Грудь плоская, равно как и зад. Да, Господь Бог обошелся с ней неласково.
Думаю, мы с ней отлично поладим. По-видимому, она решила сама всё организовать, всё взять в свои руки, мне останется только приходить и давать ей необходимые пояснения. Это меня вполне устраивает; мне совсем не хочется с ней спорить. Вряд ли она в меня влюбится; у меня создалось впечатление, что она вообще не способна сблизиться с мужчиной.

К одиннадцати часам в кабинет шумно врывается новое лицо. Это некий Патрик Леруа, очевидно, он сидит в одной комнате с Катрин. Цветастая рубашка, джинсы, туго обтягивающие ягодицы, на поясе – связка ключей, звякающая при ходьбе. Он сообщает нам, что здорово вымотался. Провел ночь в джазовом клубе с приятелем, и им удалось «снять двух телок». В общем, он доволен.
Все время до обеда он будет звонить по телефону. Разговаривает он громко.
Тема третьего разговора сама по себе весьма печальна: одна их общая знакомая, его и его собеседницы, погибла в автомобильной аварии. И есть отягчающее обстоятельство – за рулем был другой их общий знакомый, которого он называет «этот самый Фред». Так вот, этот самый Фред совершенно не пострадал.
Все это по идее очень прискорбно, но циничная вульгарность его манер, задранные на стол ноги и идиотский жаргон заставляют забыть, о чем, собственно, речь: «Натали была такая классная… Такая клевая… Да, лажа вышла… Ты была на похоронах? Я на похороны не хожу, мне чего-то страшно. И потом, не вижу смысла… Хотя для стариков, может, и есть смысл. А этот самый Фред был? Ну и ну, до чего он везучий, этот педик».
Когда начался обеденный перерыв, я вздохнул с облегчением.

Во второй половине дня я должен был явиться к начальнику «отдела разработок по информатике». Не знаю зачем. Мне, во всяком случае, нечего было ему сказать.
Я прождал полтора часа в пустом полутемном кабинете. Зажигать свет не хотелось, отчасти из боязни выдать свое присутствие.
Перед тем как проводить в кабинет, мне вручили объемистый доклад под названием «Директивный план основных задач в области информатики по министерству сельского хозяйства». Опять-таки непонятно, с какой целью. Этот документ не имел ко мне никакого отношения. Он был посвящен, если верить вступительной главе, «попытке предварительной выработки определения для различных архетипических сценариев, создаваемых с установкой на конкретные задания». Такими конкретными заданиями – которые, в свою очередь, должны быть «подвергнуты более тщательному анализу для уяснения их целесообразности» – были, например: разработка различных аспектов государственной помощи фермерам; выведение смежных отраслей на европейский уровень конкурентоспособности; изменение торгового ассортимента в сторону увеличения доли свежих продуктов… Я быстро перелистал доклад, подчеркнул карандашом нелепые фразы. Например, такие:
«Достижение стратегического уровня возможно при создании глобальной системы информации, интегрирующей в себе гетерогенные подсистемы».
Или:
«Представляется необходимым срочно преобразовать действующую каноническую модель взаимосвязей в новую организационную динамику, которая позволит создать базу данных, ориентированную на объект».
Наконец пришла секретарша и сообщила, что совещание еще не кончилось и что ее начальник, к сожалению, не сможет сегодня меня принять.
Что ж, ладно… Я отправился домой. Мне за это платят, а в остальном – мое дело маленькое.
В метро, на станции «Севр-Бабилон», я увидел странную надпись, выведенную кем-то на стене:
«Бог предусмотрел неравенство между людьми, но отнюдь не несправедливость».
Я подумал: кто же он, этот человек, так хорошо осведомленный о замыслах Всевышнего?
Глава 8
Обычно в выходные я ни с кем не общаюсь. Сижу дома, занимаюсь уборкой; впадаю в легкую депрессию.
Однако в эту субботу, между восемью и одиннадцатью часами вечера, у меня назначена встреча. Я ужинаю с моим другом-священником в мексиканском ресторане. Ресторан хороший; с этим всё нормально. Но вот мой друг… По-прежнему ли он мне друг?
Мы вместе учились; нам было по двадцать лет. Совсем молодые люди. Теперь нам тридцать. Он, получив диплом инженера, пошел в семинарию – выбрал свой путь. Сейчас он приходский священник в Витри. Приход не из легких.

Я ем лепешку с красной фасолью, а Жан-Пьер Бюве говорит со мной о сексуальности. По его мнению, интерес, который наше общество якобы испытывает к эротизму (уделяя ему столько места в рекламе, в иллюстрированных журналах, во всех средствах массовой информации вообще), на самом деле чисто напускной. В действительности большинству людей эта тема быстро приедается; но они утверждают обратное: такое вот занятное ханжество наизнанку.
И он принимается излагать мне свою теорию. Наша цивилизация, говорит он, страдает от истощения жизненной силы. В век Людовика XIV, когда аппетит к жизни был велик, официальная культура упорно и последовательно ниспровергала наслаждение, отрицала власть плоти, настойчиво напоминала о том, что мирская жизнь может дать только несовершенные радости, что единственный источник истинного счастья – в Боге. Сегодня, утверждает он, никто не стал бы и слушать подобные суждения. Мы не можем обойтись без пикантных историй о любви, без эротизма, ибо нам необходимо снова и снова слышать, как упоительна и волнующа жизнь: потому, разумеется, что сами мы в этом слегка сомневаемся.
У меня такое впечатление, что он видит во мне яркий пример этого самого истощения жизненной силы. Ни сексуальности, ни честолюбия, ни даже простой тяги к развлечениям. Не знаю, что ему ответить; по-моему, все кругом такие же. Я считаю себя нормальным. Ну, может, и не полностью, но кто же полностью нормален, а? Скажем так нормальным на восемьдесят процентов.
Поскольку я должен что-то ответить, я замечаю, что в наше время каждый человек в тот или иной момент своей жизни неизбежно ощущает себя неудачником. Тут наши мнения совпадают.
Разговор не клеится. Я через силу ем слипшуюся вермишель. Он советует мне обратиться к Богу либо сходить к психоаналитику; от такого сближения меня передергивает. Он развивает свою мысль, моя ситуация его беспокоит; очевидно, ему кажется, что я – на пороге беды. Я одинок, слишком уж одинок; а это, по его мнению, противно природе.
Мы выпиваем по рюмке, и он раскрывает карты. Он считает, что выход – это Иисус, источник жизни. Жизни наполненной, живой. «Ты должен признать свою божественную природу!» – восклицает он; люди за соседним столиком оборачиваются. Я чувствую усталость; у меня впечатление, что мы с ним зашли в тупик. На всякий случай я улыбаюсь. У меня не так уж много друзей, и этого друга терять не хотелось бы. «Ты должен признать свою божественную природу…» – повторяет он уже не так громко; я обещаю, что постараюсь превозмочь себя. Говорю еще какие-то фразы, пытаюсь восстановить консенсус.
Напоследок – чашка кофе, и мы расходимся по домам. В сущности, это был приятный вечер.
Глава 9
Шесть человек сидят за овальным столом, стол красивый, под красное дерево. Темно-зеленые шторы на окнах задернуты, словно находишься в небольшой гостиной. У меня вдруг возникает предчувствие, что совещание продлится все утро.
У первого представителя министерства сельского хозяйства голубые глаза. Он молод, носит маленькие круглые очки, надо полагать вчерашний студент. Несмотря на свою молодость, он производит более чем серьезное впечатление. Во время совещания он будет постоянно делать какие-то записи, иногда в самые неожиданные моменты. Это явно начальник, если не сейчас, так в будущем.
Второй представитель министерства – мужчина средних лет, со шкиперской бородкой, как у строгих наставников в детском комиксе «Клуб Пяти». Похоже, он имеет большое влияние на Катрин Лешардуа, сидящую рядом с ним. Это теоретик. Во всех своих выступлениях он будет призывать нас к порядку, напоминать, сколь важна методология, а если взять шире – как важно всё обдумать перед тем, как начать действовать. В данной ситуации эти призывы непонятны: что тут обдумывать, если программное обеспечение уже куплено, – однако я не решаюсь высказаться. Я сразу почувствовал, что не нравлюсь этому человеку. Как завоевать его расположение? И я решаю: при каждом его выступлении буду ему поддакивать с глуповато-восторженным видом, как будто он раскрыл передо мной бездны премудрости. Тогда он наверняка подумает, что я – очень исполнительный молодой человек, готовый по его приказу устремиться в нужном направлении.
Третий представитель министерства – Катрин Лешардуа. Сегодня она, бедненькая, вроде как погрустнела; от ее прежней воинственности ничего не осталось. Маленькое некрасивое личико насуплено, она то и дело протирает очки. Не исключено даже, что она плакала; вполне могу представить себе, как утром, одеваясь в одиночестве, она вдруг разражается рыданиями.
Четвертый представитель министерства – прямо карикатура на деятеля социалистической аграрной партии; он в сапогах и в теплой куртке с капюшоном, словно только что вернулся с полевых работ; у него окладистая борода, он курит трубку; не хотелось бы мне быть его сыном. На столе перед ним выложена напоказ книга под названием «Освоение новых технологий в сыроваренной промышленности». Не понимаю, что он тут делает, – ведь явно ничего не смыслит в обсуждаемой теме; должно быть, это представитель рядовых аграриев. Как бы там ни было, он, по-видимому, поставил себе целью накалить атмосферу и спровоцировать конфликт частыми замечаниями насчет «бесполезности таких совещаний, которые в итоге ничего не дают», или же «компьютерных программ, которые подбирают в министерстве кабинетные работники и в которых совершенно не учитываются реальные потребности тружеников полей».
Напротив него сидит сотрудник моей фирмы, который неутомимо – и на мой взгляд, довольно-таки неуклюже – парирует его замечания, притворяясь, будто думает, что тот нарочно всё преувеличивает, то есть просто-напросто шутит. Этот человек – один из моих начальников; кажется, его зовут Норбер Лежайи. Я не знал, что он будет на этом совещании, и не могу сказать, чтобы меня радовало его присутствие. Физиономия и манеры у него в точности как у свиньи. Он не упускает ни малейшей возможности посмеяться – долгим сальным смехом. Когда он не смеется, то не спеша потирает руки. Он полный, даже тучный, и обычно я с трудом переношу его ничем не оправданное самодовольство. Но сегодня утром я чувствую себя очень хорошо, и раза два я даже рассмеюсь вместе с ним, когда он сострит.
Во время совещания в комнате будет эпизодически появляться еще один, седьмой участник, внося оживление в рабочую обстановку. Это начальник «отдела разработок по информатике» министерства сельского хозяйства, с которым я разминулся позавчера. Кажется, что он прямо-таки задался целью воплотить в себе особо динамичный тип молодого, напористого руководителя. В этом отношении он намного превзошел всё, что мне когда-либо приходилось видеть. Рубашка у него расстегнута, словно ему некогда было даже застегнуться, галстук сбился набок, словно от стремительного движения вперед. В самом деле, он не ходит по коридорам, а носится. Он бы летал, если бы мог. Лицо у него лоснится от пота, волосы взлохмаченные и влажные, как будто он только что вылез из бассейна.
Войдя в комнату в первый раз, он замечает меня и моего начальника; и каким-то непостижимым образом мгновенно оказывается рядом с нами; честное слово, он преодолел расстояние в десять метров меньше чем за пять секунд – во всяком случае, я не успел проследить за его перемещением в пространстве.
Он кладет мне руку на плечо и ласково заговаривает со мной, бесконечно извиняясь за то, что позавчера заставил прождать зря; я лучезарно улыбаюсь и говорю, что это пустяки, что я все понимаю, что я уверен: рано или поздно наша встреча состоится. Я вполне искренен. Трогательный момент: он наклоняется ко мне, ко мне одному; можно подумать, мы – влюбленная пара, которую жизнь соединила вновь после долгой разлуки.
До конца совещания он появится еще дважды, но не войдет, а останется на пороге и будет обращаться исключительно к молодому человеку в очках. И каждый раз первым делом с чарующей улыбкой извинится, что помешал; он стоит на пороге, держась за дверные створки, балансируя на одной ноге, словно распирающая его кипучая энергия не позволяет ему долго оставаться в неподвижности.
Само совещание мне почти не запомнилось; во всяком случае, там не было принято никаких конкретных решений, разве что в последние пятнадцать минут, наспех, перед самым обедом, когда был установлен график подготовительных занятий в провинции. Меня это прямо касается, поскольку выезжать туда предстоит мне; поэтому я быстро записываю даты и места проведения занятий на листке бумаги, который потеряю вечером того же дня.

Всё в целом мне заново объяснят на следующий день, на брифинге у теоретика. Я узнаю, что речь идет о сложной трехступенчатой системе подготовки, разработанной министерством (то есть, если я правильно понял, им самим). Задача системы – оптимальным образом соответствовать нуждам пользователей, последовательно проводя их по трем взаимодополняющим, но органически независимым друг от друга ступеням. Весь замысел несёт на себе несомненную печать выдающегося интеллекта.
Конкретно это выражается в том, что мне предстоит серия командировок: сначала на две недели в Руан, потом на неделю в Дижон и, наконец, на четыре дня в Ларош-сюр-Ион. Я уеду первого декабря и вернусь к Рождеству, что позволит мне «провести праздник в кругу семьи». Таким образом, не забыт и фактор «внимательного отношения к человеку». Потрясающе.
Я узнаю также – и это для меня неожиданность, – что буду вести занятия не один. Моя фирма решила послать двух человек. Стало быть, работа в тандеме. В течение двадцати четырех минут, при напряженном молчании аудитории, теоретик излагает преимущества и недостатки преподавательской работы в тандеме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15