Когда эта долгожданная минута наступила, он приоткрыл дверь и проскользнул в тронный зал. Петли тяжелой двери скрипнули и затихли. Эхо шагов Саймона возмутило ледяное спокойствие зала раз, еще раз и наконец угасло.Сколько бы раз он ни пробирался через эту комнату — несколько лет он был единственным обитателем замка, осмеливающимся входить в нее, — она всегда внушала ему благоговейный страх.Только в прошлом месяце, после того, как король Джон неожиданно поднялся с постели, Рейчел и ее команде разрешили наконец переступить через запретный порог; они напрягли все силы в двухнедельной схватке с копившимися годами песком и пылью, битым стеклом и птичьими гнездами, с паутиной, сплетенной пауками, которые давным-давно отправились к своим восьминогим предкам. Стены были вымыты, каменные плиты пола — выметены, некоторые — но не все — знамена очищены от векового слоя пыли, однако несмотря на это безжалостное неумолимое нашествие порядка, тронный зал оставался невыносимо древним и застывшим. Время здесь приближалось к мерной поступи вечности.На возвышении в дальнем конце огромной комнаты, в потоке света, лившегося из фигурного окна в сводчатом потолке, стоял трон из костей дракона, как странный алтарь среди сверкающих танцующих пылинок — холодный, безжизненный, окруженный статуями шести королей Хейхолта.Кости кресла — каждая толще ноги Саймона — тускло блестели, подобно отшлифованному камню. За некоторыми исключениями они были вырезаны и составлены таким образом, что узнать, в какой именно части скелета гигантского огненного червя они некогда находились, было почти невозможно. Только спинка трона, укрывшаяся за королевскими бархатными подушками, — веер из дугообразных желтых ребер — поддавалась немедленному узнаванию, это да еще череп. Череп дракона Шуракаи, водруженный на спинку огромного сидения, выступал вперед настолько, что мог бы служить навесом, если бы нечто большее, чем тонкий луч солнечного света когда-либо проникал в тронный зал. Глазницы его напоминали разбитые черные окна, страшные зубы казались искривленными саблями. Череп дракона цвета старого пергамента был испещрен мельчайшими трещинками, но было что-то живое в нем — ужасающе, ослепительно живое.Какое-то удивительное, священное чувство, находившееся за пределами понимания Саймона, охватывало его в этой комнате.Трон из тяжелых пожелтевших костей, массивные каменные фигуры, охраняющие пустое кресло в покинутой комнате, — все, казалось, было наполнено несказанной силой. Все, находившиеся в комнате — судомой, статуи и чудовищный безглазый череп, — казалось, затаили дыхание.Эти украденные мгновения приносили Саймону ощущение почти исступленного восторга. Ему казалось, что малахитовые короли только и ждали с черным надменным спокойствием, чтобы мальчик коснулся богохульственной рукой простого смертного сиденья Из драконьих костей, ждали… ждали… и если это случится, они оживут с ужасающим грохотом и треском! Он вздрогнул и легко шагнул вперед, всматриваясь в темные лица. Их имена были для него чем-то знакомым и родным, связанные вместе простыми строчками детского стишка, которому Рейчел — Рейчел? может ли это быть? — научила мальчика, когда он был еще смеющимся несмышленышем четырех лет от роду.Если его детство кажется ему таким далеким, подумал он вдруг, что должен чувствовать Престер Джон, проживший так много десятилетий? Встают ли перед ним призраки прошлого безжалостно ясно, как помнит Саймон все нанесенные ему обиды и оскорбления, или мягко и бестелесно, как предания минувших дней? Или все это уходит навсегда — твое детство, твои злейшие враги, твои друзья?Как же это было в старой песенке? Шесть королей… В Хейхолте правили шесть королей,Шесть было господ на древней земле,Шесть мрачных могил на высокой скалеДо Судного дня неподвижны во мгле. Вот они! Фингил был первый — Кровавый корольС жестокостью Севера сел на престол.Хьелдин, наследник. Безумный король,На пиках заклятых он гибель нашел.Икфердиг, третий. Сожженный король.Он встретил Дракона во тьме ночной.Все трое мертвы, посмотреть изволь,Север уж больше не правит страной. Итак, слева от трона стояли три риммергардских короля. Был ли Фингил тем, о ком рассказывал Моргенс, предводителем разрушительной армии? Тем, кто перебил ситхи? Значит, по правую руку от пожелтевших костей должны быть остальные… Сулис, король-цапля, изменником был,Бежал из Наббана и здесь опочил.Король Эрнистира, Тестейн СвятойПришел, но уже не вернулся домой.Эльстан-рыбачий последним был,Дракона спавшего он разбудил. Ха! Саймон смотрел на грустное усталое лицо и улыбался. Моя память лучше, чем многие думают, лучше, чем у большинства простаков! Конечно, теперь в Хеихолте правит уже седьмой король — старый Престер Джон. Интересно, вставит ли его кто-нибудь в песенку?Шестая статуя, ближайшая к правой ручке трона, была самая любимая: единственный урожденный эркинландер, когда-либо сидевший на престоле Хейхолта.Саймон подошел поближе, чтобы заглянуть в глубокие глаза святого Эльстана, прозванного Рыбаком, потому что он пришел из народа рыбаков Гленивента, мученика, убитого огненным драконом Шуракаи, которого смог уничтожить только Престер Джон.В противоположность Сожженному королю, стоявшему по другую сторону трона, лицо Короля Рыбака не было искажено гримасой ужаса, свет лучезарной веры пронизывал его, а глаза были устремлены вдаль. Давно умерший художник изваял Эльстана смиренным, исполненным благоговения, но в то же время необыкновенно смелым. В своих тайных мечтах Саймон часто представлял себе, что именно так мог выглядеть его собственный отец-рыбак.Разглядывая каменные фигуры, Саймон внезапно почувствовал холод на своей руке. Боже! Он касался подлокотника трона. Судомой, прикоснувшийся к трону! Он отскочил на шаг, успев удивиться тому, что, пусть даже мертвые, останки огненного зверя могут быть такими холодными. На миг Саймону показалось, что статуи начали наклоняться к нему — тени поползли по гобелену, сердце у него сжалось, и мальчик отпрянул назад. Когда стало ясно, что на самом деле никакого движения не произошло, он поклонился трону и статуям со всем достоинством, на которое был способен, и попятился. Спокойно, спокойно, мысленно повторял он, не будь испуганным дураком. Наконец он нащупал дверь в холл — истинную цель своего путешествия.Осторожно оглянувшись на успокаивающе неподвижную, но живую картину, он проскользнул в дверь.В холле за тяжелым гобеленом — толстый красный бархат с вышитыми на нем сценами древней истории — находилась маленькая дверь на лестницу, которая вела в тайное помещение в углу южной галереи тронного зала. Ругая себя за мальчишескую трусость, испытанную только что, Саймон взобрался по ней. Наверх можно было протиснуться через длинную щель окна и взобраться на стену. Однако это оказалось труднее проделать, чем в септандере, когда он был здесь последний раз. Камни стали скользкими от снега, и дул сильный ветер. К счастью, стена была широкой, и Саймон, хотя и с некоторым трудом, оказался на нужном месте.Теперь наступил момент, который нравился ему больше всего. Угол этой стены находился всего в пяти или шести эллях от орудийной башенки четвертого этажа Зеленого ангела. Отдыхая, он почти слышал звуки фанфар, шум битвы закованных в железо рыцарей под ним, в то время как сам он готовился прыгнуть под порывами свирепого ветра с мачты на горящую палубу.То ли нога его соскользнула, когда он прыгал, то ли мысли были слишком заняты воображаемым морским сражением, Саймон приземлился скверно, на самом краю башни. Он сильно ударился коленом о камень, чуть не сорвавшись вниз, что бросило бы его на две долгих морских сажени до низкой стены у основания башни или даже в ров. От внезапного осознания опасности сердце его понеслось в немыслимом галопе. Саймон изловчился и съехал вниз, в пространство между торчащими зубцами башни, откуда прополз вперед, чтобы скатиться на дощатый пол.Падал легкий снежок, он сидел неподвижно, сжимая свою пульсирующую ногу, и чувствовал себя ужасно глупо. Нога болела чертовски сильно, предательски вероломно; если бы он не понимал, что выгладит уж очень по-детски, то не мог бы сдержать слез.Наконец он поднялся на ноги и захромал к башне. По крайней мере никто не видел и не слышал его мучительного приземления. Этот позор принадлежал только ему одному. Саймон пощупал карман — хлеб и сыр сплющились, но были вполне съедобны. В этом тоже можно было найти некоторое утешение.Взбираться по лестнице с ноющей коленкой было трудно, но не годится добраться до Башни Зеленого ангела, самого высокого здания в Эркинланде, да и во всем Светлом Арде, и не подняться выше главных стен Хейхолта.Башенная лестница была крутой и узкой, ступеньки, сделанные из чистого белого камня, какого не было больше нигде во дворце, были скользкими на ощупь, но надежно удерживали ступню. Обитатели замка говорили, что башня была единственной частью подлинного укрепления ситхи, оставшейся неизмененной.Доктор Моргенс сказал однажды Саймону, что это неверно. Значило ли это, что башня тоже была перестроена или что в замке оставались и другие полноценные куски старого Асу'а, доктор не объяснял.После пятиминутного подъема Саймон увидел, что он уже выше Башни Хьелдина.Несколько зловещий купол башни, где Безумный король встретил свою смерть, глядел на Зеленого ангела через крышу тронного зала — так ревнивый карлик, когда никто не видит, мог бы глядеть на принца.Каменная облицовка стен внутри башни изменилась: здесь камень был мягкого коричневого цвета, пересеченного мельчайшими нежно-голубыми узорами.Отвернувшись от Башни Хьелдина, Саймон на минуту остановился там, где свет из высокого окна падал на стену, и попытался проследить за одним из голубых завитков, но вскоре у него закружилась голова, и мальчик сдался.Когда Саймон решил, что карабкается уже несколько часов, лестница вывела его на сверкающий белый пол колокольни, сделанный из того же странного материала, что и лестница. Хотя башня тянулась вверх еще на сто локтей, сужаясь до подножия самого ангела, лестница кончалась здесь, где в ряд висели старинные бронзовые колокола. Они свешивались со стропил под сводчатой крышей, подобно радам важных зеленых фруктов. Сама колокольня была со всех сторон открыта холодному воздуху, так что звон колоколов, доносящийся из высоких окон Башни Зеленого ангела, могла слышать вся округа.Саймон стоял, прислонившись к одной из шести опорных колонн из темного, гладкого, твердого как камень дерева. Жуя свою корку хлеба, он смотрел вдаль, на запад, где воды Кинслага вечно обрушивались на массивную морскую стену Хейхолта. День был темным, бесчисленные снежинки кружились в своем причудливом танце, и Саймон поразился той ясности, с которой мир у его ног представал его глазам. Крохотные суденышки бороздили мертвую зыбь Кинслага, озерные люди в однообразных черных плащах гнули спину, сидя на веслах. Вдали можно было смутно различить место, где из озера вытекала река Гленивент, начиная свое долгое путешествие к океану, извилистый путь мимо ферм и портовых городов. Устье реки охраняет остров Варинстен; за Варинстеном к западу нет ничего, кроме бесконечных, бессчетных лиг океана.Он пощупал больное колено и решил, что садиться в данный момент нежелательно, так как это неизбежно повлечет за собой необходимость снова встать. Он натянул шапку на покрасневшие уши, которые уже начал пощипывать мороз, и принялся за кусок крошащегося сыра. Справа от него, далеко за пределами его поля зрения, находились луга и высокие холмы Ач Самрата, самой дальней границы Эрнистира и места ужасной битвы, о которой рассказывал Моргенс.Слева, по ту сторону широкого Кинслага, простирались земли тритингов, степи, казавшиеся бесконечными. Однако край у них все-таки был; далее лежали Наббан, залив Ферракоса с его бесчисленными островами, болотистая страна Вранн… все эти загадочные земли, которых Саймон никогда не видел и скорее всего никогда не увидит.Устав наконец от созерцания неизменного Кинслага и от мыслей о неведомом юге, он проковылял к другой стороне колокольни. На середине пути Саймон остановился. Вращающаяся бестелесная облачная тьма казалась отсюда серой дырой в никуда, а башня на мгновение превратилась в корабль-призрак, бесцельно несущийся по туманному пустому морю. Ветер пел и завывал за открытыми оконными проемами, колокола слабо гудели, словно буря вселила в них маленьких испуганных духов.Саймон подошел к окну и высунулся наружу, чтобы посмотреть на путаницу крыш Хейхолта внизу. Сперва ветер потащил его к себе, как будто хотел поднять и подбросить, как котенок, играющий с сухим листком. Саймон покрепче ухватился за мокрый камень, и тут ветер ослабел. Он улыбнулся: с этого наблюдательного пункта мешанина крыш — каждая своей высоты и стиля, каждая со своим лесом дымовых труб, кровель и куполов — выглядела как стадо странных квадратных животных. Они расползлись, сталкиваясь друг с другом, борясь за каждую пядь земли как свиньи у корыта.Купол замковой церкви господствовал над внутренним двором, уступая по высоте только двум башням. Разноцветные окна церкви были задрапированы снеговыми занавесями. Остальные здания владения — холлы, обеденный зал, тронный зал и канцелярия — были загромождены и сдавлены всяческими пристройками, немыми свидетелями разнообразия предыдущих владельцев. Два внешних двора и массивная стена, спускающаяся вниз по холму, были так же захламлены. Сам Хейхолт никогда не распространялся за внешнюю стену, предпочитая расти в высоту или делить то, что уже было построено, на все меньшие кусочки.За стенами владения раскинулся город Эрчестер, низкие домики которого укутал белый плащ мокрых снежинок; только кафедральный собор возвышался среди них. Там и сям поднимались перышки дыма и быстро рассеивались на ветру.За городскими стенами Саймон мог разглядеть размытые очертания Кладбищенского двора — старого языческого кладбища с дурной репутацией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17