Выбор порадовал, здесь
Наконец он выключил фонарик и сунул его в верхний карман.
— Советую вам несколько дней беречь глаза от яркого света, — сказал хирург. — Можно просто поносить темные очки. Нам бы не хотелось переделывать работу.
— Как скоро вы сможете сказать, что мое зрение восстановлено окончательно? — поинтересовался Миллер.
— Трудно сказать. Остается только надеяться, что не возникнет осложнений, особенно я опасаюсь за левый глаз. В любой момент может начаться отторжение. Это касается любого пересаженного органа.
Миллер понимающе кивнул.
— Когда я смогу выйти отсюда? — спросил специалист по киноэффектам.
— Выйти из больницы? — переспросил Кук, несколько удивленный. — Я бы не торопился вас выписывать, пока мы не убедимся окончательно, что новый глаз прижился и вам ничего не грозит. Это займет пару недель, может, и больше.
— Извините, доктор, — вспылил Миллер, — но можете не рассчитывать, что я задержусь здесь еще на две недели!
— Хотите вы того или нет — у вас нет выбора, — сердито настаивал хирург.
— Нет, это у вас нет выбора. Если я решу уйти отсюда, вам придется с этим смириться.
— Это довольно глупо. Без квалифицированного наблюдения ваше состояние может снова ухудшиться. Я снимаю с себя ответственность, если вы будете настаивать.
— А я и не прошу вас отвечать за меня. Я выписываюсь из больницы по собственной воле.
Кук недоверчиво покачал головой.
— Если начнется осложнение, вы можете навсегда лишиться зрения, и мы уже ничем вам не поможем.
— Ну что ж, я готов рискнуть, — сказал Миллер. — Я вижу — это главное. Вы сотворили чудо, и я благодарен вам за это, но не торчать же мне в этой проклятой больнице еще две недели, пока вы будете наблюдать за моим состоянием. Я просто сойду с ума. Все, что касается последствий, пусть будет на моей совести.
— Как знаете, это — ваше решение, — вздохнул хирург. — Но мне бы не хотелось вас отпускать.
Миллер улыбнулся.
— Вы сделали достаточно много — вернули мне зрение. Вы и этот несчастный, глаза которого послужили медицине и после его смерти, — сказал Миллер и, помолчав, вдруг спросил: — Кстати, кто он?
Кук нервно сглотнул.
— Я не имею права разглашать подобные сведения, — быстро сказал он, снова покачал головой и поднял руки, давая понять, что признает свое поражение. — Ничего не поделаешь, если вы решили уходить, это ваше право. Моя миссия закончится, как только вы переступите порог больницы.
Миллер утвердительно кивнул.
* * *
Миллер взглянул на часы.
Без двадцати пяти четыре.
Он выпрыгнул из кровати и подошел к небольшому гардеробу, стоявшему у стены. Там висела его одежда. Порывшись в кармане куртки, он нашел то, что искал.
Фляжка была почти пуста. Тем не менее он торопливо отвинтил крышку и залпом осушил остатки. Виски было теплым, но это его не остановило. Миллер вытер губы тыльной стороной ладони и снова вложил фляжку в карман, закрыл гардероб и опять побрел к окну.
Он посмотрел вниз на стоянку машин, затем вверх — на свинцовое небо, понаблюдал за самолетом, ныряющим в облаках.
Внезапно ему показалось, что самолет поглотила плотная серая пелена, но вскоре понял, что это подернулось дымкой стекло.
Он сильно моргнул.
Перед глазами нависла завеса.
Миллер на мгновение закрыл глаза, крепко уцепившись за подоконник.
Снова открыл их.
Он видел все, как в тумане, как через запотевшее стекло машины.
— Ну же, ну, — прошептал он, еще крепче прижав веки.
Так он стоял до тех пор, пока глазам не стало больно, потом осторожно открыл их.
Очертания предметов в палате стали видны с кристальной ясностью, и Миллер с облегчением вздохнул.
Он все еще стоял у окна, когда открылась дверь и вошла сестра Бреннан в сопровождении санитара.
Миллер увидел, что санитар ставит какой-то предмет на столик за спинкой кровати. Это был маленький переносной телевизор.
— Мы подумали, что вам может надоесть одиночество, — сказала сестра Бреннан, включая телевизор.
Миллер не мог сдержать улыбки, когда на экране появилось изображение. Картинка стала резкой, цвет — насыщенным, и это его так обрадовало, как будто он впервые смотрел телевизор.
— Минут через двадцать принесу вам ужин, — сказала медсестра, когда он улегся, уставившись на экран.
Когда за ней закрылась дверь, Миллер расхохотался.
Показывали рекламу очков.
Глава 12
Миллер крепко зажмурился, когда перед глазами снова поплыл туман.
С закрытыми глазами он сосчитал до пяти. И снова открыл их.
Четкость вернулась, и он с облегчением медленно выдохнул, не поддаваясь искушению потерять левый глаз. Уголок глаза страшно чесался, но он решил не прикасаться к нему. В очередной раз смежив веки, Миллер вслушивался в звуки вокруг: позади кровати работал телевизор, стучали часы под ухом.
Из коридора за дверью палаты доносилось шарканье ног — шаги то приближались, то удалялись. Было около половины восьмого вечера, и наступившие приемные часы принесли с собой обычный поток доброжелательных посетителей в соседние палаты. Миллеру позвонил Филип Дикинсон, справившийся о его здоровье, а днем, за несколько часов до этого, ему принесли большой букет цветов с открыткой, подписанной всей съемочной группой. Миллер взглянул на букет. С какой радостью он обменял бы его сейчас на стакан виски! Во рту пересохло, мучила жажда, правда такая, которую обычная вода утолить не могла. Это была не просто жажда, это была настоятельная потребность.
Он уселся на кровати, подложив под спину подушки, и долго таращился в телевизор в стремлении пересилить неотвязное желание. Однако все, что происходило на экране, мало его занимало. Показывали одну из тех пустейших мыльных опер, что заполонили в последнее время телеэкран. Похоже, уже ни одна программа не могла обойтись хотя бы без одной такой оперы, или двух. А то и трех.
Миллер потянулся за пультом дистанционного управления и стал переключать каналы.
Программы замелькали, как перелистываемые страницы книги, пока наконец на экране не появились новости. Налив воды в стакан, он принялся смотреть, но вдруг заморгал, заметив, что изображение вновь стало утрачивать резкость.
«...Шестое подобное убийство за последний месяц».
Миллер пил воду и слушал сообщение диктора, за спиной которого на экране была спроецирована фотография женщины. Женщине было немногим более двадцати лет, симпатичная, несмотря на то, что передние зубы у нее несколько выдавались вперед.
«Репортаж с места события ведет Терри Уорнер», — объявил диктор, и на экране крупным планом появилось лицо темноволосой девушки, которой на вид не было еще и тридцати. На ней была толстая куртка с капюшоном, рука в перчатке сжимала микрофон. От сильного ветра волосы залепляли ей глаза, вынуждая то и дело убирать с лица мешавшие пряди. На заднем плане сновало множество людей. Людей в форме. Полицейских. Санитаров «Скорой помощи». Репортер стояла в палисаднике добротного дома, находившегося, видимо, в одном из жилых районов города. Время от времени Миллер замечал, как к забору, ограждавшему палисадник, подходили зеваки. Констебль из сил выбивался, требуя от толпы разойтись и не мешать следствию, но желание хоть одним глазком взглянуть на труп одерживало верх над страхом быть арестованными.
Терри Уорнер снова провела рукой по волосам, откидывая их назад, и посмотрела в объектив камеры.
Внизу на экране, рядом с эмблемой телекомпании, появилось ее имя.
«В доме, перед которым я стою — начала она, — менее получаса назад был найден труп женщины, и полиция, прибывшая на место происшествия, не без оснований утверждает, что она была убита тем же лицом, на счету которого за последний месяц еще пять убийств. Труп обнаружила соседка, которую врачи пытаются сейчас вывести из шокового состояния. Жертвой убийства стала двадцатитрехлетняя Бернадетта Эванс».
Миллер опять наполнил стакан и слегка усилил громкость.
«Рядом со мной, — продолжала Терри, — находится инспектор сыскной полиции, занимающийся расследованием данного преступления, Стюарт Гибсон».
Миллер весело улыбнулся, узнав полицейского.
— Старина Гибсон, — пробормотал он, разглядывая инспектора.
Раньше, в бытность Миллера на службе в Новом Скотленд-Ярде, они не раз работали вместе, да и теперь еще иногда встречались, заходя в бар пропустить по стаканчику. Годы и служба в полиции оставили на лице инспектора свой отпечаток. Но голубые глаза сверкали по-прежнему неустрашимо. Миллер снова улыбнулся, увидев, как волнуется перед камерой его бывший коллега. Он и раньше сторонился журналистов.
«Можно ли утверждать, что убийство совершено человеком, на счету которого и другие жертвы?» — спросила Терри и поднесла микрофон инспектору.
«Не исключено», — коротко ответил Гибсон.
«Убийца расчленил труп?»
«Воздержусь от ответа».
«Как скоро вы сможете установить личность убийцы?»
«Ответа не будет. — Полицейский отступил назад, пытаясь избежать дотошных вопросов и всевидящего ока камеры. — Это все, что я сейчас могу сказать».
«Каковы мотивы последнего убийства?» — не унималась Терри, шагая рядом с ним.
«Ответа не будет». — Гибсон дал понять, что беседа закончена.
В последний раз взглянув в камеру, полицейский удалился.
"Итак, по всей вероятности, серия убийств, взбудораживших всю страну, поставила полицию в тупик, — сказала журналистка. И после некоторой паузы добавила: — Репортаж вела Терри Уорнер, агентство «Независимый канал».
Ее лицо исчезло с экрана, и вместо нее появился диктор.
«Следующий репортаж Терри Уорнер смотрите в нашем ночном выпуске», — объявил он, переходя к следующему сюжету.
Миллер снова уменьшил громкость.
Шестая жертва.
Об этих убийствах писали в газетах. Он покачал головой: сколько еще людей погибнет, прежде чем убийцу поймают?
Додумать до конца ему не пришлось — внезапно зрение начало слабеть. На этот раз он не удержался и потер глаза. И тотчас его пронзила острая боль. К своему удивлению, он заметил, что, несмотря на неприятные ощущения, зрение восстановилось. Чтобы окончательно убедиться в этом, Миллер несколько раз закрыл и открыл глаза.
Не успел он промокнуть капельку влаги, выступившей на нижнем веке, как за дверью раздались тяжелые шаги и сердитый голос сестры Бреннан, пытавшейся кого-то остановить. Миллер нахмурился.
Дверь открылась, и на пороге появилась смущенная сестра.
— К вам посетитель, мистер Миллер, — сказала она сухо и снова вышла в коридор.
Миллер смотрел на дверь, размышляя, кто бы это мог быть.
В дверь просунулась голова посетителя, и Миллер почувствовал, как в жилах стынет кровь.
Он побледнел, сердце забилось чаще.
Пришелец, плотно закрыв за собой дверь, сверлил взглядом Миллера.
— Какого черта ты сюда притащился? — выдавил из себя Миллер, в голосе его слышались досада и страх. — Как ты меня нашел?
Глава 13
Теперь инспектор полиции Стюарт Гибсон был благодарен сигаретному дыму.
Он перебивал запах крови.
Инспектор стоял, глядя на труп, распростертый у его ног, и старался высосать застрявшую в зубах крошку от бутерброда, съеденного им незадолго до этого.
Рядом с ним стоял сержант сыскной полиции Чандлер, затягиваясь сигаретой «Мальборо» и выпуская тонкую струю дыма. Он тоже смотрел на труп.
Бернадетта Эванс в жизни была симпатичной девушкой, насколько они могли судить по фотографии. Но теперь все выглядело совсем иначе.
Она лежала обнаженная в гостиной небольшого дома, в котором жила вместе с двумя другими девушками. Обе они сейчас были у подруг, не мешая полиции заниматься расследованием. Во время убийства их не было дома. В противном случае, размышлял Гибсон, могло бы быть три трупа. Тот, который сейчас находился перед ним, был ужасен.
Убитая лежала с раскинутыми на манер крыльев руками, одна ладонь уже скрючилась — наступило трупное окоченение. Труп начал приобретать синеватый оттенок, главным образом, из-за большой потери крови. Этой темно-красной жидкостью были заляпаны ковер и мебель в комнате. Впечатление такое, будто какой-то помешавшийся художник забрел в гостиную и расплескал повсюду несколько банок густой красной краски.
Голова ее, точнее то, что от нее осталось, превратилась в сплошное месиво после нескольких десятков ударов старинной медной кочергой, брошенной рядом с трупом. Под градом ударов череп просто треснул — он раскрошился на сотни мельчайших осколков. Все кости и ткани выше нижней челюсти, как и череп, были размозжены и залиты липкой смесью крови, костной крошки и мозга. От трупа исходил страшный смрад, и Гибсон поперхнулся, когда ему пришлось склониться и осмотреть увечья, нанесенные на остальных частях тела. Тело оказалось изуродовано еще больше, чем голова.
Грудная клетка и груди были сравнительно нетронуты, за исключением трех-четырех незначительных порезов вокруг правого соска, один из которых, правда, почти рассекал темный кружок вокруг него, зато на животе зияли многочисленные глубокие и рваные раны. В двух местах из живота вылезли кишки, облепленные свернувшейся кровью. Однако наиболее ужасающую картину представляли половые органы девушки. Лобок, бедра и вся промежность были так искромсаны, что на их месте образовался сплошной зловонный кратер, обагренный запекшейся кровавой массой. Наружные половые губы убийца, видимо, поспешно, но основательно срезал, бросил рядом с трупом, теперь эти окровавленные кусочки мяса уже высохли и обесцветились. Относительно орудия убийства сомнений не возникало — это был большой и острый, как бритва, кухонный нож.
Вогнанный по рукоятку, он торчал из влагалища. Как металлический фаллос, застрявший там в финальном акте непристойного безумия.
— Если это может служить утешением, — сказал Сэм Лумис, накрывая простыней изувеченную нижнюю часть тела, — я уверен, что это было сделано уже после того, как она была мертва.
Патологоанатом, подняв брови, взглянул на Гибсона.
— Разве ж это утешение? — тихо произнес инспектор.
Он повернулся и жестом пригласил подойти двух ожидающих дальнейших указаний санитаров «Скорой помощи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Советую вам несколько дней беречь глаза от яркого света, — сказал хирург. — Можно просто поносить темные очки. Нам бы не хотелось переделывать работу.
— Как скоро вы сможете сказать, что мое зрение восстановлено окончательно? — поинтересовался Миллер.
— Трудно сказать. Остается только надеяться, что не возникнет осложнений, особенно я опасаюсь за левый глаз. В любой момент может начаться отторжение. Это касается любого пересаженного органа.
Миллер понимающе кивнул.
— Когда я смогу выйти отсюда? — спросил специалист по киноэффектам.
— Выйти из больницы? — переспросил Кук, несколько удивленный. — Я бы не торопился вас выписывать, пока мы не убедимся окончательно, что новый глаз прижился и вам ничего не грозит. Это займет пару недель, может, и больше.
— Извините, доктор, — вспылил Миллер, — но можете не рассчитывать, что я задержусь здесь еще на две недели!
— Хотите вы того или нет — у вас нет выбора, — сердито настаивал хирург.
— Нет, это у вас нет выбора. Если я решу уйти отсюда, вам придется с этим смириться.
— Это довольно глупо. Без квалифицированного наблюдения ваше состояние может снова ухудшиться. Я снимаю с себя ответственность, если вы будете настаивать.
— А я и не прошу вас отвечать за меня. Я выписываюсь из больницы по собственной воле.
Кук недоверчиво покачал головой.
— Если начнется осложнение, вы можете навсегда лишиться зрения, и мы уже ничем вам не поможем.
— Ну что ж, я готов рискнуть, — сказал Миллер. — Я вижу — это главное. Вы сотворили чудо, и я благодарен вам за это, но не торчать же мне в этой проклятой больнице еще две недели, пока вы будете наблюдать за моим состоянием. Я просто сойду с ума. Все, что касается последствий, пусть будет на моей совести.
— Как знаете, это — ваше решение, — вздохнул хирург. — Но мне бы не хотелось вас отпускать.
Миллер улыбнулся.
— Вы сделали достаточно много — вернули мне зрение. Вы и этот несчастный, глаза которого послужили медицине и после его смерти, — сказал Миллер и, помолчав, вдруг спросил: — Кстати, кто он?
Кук нервно сглотнул.
— Я не имею права разглашать подобные сведения, — быстро сказал он, снова покачал головой и поднял руки, давая понять, что признает свое поражение. — Ничего не поделаешь, если вы решили уходить, это ваше право. Моя миссия закончится, как только вы переступите порог больницы.
Миллер утвердительно кивнул.
* * *
Миллер взглянул на часы.
Без двадцати пяти четыре.
Он выпрыгнул из кровати и подошел к небольшому гардеробу, стоявшему у стены. Там висела его одежда. Порывшись в кармане куртки, он нашел то, что искал.
Фляжка была почти пуста. Тем не менее он торопливо отвинтил крышку и залпом осушил остатки. Виски было теплым, но это его не остановило. Миллер вытер губы тыльной стороной ладони и снова вложил фляжку в карман, закрыл гардероб и опять побрел к окну.
Он посмотрел вниз на стоянку машин, затем вверх — на свинцовое небо, понаблюдал за самолетом, ныряющим в облаках.
Внезапно ему показалось, что самолет поглотила плотная серая пелена, но вскоре понял, что это подернулось дымкой стекло.
Он сильно моргнул.
Перед глазами нависла завеса.
Миллер на мгновение закрыл глаза, крепко уцепившись за подоконник.
Снова открыл их.
Он видел все, как в тумане, как через запотевшее стекло машины.
— Ну же, ну, — прошептал он, еще крепче прижав веки.
Так он стоял до тех пор, пока глазам не стало больно, потом осторожно открыл их.
Очертания предметов в палате стали видны с кристальной ясностью, и Миллер с облегчением вздохнул.
Он все еще стоял у окна, когда открылась дверь и вошла сестра Бреннан в сопровождении санитара.
Миллер увидел, что санитар ставит какой-то предмет на столик за спинкой кровати. Это был маленький переносной телевизор.
— Мы подумали, что вам может надоесть одиночество, — сказала сестра Бреннан, включая телевизор.
Миллер не мог сдержать улыбки, когда на экране появилось изображение. Картинка стала резкой, цвет — насыщенным, и это его так обрадовало, как будто он впервые смотрел телевизор.
— Минут через двадцать принесу вам ужин, — сказала медсестра, когда он улегся, уставившись на экран.
Когда за ней закрылась дверь, Миллер расхохотался.
Показывали рекламу очков.
Глава 12
Миллер крепко зажмурился, когда перед глазами снова поплыл туман.
С закрытыми глазами он сосчитал до пяти. И снова открыл их.
Четкость вернулась, и он с облегчением медленно выдохнул, не поддаваясь искушению потерять левый глаз. Уголок глаза страшно чесался, но он решил не прикасаться к нему. В очередной раз смежив веки, Миллер вслушивался в звуки вокруг: позади кровати работал телевизор, стучали часы под ухом.
Из коридора за дверью палаты доносилось шарканье ног — шаги то приближались, то удалялись. Было около половины восьмого вечера, и наступившие приемные часы принесли с собой обычный поток доброжелательных посетителей в соседние палаты. Миллеру позвонил Филип Дикинсон, справившийся о его здоровье, а днем, за несколько часов до этого, ему принесли большой букет цветов с открыткой, подписанной всей съемочной группой. Миллер взглянул на букет. С какой радостью он обменял бы его сейчас на стакан виски! Во рту пересохло, мучила жажда, правда такая, которую обычная вода утолить не могла. Это была не просто жажда, это была настоятельная потребность.
Он уселся на кровати, подложив под спину подушки, и долго таращился в телевизор в стремлении пересилить неотвязное желание. Однако все, что происходило на экране, мало его занимало. Показывали одну из тех пустейших мыльных опер, что заполонили в последнее время телеэкран. Похоже, уже ни одна программа не могла обойтись хотя бы без одной такой оперы, или двух. А то и трех.
Миллер потянулся за пультом дистанционного управления и стал переключать каналы.
Программы замелькали, как перелистываемые страницы книги, пока наконец на экране не появились новости. Налив воды в стакан, он принялся смотреть, но вдруг заморгал, заметив, что изображение вновь стало утрачивать резкость.
«...Шестое подобное убийство за последний месяц».
Миллер пил воду и слушал сообщение диктора, за спиной которого на экране была спроецирована фотография женщины. Женщине было немногим более двадцати лет, симпатичная, несмотря на то, что передние зубы у нее несколько выдавались вперед.
«Репортаж с места события ведет Терри Уорнер», — объявил диктор, и на экране крупным планом появилось лицо темноволосой девушки, которой на вид не было еще и тридцати. На ней была толстая куртка с капюшоном, рука в перчатке сжимала микрофон. От сильного ветра волосы залепляли ей глаза, вынуждая то и дело убирать с лица мешавшие пряди. На заднем плане сновало множество людей. Людей в форме. Полицейских. Санитаров «Скорой помощи». Репортер стояла в палисаднике добротного дома, находившегося, видимо, в одном из жилых районов города. Время от времени Миллер замечал, как к забору, ограждавшему палисадник, подходили зеваки. Констебль из сил выбивался, требуя от толпы разойтись и не мешать следствию, но желание хоть одним глазком взглянуть на труп одерживало верх над страхом быть арестованными.
Терри Уорнер снова провела рукой по волосам, откидывая их назад, и посмотрела в объектив камеры.
Внизу на экране, рядом с эмблемой телекомпании, появилось ее имя.
«В доме, перед которым я стою — начала она, — менее получаса назад был найден труп женщины, и полиция, прибывшая на место происшествия, не без оснований утверждает, что она была убита тем же лицом, на счету которого за последний месяц еще пять убийств. Труп обнаружила соседка, которую врачи пытаются сейчас вывести из шокового состояния. Жертвой убийства стала двадцатитрехлетняя Бернадетта Эванс».
Миллер опять наполнил стакан и слегка усилил громкость.
«Рядом со мной, — продолжала Терри, — находится инспектор сыскной полиции, занимающийся расследованием данного преступления, Стюарт Гибсон».
Миллер весело улыбнулся, узнав полицейского.
— Старина Гибсон, — пробормотал он, разглядывая инспектора.
Раньше, в бытность Миллера на службе в Новом Скотленд-Ярде, они не раз работали вместе, да и теперь еще иногда встречались, заходя в бар пропустить по стаканчику. Годы и служба в полиции оставили на лице инспектора свой отпечаток. Но голубые глаза сверкали по-прежнему неустрашимо. Миллер снова улыбнулся, увидев, как волнуется перед камерой его бывший коллега. Он и раньше сторонился журналистов.
«Можно ли утверждать, что убийство совершено человеком, на счету которого и другие жертвы?» — спросила Терри и поднесла микрофон инспектору.
«Не исключено», — коротко ответил Гибсон.
«Убийца расчленил труп?»
«Воздержусь от ответа».
«Как скоро вы сможете установить личность убийцы?»
«Ответа не будет. — Полицейский отступил назад, пытаясь избежать дотошных вопросов и всевидящего ока камеры. — Это все, что я сейчас могу сказать».
«Каковы мотивы последнего убийства?» — не унималась Терри, шагая рядом с ним.
«Ответа не будет». — Гибсон дал понять, что беседа закончена.
В последний раз взглянув в камеру, полицейский удалился.
"Итак, по всей вероятности, серия убийств, взбудораживших всю страну, поставила полицию в тупик, — сказала журналистка. И после некоторой паузы добавила: — Репортаж вела Терри Уорнер, агентство «Независимый канал».
Ее лицо исчезло с экрана, и вместо нее появился диктор.
«Следующий репортаж Терри Уорнер смотрите в нашем ночном выпуске», — объявил он, переходя к следующему сюжету.
Миллер снова уменьшил громкость.
Шестая жертва.
Об этих убийствах писали в газетах. Он покачал головой: сколько еще людей погибнет, прежде чем убийцу поймают?
Додумать до конца ему не пришлось — внезапно зрение начало слабеть. На этот раз он не удержался и потер глаза. И тотчас его пронзила острая боль. К своему удивлению, он заметил, что, несмотря на неприятные ощущения, зрение восстановилось. Чтобы окончательно убедиться в этом, Миллер несколько раз закрыл и открыл глаза.
Не успел он промокнуть капельку влаги, выступившей на нижнем веке, как за дверью раздались тяжелые шаги и сердитый голос сестры Бреннан, пытавшейся кого-то остановить. Миллер нахмурился.
Дверь открылась, и на пороге появилась смущенная сестра.
— К вам посетитель, мистер Миллер, — сказала она сухо и снова вышла в коридор.
Миллер смотрел на дверь, размышляя, кто бы это мог быть.
В дверь просунулась голова посетителя, и Миллер почувствовал, как в жилах стынет кровь.
Он побледнел, сердце забилось чаще.
Пришелец, плотно закрыв за собой дверь, сверлил взглядом Миллера.
— Какого черта ты сюда притащился? — выдавил из себя Миллер, в голосе его слышались досада и страх. — Как ты меня нашел?
Глава 13
Теперь инспектор полиции Стюарт Гибсон был благодарен сигаретному дыму.
Он перебивал запах крови.
Инспектор стоял, глядя на труп, распростертый у его ног, и старался высосать застрявшую в зубах крошку от бутерброда, съеденного им незадолго до этого.
Рядом с ним стоял сержант сыскной полиции Чандлер, затягиваясь сигаретой «Мальборо» и выпуская тонкую струю дыма. Он тоже смотрел на труп.
Бернадетта Эванс в жизни была симпатичной девушкой, насколько они могли судить по фотографии. Но теперь все выглядело совсем иначе.
Она лежала обнаженная в гостиной небольшого дома, в котором жила вместе с двумя другими девушками. Обе они сейчас были у подруг, не мешая полиции заниматься расследованием. Во время убийства их не было дома. В противном случае, размышлял Гибсон, могло бы быть три трупа. Тот, который сейчас находился перед ним, был ужасен.
Убитая лежала с раскинутыми на манер крыльев руками, одна ладонь уже скрючилась — наступило трупное окоченение. Труп начал приобретать синеватый оттенок, главным образом, из-за большой потери крови. Этой темно-красной жидкостью были заляпаны ковер и мебель в комнате. Впечатление такое, будто какой-то помешавшийся художник забрел в гостиную и расплескал повсюду несколько банок густой красной краски.
Голова ее, точнее то, что от нее осталось, превратилась в сплошное месиво после нескольких десятков ударов старинной медной кочергой, брошенной рядом с трупом. Под градом ударов череп просто треснул — он раскрошился на сотни мельчайших осколков. Все кости и ткани выше нижней челюсти, как и череп, были размозжены и залиты липкой смесью крови, костной крошки и мозга. От трупа исходил страшный смрад, и Гибсон поперхнулся, когда ему пришлось склониться и осмотреть увечья, нанесенные на остальных частях тела. Тело оказалось изуродовано еще больше, чем голова.
Грудная клетка и груди были сравнительно нетронуты, за исключением трех-четырех незначительных порезов вокруг правого соска, один из которых, правда, почти рассекал темный кружок вокруг него, зато на животе зияли многочисленные глубокие и рваные раны. В двух местах из живота вылезли кишки, облепленные свернувшейся кровью. Однако наиболее ужасающую картину представляли половые органы девушки. Лобок, бедра и вся промежность были так искромсаны, что на их месте образовался сплошной зловонный кратер, обагренный запекшейся кровавой массой. Наружные половые губы убийца, видимо, поспешно, но основательно срезал, бросил рядом с трупом, теперь эти окровавленные кусочки мяса уже высохли и обесцветились. Относительно орудия убийства сомнений не возникало — это был большой и острый, как бритва, кухонный нож.
Вогнанный по рукоятку, он торчал из влагалища. Как металлический фаллос, застрявший там в финальном акте непристойного безумия.
— Если это может служить утешением, — сказал Сэм Лумис, накрывая простыней изувеченную нижнюю часть тела, — я уверен, что это было сделано уже после того, как она была мертва.
Патологоанатом, подняв брови, взглянул на Гибсона.
— Разве ж это утешение? — тихо произнес инспектор.
Он повернулся и жестом пригласил подойти двух ожидающих дальнейших указаний санитаров «Скорой помощи».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33