом, белые чулки и
серые туфли.
Д о н Б а з и л ь. Черная шляпа с опущенными полями, сутана
без брыжей и манжет, длинный плащ.
В е с н а и Н а ч е к у. Оба в галисийских костюмах, волосы
заплетены в косичку, на обоих светложелтые жилеты, широкие
кожаные пояса с пряжками, синие штаны и такие же куртки, рукава
которых, с разрезами для рук возле плеч, откинуты за спину.
А л ь к а л ь д. В руке у него длинный белый жезл.
Действие происходит в Севилье; первый акт -- на улице, под
окнами Розины,
остальные -- в доме доктора Бартоло.
* ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ *
Сцена представляет улицу в Севилье; во всех домах окна забраны
решеткой.
ЯВЛЕНИЕ I
Г р а ф один, в широком темном плаще и шляпе с опущенными
полями.
Прохаживаясь по сцене, вынимает часы.
Я думал, сейчас больше. До той поры, когда она имеет
обыкновение показываться в окне, ждать еще долго. Ну, ничего:
лучше прийти раньше времени, чем упустить возможность увидеть
ее. Если б какому-нибудь придворному любезнику могло прийти в
голову, что я, в ста лье от Мадрида, каждое утро стою под
окнами женщины, с которой ни разу словом не перемолвился, он
принял бы меня за испанца времен королевы Изабеллы. А что в
этом такого? Все охотятся за счастьем. Мое счастье заключено в
сердце Розины. Но как же так? Подстерегать женщину в Севилье,
когда в столице и при дворе сколько угодно вполне доступных
наслаждений? Вот их-то я и избегаю. Я устал от побед,
беспрерывно доставляемых нам корыстью, обычаем или же
тщеславием. Это так отрадно, когда тебя любят ради тебя самого!
И если бы с помощью этого переодевания я мог убедиться...
Кого-то черт несет!
ЯВЛЕНИЕ II
Ф и г а р о, граф прячется.
Фигаро весело напевает; за спиной у него гитара на широкой
ленте, в руках
бумага и карандаш.
Прогоним грусть: она
Нас заедает!
Без песен и вина
Жизнь даром пропадает!
И каждый -- если он
На скуку обречен --
Исчахнет от забот
И дураком умрет!
Пока что, право, недурно.
И дураком умрет,
Лень и вино -- мои две страсти:
Они мне сердце рвут на части...
Да нет, они его не рвут, они оба мирно уживаются в нем...
И спорят в сердце из-за власти...
А разве говорят: "спорят в сердце"? А, боже мой, наши
сочинители комических опер в такие тонкости не входят! В наше
время чего не следовало бы говорить, то поется. (Поет.)
Лень и вино -- мои две страсти:
Обеим предан я равно...
Мне бы хотелось в заключение придумать что-нибудь
необыкновенное, блестящее, сверкающее, содержащее в себе
определенную мысль. (Становится на одно колено и пишет
напевая.)
Обеим предан я равно:
Лень для меня источник счастья,
А радость мне дает вино.
Э, нет, это плоско. Не то... Здесь требуется
противопоставление, антитеза:
У лени я всегда во власти,
Вино же...
Ага, канальство, вот оно...
Вино же--верный мой слуга!
Молодец, Фигаро!.. (Записывает, напевая.)
Вино и лень -- мои две страсти:
И дружба их мне дорога:
У лени я всегда во власти,
Вино же--верный мой слуга!
Вино же--верный мой слуга!
Вино же--верный мой слуга!
Так, так, а если к этому еще аккомпанемент, то мы тогда
посмотрим, господа завистники, правда ли, будто я сам не
понимаю, что пишу... (Замечает графа.) Я где-то видел этого
аббата. (Встает.)
Г р а ф (в сторону). Лицо этого человека мне знакомо.
Ф и г а р о. Да нет, это не аббат! Эта горделивая благородная
осанка...
Г р а ф. Эта нелепая фигура...
Ф и г а р о. Я не ошибся: это граф Альмавива.
Г р а ф. Мне кажется, это плут Фигаро.
Ф и г а р о. Он самый, ваше сиятельство.
Г р а ф. Негодяй! Если ты скажешь хоть одно слово...
Ф и г а р о. Да, я узнаю вас, узнаю по лестным определениям,
которыми вы всегда меня награждали.
Г р а ф. Зато я тебя не узнаю. Ты так растолстел, раздобрел...
Ф и г а р о. Ничего не поделаешь, ваше сиятельство, -- нужда.
Г р а ф. Бедняжка! Однако чем ты занимаешься в Севилье? Ведь я
же дал тебе рекомендацию в министерство и просил, чтобы тебе
подыскали место.
Ф и г а р о. Я его и получил, ваше сиятельство, и моя
признательность...
Г р а ф. Зови меня Линдором. Разве ты не видишь по этому моему
маскараду, что я хочу остаться неузнанным?
Ф и г а р о. Я удаляюсь.
Г р а ф. Напротив. Я здесь кое-кого поджидаю, а два болтающих
человека внушают меньше подозрений, чем один гуляющий. Итак,
давай болтать. Какое же тебе предоставили место?
Ф и г а р о. Министр, приняв в соображение рекомендации вашего
сиятельства, немедленно распорядился назначить меня аптекарским
помощником.
Г р а ф. В какой-нибудь военный госпиталь?
Ф и г а р о. Нет, при андалусском конном заводе.
Г р а ф (со смехом). Для начала недурно!
Ф и г а р о. Место оказалось приличное: в моем ведении
находились все перевязочные и лечебные средства, и я частенько
продавал людям хорошие лошадиные снадобья...
Г р а ф. Которые убивали подданных короля!
Ф и г а р о. Увы! Всеисцеляющего средства не существует.
Все-таки они иной раз помогали кое-кому из галисийцев,
каталонцев, овернцев.
Г р а ф. Почему же ты ушел с должности?
Ф и г а р о. Я ушел? Она от меня ушла. На меня наговорили
начальству.
О зависть бледная с когтистыми руками...
Г р а ф. Помилосердствуй, помилосердствуй, друг мой! Неужели и
ты сочиняешь стихи? Я видел, как ты, стоя на коленях, что-то
царапал и ни свет ни заря распевал.
Ф и г а р о. В этом-то вся моя и беда, ваше сиятельство. Когда
министру донесли, что я сочиняю любовные стишки, и, смею
думать, довольно изящные, что я посылал загадки в газеты, что
мои мадригалы ходят по рукам, словом когда министр узнал, что
мои сочинения с пылу с жару попадают в печать, он взглянул на
дело серьезно и распорядился отрешить меня от должности под тем
предлогом, что любовь к изящной словесности несовместима с
усердием к делам службы.
Г р а ф. Здраво рассудил! И ты не возразил ему на это...
Ф и г а р о. Я был счастлив тем, что обо мне забыли: по моему
разумению, если начальник не делает нам зла, то это уже немалое
благо.
Г р а ф. Ты чего-то не договариваешь. Помнится, когда ты
служил у меня, ты был изрядным сорванцом...
Ф и г а р о. Ах, боже мой, ваше сиятельство, у бедняка не
должно быть ни единого недостатка -- это общее мнение!
Г р а ф. Шалопаем, сумасбродом...
Ф и г а р о. Ежели принять в рассуждение все добродетели,
которых требуют от слуги, то много ли, ваше сиятельство,
найдется господ, достойных быть слугами?
Г р а ф (со смехом). Неглупо сказано. Так ты переехал сюда?
Ф и г а р о. Не сразу...
Г р а ф (прерывает его). Одну секунду... Мне показалось, что
это она... Продолжай, я тебя слушаю.
Ф и г а р о. Я вернулся в Мадрид и решил еще раз блеснуть
своими литературными способностями. Театр показался мне
достойным поприщем...
Г р а ф. Боже милосердный! (Во время следующей реплики Фигаро
граф не сводит глаз с окна.)
Ф и г а р о. Откровенно говоря, мне непонятно, почему я не
имел большого успеха: ведь я наводнил партер прекрасными
работниками, -- руки у них... как вальки. Я запретил перчатки,
трости, все, что мешает рукоплесканиям. И даю вам честное
слово, перед началом представления я проникся уверенностью, что
завсегдатаи кофейной относятся ко мне в высшей степени
благожелательно. Однакож происки завистников...
Г р а ф. Ага, завистники! Значит, автор провалился.
Ф и г а р о. Как и всякий другой. Что же в этом особенного?
Они меня освистали. Но если бы мне еще раз удалось заставить их
собраться в зрительном зале...
Г р а ф. То скука бы им за тебя как следует отомстила?
Ф и г а р о. О черт, как же я их ненавижу!
Г р a ф. Ты все еще бранишься! А знаешь ли ты, что в суде
предоставляют не более двадцати четырех часов для того, чтобы
ругать судей?
Ф и г а р о. А в театре -- двадцать четыре года. Всей жизни не
хватит, чтобы излить мою досаду.
Г р а ф. Мне нравится твоя забавная ярость. Но ты мне так и не
сказал, что побудило тебя расстаться с Мадридом.
Ф и г а р о. Мой ангел-хранитель, ваше сиятельство: я
счастлив, что свиделся с прежним моим господином. В Мадриде я
убедился, что республика литераторов -- это республика волков,
всегда готовых перегрызть друг другу горло, и что, заслужив
всеобщее презрение смехотворным своим неистовством, все
букашки, мошки, комары, критики, москиты, завистники,
борзописцы, книготорговцы, цензоры, все, что присасывается к
коже несчастных литераторов, -- все это раздирает их на части и
вытягивает из них последние соки. Мне опротивело
сочинительство, я надоел самому себе, все окружающие мне
опостылели, я запутался в долгах, а в карманах у меня гулял
ветер. Наконец, рассудив, что ощутительный доход от бритвы
лучше суетной славы пера, я оставил Мадрид. Котомку за плечи, и
вот, как заправский философ, стал я обходить обе Кастилии,
Ламанчу, Эстремадуру, Сьерру-Морену, Андалусию; в одном городе
меня встречали радушно, в другом сажали в тюрьму, я же ко всему
относился спокойно. Одни меня хвалили, другие порицали, я
радовался хорошей погоде, не сетовал на дурную, издевался над
глупцами, не клонил головы перед злыми, смеялся над своей
бедностью, брил всех подряд и в конце концов поселился в
Севилье, а теперь я снова готов к услугам вашего сиятельства,
-- приказывайте все, что вам заблагорассудится.
Г р а ф. Кто тебя научил такой веселой философии?
Ф и г а р о. Привычка к несчастью. Я тороплюсь смеяться,
потому что боюсь, как бы мне не пришлось заплакать. Что это вы
все поглядываете в ту сторону?
Г р а ф. Спрячемся.
Ф и г а р о. Зачем?
Г р а ф. Да иди же ты, несносный! Ты меня погубишь!
Прячутся.
ЯВЛЕНИЕ III
Б а р т о л о, Р о з и н а.
Жалюзи в первом этаже открывается, и в окне показываются
Б а р т о л о и Р о з и н а
Р о з и н а. Как приятно дышать свежим воздухом!.. Жалюзи так
редко открывается...
Б а р т о л о. Что это у вас за бумага?
Р о з и н а. Это куплеты из "Тщетной предосторожности", -- мне
их дал вчера учитель пения.
Б а р т о л о. Что это еще за "Тщетная предосторожность"?
Р о з и н а. Это новая комедия.
Б а р т о л о. Опять какая-нибудь пьеса! Какая-нибудь глупость
в новом вкусе!
Р о з и н а. Не знаю.
Б а р т о л о. Ну, ничего, ничего, газеты и правительство
избавят нас от всего этого. Век варварства!
Р о з и н а. Вечно вы браните наш бедный век.
Б а р т о л о. Прошу простить мою дерзость, но что он дал нам
такого, за что мы могли бы его восхвалять? Всякого рода
глупости: вольномыслие, всемирное тяготение, электричество,
веротерпимость, оспопрививание, хину, энциклопедию и
драматические произведения...
Р о з и н а (лист бумаги выскальзывает у нее из рук и падает
на улицу). Ах, моя песенка! Я вас заслушалась и уронила
песенку. Бегите, бегите же, сударь, а то моя песенка
потеряется!
Б а р т о л о. А, черт, держали бы как следует! (Отходит от
окна.)
Р о з и н а (смотрит ему вслед и подает знак на улицу). Пст,
пст!
Появляется граф.
Скорей поднимите и -- бегом!
Граф мгновенно поднимает с земли лист бумаги и скрывается.
Б а р т о л о (выходит из дома и начинает искать). Где она? Я
не вижу.
Р о з и н а. Под окном, у самой стены.
Б а р т о л о. Нечего сказать, приятное поручение! Наверно,
здесь кто-нибудь проходил?
Р о з и н а. Я никого не видела.
Б а р т о л о (сам с собой). А я-то стараюсь, ищу! Бартоло,
мой друг, вы болван, и больше ничего. Вот вам урок: в другой
раз не станете открывать окон, которые выходят на улицу.(Входит
в дом.)
Р о з и н а (у окна). Оправданием служит мне моя горькая доля:
я одинока, сижу взаперти, меня преследует постылый человек, так
разве же это преступление -- попытаться выйти на волю?
Б а р т о л о (появляется у окна). Отойдите от окна, сеньора.
Это моя оплошность, что вы потеряли песенку, но подобное
несчастье больше с вами не повторится, ручаюсь вам. (Запирает
жалюзи на ключ.)
ЯВЛЕНИЕ IV
Г р а ф и Ф и г а р о крадучись входят.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2


А-П

П-Я