И это тоже часть проблемы. Но вот что я предлагаю: следующие пару дней я могу беседовать с вами. Конечно, все зависит от вас. Но я думаю, что буду вам полезной. И не только это. В ходе наших разговоров, возможно, всплывут детали, которые помогут полиции. Но не станем докапываться до них специально, посмотрим по ходу дела. И еще: вы говорили, что хотите вернуться к нормальной жизни. — Айрин надолго замолчала, так что я даже смутилась. — Я думала над этим. Это может оказаться не так просто, как вам кажется. Не исключено, что в вас живы воспоминания тех событий.— Считаете, что я заражена?— Заражена? — Айрин покосилась на меня, словно принюхивалась к запаху заразы или пыталась вычихать из себя приставучую хворь. — Нет. Но вы вели нормальную жизнь. А затем вас выдернули из нее в кошмар. Теперь вам предстоит вернуться к обыденности, и надо решить, как пережить то, что случилось. Если мы с вами поговорим, надеюсь, я сумею в этом помочь.Я отвернулась и снова заметила серость мира. А когда заговорила, то обращалась столько же к себе, сколько и к ней:— Не представляю, как я смогу приспособиться к тому, что на свете живет человек, который меня похитил, а потом собирался убить. Это во-первых. Во-вторых, моя жизнь до того, как все произошло, шла вовсе не так уж гладко. Но все равно, попробую.— Встретимся и поболтаем, — предложила Айрин. — Только вам вовсе не обязательно валяться на койке. Поговорим в более приятной обстановке.— Это было бы чудесно.— Постараюсь найти местечко, где варят настоящий кофе.— Лучше лекарства не сыскать.Айрин улыбнулась, пожала мне руку и ушла. Когда доктор Беддоз только появилась, мне хотелось повернуться к ней спиной и закрыть глаза. А теперь, стоило ей переступить порог, и я с удивлением почувствовала, что мне ее не хватает. * * * — Сэди?— Эбби! — Ее звонкий голос звучал тепло, и я испытала облегчение. — Откуда ты звонишь? Ты все еще в отпуске?— Нет-нет, Сэди, я в больнице.— Господи, что случилось?— Ты можешь ко мне приехать? Это не телефонный разговор. * * * — Откуда вы знаете, что он меня не изнасиловал?Джек Кросс сидел подле моей кровати и поигрывал туго затянутым узлом галстука. Услышав вопрос, он кивнул и сказал:— Мы не можем утверждать с абсолютной достоверностью. Но тому нет никаких свидетельств.— То есть?— Когда вас доставили в больницу, вас тщательно осмотрели. Ну и все прочее.— И?— И не обнаружили признаков сексуального посягательства.— Хотя бы что-то. — Я ощущала в себе удивительную пустоту. — Что еще случилось?— Мы восстанавливаем картину, — осторожно заметил Кросс.— Но...— И один из тех, с кем мы определенно хотим поговорить, ваш приятель Теренс Уилмотт.— Так в чем же дело?— Как бы вы охарактеризовали ваши отношения?— Почему, черт возьми, я должна об этом говорить? Какое отношение имеет к этому делу Терри?— Я же вам сказал, мы восстанавливаем картину.— У нас все в порядке, — ощетинилась я. — Есть, конечно, свои взлеты и падения.— Что за падения?— Терри тут ни при чем, если это у вас на уме.— Что?— Терри меня не похищал. Да, тот человек изменял голос, и я его не видела, но знаю: это не Терри. Я помню запах Терри, в курсе всех его достоинств и недостатков. Он скоро вернется, где бы он ни был, и вы сможете с ним поговорить.— Он не за границей.— Неужели? — Я взглянула на полицейского. — Как вы можете это утверждать?— Его паспорт в квартире.— Вот как? Значит, он где-нибудь в Соединенном Королевстве.— Да, где-нибудь здесь. * * * Я стояла перед зеркалом и видела перед собой незнакомку. Я больше не была сама собой. Худая женщина с перепутанными волосами и лицом в синяках. Пепельно-серая кожа. Выпирающие кости. Напуганные, остекленевшие глаза. Я была похожа на покойницу. * * * Я встретилась с доктором Беддоз во дворике больницы, потому что, несмотря на холод, мне ужасно хотелось выйти на улицу. Сестры подобрали мне невероятных размеров землянично-красное пальто. Дворик был явно задуман для того, чтобы давать успокоение нервным больным: он был слишком тенистым для травы, но в нем посадили растения с большими зелеными листьями, а средоточием всего сделали фонтан — бронзовая чаша постоянно переполнялась, и вода бежала из нее наружу. Несколько минут я оставалась там одна и подошла взглянуть на фонтан. Сначала он показался мне приспособлением для разбазаривания воды, но потом я заметила у основания отверстия и предположила, что они всасывали воду в себя. И так беспрестанно — круг за кругом.Айрин Беддоз принесла нам по кружке кофе и упакованные в целлофан пирожные. Мы сели на сыроватую деревянную скамью, и она показала на влажный орнамент чаши:— Ее поставили, потому что считается, что это успокаивает и вызывает нечто вроде японского дзена, а у меня от нее мурашки по коже.— Почему?— А разве не было кое-кого в аду, кого приговорили целую вечность наполнять водой огромный глиняный кувшин, в котором была дыра?— Я этого не знала.— Мне не следовало вам говорить. Испортила впечатление.— А мне он нравится. Особенно веселый звук.— В нем весь смысл.Мне было приятно, но немного странно сидеть на улице солнечным зимним днем. Я только пригубила кофе. Следовало соблюдать осторожность. Я чувствовала, что уже на пределе. Слишком много кофеина — он меня доконает.— Ну как дела? — спросила она. И ее вопрос показался мне немного неподходящим началом.— Знаете, что мне не нравится в больнице? Люди прекрасные и все такое, у меня отдельная палата с телевизором, но все-таки что-то не то, когда к тебе входят без стука. Заявляются люди, которых я никогда не видела, — убирают комнату, приносят еду. Те, кто повежливее, здороваются, другие обходятся без этого.— Вы напуганы?Я ответила не сразу. Сделала глоток кофе и откусила от пирожного. А затем призналась:— Да, разумеется. Боюсь думать о том, что случилось, но вспоминаю опять и опять, будто я снова там и никогда не выберусь. На меня наваливается прошлое, точно я под водой — тону в своей памяти. Большую часть времени стараюсь отогнать воспоминания — оттолкнуть от себя. Может быть, это неправильно? Как вы считаете, полезнее дать им волю? — Я не позволила ей ответить. — Еще мне страшно от мысли, что его не поймали. Что он ждет, когда я выйду из больницы, и снова меня похитит. Когда я разрешаю себе так думать, у меня перехватывает дыхание. Все в моем теле словно ломается от страха. Иногда я ощущаю приливы счастья, потому что осталась в живых. Но мне очень хочется, чтобы его поймали. Ведь до того времени я не смогу чувствовать себя в безопасности.Айрин Беддоз была первым человеком, с кем я могла разговаривать о том, что со мной приключилось, и о своих переживаниях. Она не числилась в моих подругах. И я позволила себе рассказать, как теряла себя, постепенно превращаясь в животное, в вещь, как он смеялся, шептал. Как я обмочилась и готова была позволить ему совершить со мной все, что угодно, только бы он сохранил мне жизнь. Она слушала, не проронив ни слова. А я говорила, пока голос совсем не стих. Тогда я умолкла и наклонилась к ней:— Вы полагаете, что способны помочь мне вспомнить мои потерянные дни?— Мой интерес заключается в том, что творится в вашей голове. Если к тому же выяснится нечто способствующее расследованию, будем считать это подарком судьбы. Полиция делает все возможное, Эбби.— Но я не уверена, что сумела помочь инспектору.— Ваша задача — поправляться.Я откинулась на спинку и посмотрела на возвышающиеся вокруг нас больничные этажи. На втором маленький мальчик с высоким лбом и мрачным лицом прижался к стеклу и смотрел на нас. С улицы доносились гудение машин и звуки сигналов.— Знаете, что я вспоминаю как кошмар?— Что?— Будто я снова в той комнате. Поэтому мне так не нравится находиться под замком. Но иногда мне страшно, что предстоит выписаться из больницы. И хотя это будет всего лишь возвращение к нормальной жизни, но того человека так и не поймают. Осколки памяти останутся в моей голове и, словно червь, станут выедать меня изнутри.Айрин Беддоз посмотрела на меня, и я заметила, какой у нее проницательный взгляд.— Разве вам не нравилась ваша жизнь? — спросила она. — Неужели вас не радует мысль о возвращении к ней?— Я не это хотела сказать, — ответила я. — Мне невыносима мысль, что все это так ничем и не кончится. Наверное, пока я живу, мне не удастся от нее избавиться. Знаете, есть люди со своеобразной глухотой — это вовсе не тишина, а шум в ушах, который никогда не проходит и до такой степени сводит несчастных с ума, что они иногда совершают самоубийство, только бы все стихло.— Вы можете рассказать мне о себе, Эбби? О том, как вы жили до того случая?Я снова пригубила кофе. Сначала он был слишком горячим, а теперь стал холодным.— С чего начать? Мне двадцать пять лет. М-м... — Я в растерянности остановилась.— Где вы работаете?— Последнюю пару лет я вкалывала как ненормальная на компанию, которая обставляет офисы.— Что это значит?— Если какая-нибудь фирма обустраивает новую контору, мы организуем все, что от нас хотят. Иногда разрабатываем только рисунок обоев, в некоторых случаях все — от ручек до компьютерных систем.— Вы получаете от работы удовольствие?— Своего рода. Не могу себе представить, что буду заниматься тем же самым через десять лет или даже через год. Но вот окунулась в это дело и обнаружила, что неплохо с ним справляюсь. Бывает, мы лоботрясничаем. А иногда, когда запарка, работаем по ночам. За это нам и платят.— У вас есть друг?— Да, Терри. Мы познакомились с ним по работе, как большинство людей. Терри работает с компьютерными системами. Мы стали жить вместе что-то около года назад.Айрин сидела и ждала, что я еще добавлю, и я, конечно, не удержалась, потому что всегда говорю слишком много, особенно когда возникают паузы. А теперь мне еще хотелось говорить о вещах, которые я раньше не решалась облечь в слова. И я принялась бормотать:— Если честно, последние несколько месяцев были не ахти. А во многих отношениях — просто ужасны. Мы были очень загружены в компании. А когда Терри много работает, он пьет. Нет, он не алкоголик, просто выпивает. Но беда в том, что он не расслабляется. Зато становится плаксивым и злится.— На что?— Сама не очень понимаю. На все. Его раздражает жизнь и я, наверное, потому что нахожусь рядом. И... он... — внезапно я запнулась. Это было очень трудно произнести.— Он приходит в неистовство? — спросила Айрин.Я почувствовала, что скатываюсь по наклонной к таким вещам, о которых толком никому не рассказывала. И пробормотала:— Иногда.— Он вас бил.— Пару раз было. Я всегда считала себя женщиной, которая не позволит себя стукнуть больше одного раза. Если бы вы спросили меня несколько месяцев назад, я бы ответила, что ушла бы от мужчины, который вздумал бы меня ударить. Но я не ушла. Не знаю почему. Он так всегда страдал, а я переживала из-за него. Звучит глупо? Но я чувствовала, что ему больнее, чем мне. Когда я сейчас об этом рассказываю, понимаю, что говорю не о себе. Я не похожа на женщину, которая остается с мужчиной, если тот плохо с ней обращается. Я больше смахиваю на такой тип женщины, которая бежит из темницы, а теперь хочет справиться с жизнью.— И у вас это потрясающе получается, — сочувственно проговорила она.— Я так не думаю. Просто стараюсь изо всех сил.— И делаете это неплохо. Я немного изучала такой тип психопатов...— Вы мне об этом не рассказывали, — удивилась я. — Говорили, что как психиатр не интересуетесь этой стороной.— Во-первых, вы вели себя удивительно жизнелюбиво, и это позволило вам уцелеть. И потом ваш потрясающий побег. Это почти беспрецедентно.— Вы слышали только мою версию. Может быть, я все преувеличила, чтобы казаться более смелой.— Не представляю подобной возможности, — возразила Айрин. — Вы ведь здесь и живы.— Это правда, — согласилась я. — Ну вот, теперь вы все обо мне знаете.— Я бы этого не сказала. Может быть, завтра или позже мы могли бы встретиться снова.— С удовольствием, — ответила я.— А сейчас пойду добывать нам ленч. Вы наверняка проголодались. Только хочу попросить вас об одолжении.— Каком?Айрин не ответила, а стала рыться в сумке. А я тем временем думала о ней. И с трудом избавилась от мысли, что она была тем типом мамы, которую я придумала для себя: приветливой, в то время как моя настоящая родительница отличалась холодностью, уверенной и умной, а не такой, как моя мать, которая часто суетилась и, мягко говоря, не имела способностей Эйнштейна. Айрин была глубокой, сложной, интересной.Она вытащила из сумки папку, положила на стол, достала лист бумаги — печатный формуляр — и пододвинула мне.— Что это? — спросила я. — Вы хотите продать мне страховку?Айрин не улыбнулась.— Я хочу вам помочь и правильно оценить ситуацию, — сказала она. — А для этого мне необходимо как можно полнее восстановить всю картину. Нужно посмотреть вашу историю болезни, но для этого требуется ваше разрешение. Я прошу вас подписать вот здесь.— Вы серьезно? — удивилась я. — Там куча всякой чуши о прививках, которые положено делать перед тем, как поехать в отпуск, и об антибиотиках, которыми меня пичкали, если донимала инфекция.— Это может оказаться полезным. — Айрин подала мне ручку.Я пожала плечами и подписала.— Не завидую вам. А что теперь?— Я хотела бы, чтобы говорили вы. Мне интересно посмотреть, куда вас это заведет, — ответила она.И я согласилась, отдалась этому занятию. Айрин Беддоз сходила в больницу и принесла сандвичи, салат и шипучую воду. Солнце двигалось по небу, а я все вспоминала, иногда плакала, когда мне казалось, что в последний год жизнь сделалась сплошной морокой, но главным образом говорила, пока не выдохлась. Во дворе стало темно и холодно, и Айрин отвела меня по гулким коридорам в палату.На кровати у меня лежал букет нарциссов и записка на использованном конверте: «Жаль, что тебя не было. Ждала, сколько могла. Заеду снова, как только сумею. Миллион поцелуев, думаю о тебе. Сэди».Ослабев от огорчения, я опустилась на кровать. * * * — Как проходит расследование?— У нас нет ничего, чтобы его вести.— А те женщины?— Это только пять имен.— Шесть со мной.— Если вы... — Кросс остановился и как-то странно посмотрел на меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37