Все жители города во главе с эфорами и царями встречали победителей. Крики приветствий заглушали музыку:
– Слава Еврибиаду! Слава доблестному полководцу Еврибиаду!
– Слава спартанскому войску!
– Слава Фемистоклу! Слава мудрому стратегу Фемистоклу!
Фемистокл был бы счастлив, если бы эти крики раздавались в Афинах.
«Меня чествует Спарта! – с горечью думал он. – Спарта, но не Афины! Не Афины…»
А чествовали его щедро. Сами эфоры, суровые старцы, не жалели для него похвал, говорили о его мудрости, о его предусмотрительности, которая помогла эллинам спасти Элладу.
Еврибиада наградили оливковым венком за доблесть – высшей наградой Спарты.
«А мне что? – тревожно думал Фемистокл. – Опять вторую награду? Клянусь Зевсом, боги, вы несправедливы!»
Но он напрасно тревожился: его тоже увенчали венком из оливковых ветвей – за мудрость. Тут лицо его просветлело – Спарта полностью признала его. А Спарта – это или могущественный союзник, или опасный враг.
Звонкой вереницей пробежали праздничные дни. Фемистокл собрался домой. Спартанцы на прощание подарили ему самую лучшую колесницу, какая была у них в городе, – пусть явится в Афины, как прославленный герой. Триста знатных спартанских юношей провожали его до самой Тегейской границы. Никогда и никому Спарта не оказывала таких почестей.
Первого, кого Фемистокл встретил, вернувшись в Афины, был Тимодем с острова Бельбины, человек злобный и завистливый.
– Смотрите, Фемистокл в оливковом венке и на лаконской колеснице! Да неужели ты, Фемистокл, и вправду думаешь, что Спарта наградила тебя за твои доблести? Всей своей славой ты обязан только Афинам, но не себе. Не будь ты афинянин…
Фемистокл, обернувшись и увидев с высоты колесницы, кто его поносит, ответил:
– Конечно, будь я бельбинитом, спартанцы не оказали бы мне столь высоких почестей. Но тебя, человече, они не почтили бы, хотя бы ты и родился в Афинах!
ЕЩЕ ОДНА ХИТРОСТЬ ФЕМИСТОКЛА
Со всех сторон – из Трезены, с острова Саламин, из горной страны Аргоса – тянулись повозки, ехали верхом, шли пешие со всяким скарбом, – женщины, дети, старики… Афиняне возвращались в свои родные Афины.
Архиппа, покачиваясь на узлах с имуществом и прижимая к себе младших детей, не переставая плакала. Плакала от счастья, что снова возвращается домой.
В Трезене афинян приняли ласково. Всем нашли кров, всех обласкали. Трезенцы решили содержать их за свой счет, платить им каждому по два обола в день. Богатые люди открыли для афинских детей свои сады – пусть приходят и берут, что им захочется, пусть не чувствуют себя здесь обделенными. А кроме того, трезенцы постановили платить за афинских детей учителям – пусть учатся, как учились дома. Архиппа, глубоко благодарная, говорила детям:
– Дети, помните это. И если трезенцев настигнет беда, помогайте им. Нет порока чернее, чем неблагодарность!
Но как бы ни были приветливы приютившие их люди, чужой хлеб горек и чужие пороги круты. Вне пределов Аттики чем отличались они, афиняне, от жалких и бесправных метеков?
А теперь они снова в своей стране. О боги, примите своих афинян, вернувшихся домой!
Вот и город виден. И Акрополь стоит в сиянии жаркого солнца. Увидев черные после пожарища колонны храмов, обгорелые и провалившиеся кровли, статуи, упавшие в груды камня и кирпича, Архиппа опять заплакала – варвары осквернили их святыни!
Повозка заколыхалась по ухабистой афинской улице.
– Мама, а где мы будем жить? – спрашивали дети. – В нашем доме?
– Если наш дом не сгорел, значит, в нем и будем жить.
– А если сгорел, мама?
– Тогда, может быть, садик остался.
– А если и садик сгорел?
– Но земля-то не сгорела. На той земле и будем жить.
Едва скрипучая повозка въехала в узкий переулок, ведущий к дому, как Архиппа услышала знакомый голос:
– Госпожа! О госпожа!
Им навстречу бежал Сикинн. Еще более желтый, еще более худой, но глаза его полыхали от счастья.
– Сикинн! Дети, это же ваш учитель! Ты жив, Сикинн! А где же Фемистокл?
– Наш господин Фемистокл велел мне ждать, когда ты приедешь. А он – где же ему быть? На Пниксе, конечно. У него очень много дел, госпожа, ведь он государственный человек, и очень прославленный государственный человек!
– Да, знаю, знаю. Нужна мне ваша слава, как же! Мне нужно, чтобы все были живы и все здоровы, а больше ничего мне не нужно, понимаешь ты?
– Но слава тоже нужна, госпожа! – улыбаясь, возражал Сикинн, и его зубы еще ярче белели на потемневшем от загара лице. – Когда творишь славные дела, надо, чтобы их достойно ценили.
– Слава возбуждает зависть, – сурово возразила Архиппа, – а зависть рождает беду!
– Сикинн, а наш дом не сгорел? – спрашивали дети.
– Нет, не сгорел.
– А наш садик?
– И садик не сгорел. Персы не жгли дома. Они сожгли только Акрополь. Там ведь были защитники, сражались с врагами. Вот они Акрополь-то и сожгли.
– А защитников?
– А защитников убили.
Повозка подошла к дому. Соседи уже копошились в своих двориках, вычищали мусор из домов. Ворота Фемистоклова дома стояли запертые на замок, а стена дворика лежала грудой желтой глины и кирпичей. Видно, толкнула ее какая-нибудь тяжелая колесница, она и завалилась.
– Крепко же заперт наш дом, – усмехнулась Архиппа. – Смотрите, даже замок висит на воротах. Отпирай, Сикинн!
Сикинн пошарил под кирпичами, достал ключ и открыл ворота. Архиппа, а за ней дети и слуги вошли в засыпанный глиной и осколками кирпича двор. И, стоя среди голых стен своего жилища, Архиппа сказала глубоким, счастливым голосом:
– Слава богам, вот мы и дома!
Афины чистились, прихорашивались. Незатейливые двухэтажные и одноэтажные дома из камня, из необожженного кирпича или просто из глины, смешанной с рубленой соломой, принимали жилой вид. Снова шумела агора – торговая площадь, снова слуги и рабы смеялись и перебранивались у городского фонтана, уже кое-где слышалась песня, ребятишки носились по афинским холмам, плескались в ручьях, играли в Саламинскую битву… Афиняне, вернувшиеся с войны, снова собирались на Пниксе и обсуждали свои государственные дела.
А дел было много. Фемистокл, побывав в Лакедемоне, ушел оттуда с чувством признательности за почести, оказанные ему, и с тяжелым ощущением опасности, таящейся для Афин в этой воинственной стране.
– Они живут без городских стен, – говорил Фемистокл, выступая на Пниксе. – Их жизнь – или война, или подготовка к войне. Мы живем иначе. Мы воюем лишь тогда, когда враг нападает на нас или на наших союзников, мы защищаемся. А для защиты нам необходима городская стена, от старой стены у нас остались одни обломки. Надо строить новые стены, и строить как можно скорее!
– Ты ждешь нападения персов, Фемистокл?
– Граждане афинские, врагами ведь могут быть не только персы. Разве не случалось, что вчерашний союзник сегодня обращал против нас свое копье? Так что поспешим с этим делом, граждане афинские!
Собрание согласилось с тем, что стены Афинам необходимы, и афиняне немедля принялись за их постройку.
Но едва они положили первые камни, как в Афины явилось спартанское посольство.
– Наши цари и эфоры поручили нам передать вот что, – сказали спартанцы афинским правителям. – Афиняне, не возводите стен. Вы лучше помогите нам срыть окружные стены во всех городах, где они есть. Мы заботимся о безопасности всей Эллады, о нашей общей безопасности. В случае, если персы снова вторгнутся на нашу землю, пусть не будет у нас укрепленных городов, где они могли бы закрепиться, как это случилось с Фивами: Мардоний сделал Фивы своей военной базой. А вам, афиняне, бояться нечего. Если персы снова вступят в ваш город, Пелопоннес всегда будет вам и убежищем, и оплотом. Мы ждем вашего ответа.
Фемистокл слушал спартанцев опустив глаза, как бы страшась выдать свои мысли. Он все понимал: Спарта боится усиления Афин. Спартанцы видели, какой сильный у афинян флот, они видели, как отважны и бесстрашны афиняне в бою. Спарта их боится, Спарта привыкла быть первым государством в Элладе и не хочет уступать Афинам своего первенства. Не о персах думают они, а о самих себе. Как продиктуешь свою волю Афинам, если они окружат себя стеной и закроют городские ворота?
Ответа послам не дали. Афинянам самим надо решить, что ответить Спарте.
На Совете правителей Фемистокл сказал:
– После того, что потребовали спартанские послы, нам должно быть еще более ясно, что строить нашу стену необходимо, и как можно скорее, чтобы не зависеть ни от чьих требований. Давайте сейчас отпустим спартанских послов и скажем, что для обсуждения этого дела мы пришлем в Спарту свое посольство.
Так и сделали. Спартанские послы ушли, не получив определенного ответа.
В тот же день, как послы ушли, Фемистокл открыл правителям свой план:
– Отправьте послом в Спарту меня. И как можно скорее. Других же послов, которых назначите, не посылайте сразу, помедлите. А в это время пусть афиняне как можно быстрее строят стену. Пусть все поголовно, кто есть в городе, возьмутся за постройку. Пусть не щадят ни частных, ни общественных зданий, если они будут мешать. Пусть не останавливаются перед разрушением всего, что может послужить материалом для стен.
– А если придется разрушить твой дом? – спросил Аристид.
– Если надо будет разрушить – разрушайте, – продолжал Фемистокл. – А когда стена будет выведена достаточно высоко для обороны, тогда отправляйте остальных послов в Спарту.
– А ты, Фемистокл?
– А я в Спарте устрою все сам. Я знаю как.
– Я вижу, что ты все так же хитроумен, Фемистокл, – сказал Аристид. – Куда приведет нас твоя изобретательность? Не знаю. Но мне со Спартой ссориться не хотелось бы. – И он с сомнением покачал головой.
Однако правители согласились с Фемистоклом. По городу пошли глашатаи, призывая афинян выходить на постройку стены. А Фемистокл немедленно отправился в путь, захватив с собой верного раба Сикинна.
В Афинах взялись за работу. Тащили камни, кирпичи, глину, все, что годилось для постройки. Укладывали фундамент, не заботясь о красоте кладки, лишь бы было прочно сделано. Стена стала длиннее по сравнению с прежней, поэтому пришлось ломать здания, стоявшие на ее черте. Сносили все без различия – дома, памятники, портики, нарушали кладбища… И все, что годилось, укладывали в фундамент стены, вплоть до могильных каменных плит. Работали без оглядки, с утра до ночи. Афинские женщины, изведавшие горе изгнания, забыли свой гинекей и чем могли помогали строителям. Строилась защитная стена, оборона от врага, оборона Родному городу, который они едва не потеряли!
Фемистокл в это время в белоснежном льняном гиматии расхаживал по улицам Спарты. Его узнавали, его приветствовали. Он любовался мрачной красотой Тайгета, спускался к реке, шумящей прозрачной горной водой. Появлялся на стадиях, где молодежь обучалась военному искусству. Здесь он был особенно внимателен.
«Девушки тоже тренируются, – думал он, любуясь грациозной силой юных спартанок. – Спартанцы правы: чтобы рожать крепких детей, мать сама должна быть крепкой. Это так. Однако я не хотел бы, чтобы мои дочери бегали голыми по стадию…»
Однажды на площади у храма Афины Меднодомной, когда он стоял и разглядывал медные пластины, украшавшие храм, к нему подошел старый эфор.
– Фемистокл, – сказал он, испытующе глядя ему в лицо острыми серыми глазами, – нам известно, что ты уже несколько дней в Спарте. Если ты прибыл послом, то почему же не являешься к нам?
Фемистокл почтительно поклонился эфору.
– Я не могу пока что явиться к правителям государства, – ответил он эфору с самым правдивым видом, – я поджидаю членов нашего посольства. Но почему они задерживаются так долго, сам не понимаю. Может быть, какие-нибудь неотложные дела…
– Ну что ж, подождем их.
Однако дни проходили, а послы афинские все не являлись. Фемистокла пригласили к эфорам.
– Все еще нет посольства, Фемистокл?
– Все еще нет! – Фемистокл недоуменно пожал плечами. – Я и сам уже устал ждать их!
– А может быть, афинянам выгодно затягивать решение вопроса о вашей городской стене?
– Выгодно? Но почему же?
– Выгодно потому, – резко сказал старый эфор, стукнув об пол посохом, – выгодно потому, что стены в Афинах все таки строятся!
– Этого не может быть!
– Но из Афин пришли люди, они были там по своим делам, и они говорят, что видели собственными глазами – афиняне строят стену!
– Эти люди вводят вас в заблуждение, – ответил Фемистокл, не теряя спокойствия. – Как же мы начнем строить стену, не договорившись с вами? Вот скоро придет наше посольство…
– Так где же оно, это ваше посольство?!
Афинское посольство наконец явилось в Спарту – Аристид, сын Лисимаха, и Аброних, сын Лисикла. Фемистокл искренне обрадовался, увидев их:
– Что там, в Афинах?
– Стена достаточно высока. Поэтому мы здесь.
Фемистокл ликовал. Он обнимал то Аристида, то Аброниха. Аброних отвечал таким же ликованием, но Аристид хмурился:
– Я не люблю обмана.
– Даже если это на пользу нашим Афинам, Аристид?
– Обман никогда и никому не приносил пользы.
– Не буду спорить с тобой, Аристид, – сказал Фемистокл, скрывая обиду, – но и ты не мешай мне довести дело до конца.
– Не буду мешать. Но только в том случае, если твоя горячая голова не доведет нас до беды.
В это время спартанские эфоры снова получили известие о том, что афинские стены уже окружили город и что стены эти уже высоки. Но Фемистокл продолжал уверять спартанцев, что они обмануты.
– Не давайте провести себя лживыми россказнями, а лучше пошлите в Афины людей, которых вы уважаете, людей добросовестных. Пусть они отправятся туда и все разузнают. Тогда вы получите точные сведения о том, что делается в Афинах.
Аброних восхищался самообладанием Фемистокла, восхищался его предусмотрительностью – правильно действует; пусть спартанцы отправят своих послов в Афины, а то ведь, пожалуй, когда обман все-таки откроется, им самим не выбраться из Спарты. А так в Афинах будут заложники. Великий мудрец ты, Фемистокл!
Аристид сидел молча, насупив брови, и краснел от стыда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27