«Надо бы умереть», — сказал он себе откровенно. Жизни всегда будет мало, но когда-то ведь необходимо и остановиться. Умереть, и пусть они останутся со своим прекрасно отрегулированным обществом, с ночными крысиными драками на улицах, с барами, в которых, как в девятнадцатом веке, горят свечи. Нужно умереть и лежать тихо в земле, и чтоб ничто не волновало. В земле», — повторил Лукьянов горько. Пожалуй, они не кладут мертвых в землю. А куда кладут? Впервые за последние два десятилетия Ипполит задумался над тем, куда же теперь девают умерших нью-йоркцев. Сжигают? Очевидно, сжигают. В 21 м веке говорить о смерти считается неприличным.
— Эй, ты жив там? — спросила его амазонка.
— Жив.
— Хорошо, — удовлетворилась амазонка.
Лукьянов понял, что они сейчас выберутся из Манхэттена по Квинсборо-бридж. Через несколько минут под колесами мотоцикла уже шелестел металлический шероховатый настил моста Квинсборо, а в просветах между ржавыми гигантскими балками моста были видны ровные треугольники неспокойной тяжелой воды Ист-ривер — мертвой реки уже во времена детства и юности Лукьянова. Интересно, если опустить в Ист-ривер рыбину, очевидно, вытащив ее обратно, обнаружишь только скелет? Ядовитые реки, страшные улицы…
Мысли Лукьянова резко оборвались, потому что при выезде с Квинсборо-бридж мотоцикл вдруг накрыло пятно света. Амазонка затормозила и остановилась.
— Сойдите с мотоцикла! — приказал невидимый голос в громкоговоритель.
— Влипли, — негромко сказала амазонка. — Ты молчи, говорить буду я.
Лукьянов кивнул. Вот так приходит конец, именно тогда, когда ты расслабился, чувствуешь себя в безопасности. Ему уже не хотелось умереть, ему хотелось жить. Любой жизнью, но жить. Из темноты в пятно света навстречу им вошли трое в камуфляжной форме.
— License, — потребовал один из них, молодой парень в пилотке на короткоостриженной блондинистой голове.
Амазонка полезла во внутренний карман кожаной куртки.
— Медленно, бэби, — приказал ей парень.
Двое других, тупорылые автоматы свисали с плеч, безучастно смотрели на происходящее. Девушка вынула из кармана пластиковую айдентити-кард и протянула ее блондину в пилотке. «Что делают у Квинсборо-бридж парашютисты?» — подумал Лукьянов.
— Курьер Департмента Транспорта, — прочел парень, глядя в айдентити-кард. — Что в мотоцикле?
— Деливери. Пакеты, — девушка говорила спокойно.
Не отдавая ей кард, парень в пилотке указал на Лукьянова:
— Это кто?
— Бой-френд, — быстро, упреждая Лукьянова, сказала девушка.
Лукьянов, расстегнув пиджак, обнажил значок, данный ему Тэйлором.
— Специальный Агент Департмента Демографии.
По брезгливому выражению лица парня в пилотке было ясно, что он видит такой значок первый раз в жизни. Парни с автоматами оба жевали жвачку, Лукьянов заметил, что все парашютисты очень молоды и усиленно стараются выглядеть «настоящими парашютистами», как будто не веря в то, что они и есть настоящие. Лукьянов сталкивался с этим феноменом всю свою писательскую жизнь. Полицейские усердно стараются быть «настоящими полицейскими», преступники играют «настоящих преступников», сам Лукьянов играл в свое время роль «автора trash-books» — полицейских историй. Ребята хотят казаться невозмутимыми.
— Митчелл, осмотри их транспорт! — приказал блондин.
Один из парней отошел и наклонился над мотоциклом. Блондин отдал амазонке айдентити-кард и не спросил айдентити-кард у Лукьянова. Адреналин в крови Ипполита вскипел и шибанул ему в голову, как хорошее шампанское, вдруг обнаружились сырые, кислые запахи ночи, из-под шлема девушки вырвался черный локон и упал ей на лоб. «Почему она не снимет шлем? — подумал Лукьянов. — Кажется, она хорошенькая, female, молодые самцы тотчас бы вспомнили, что они самцы, а не парашютисты…» Возможно, поймав его мысли, девушка сняла шлем, и множество черных локонов тяжело стекло на ее кожаную куртку.
— Такая красивая девушка могла бы найти себе работу поспокойнее, — заметил блондин.
Она пожала плечами.
— Я люблю скорость, офицер.
— Ничего нет, лейтенант, — объявил Митчелл, — кроме этого…
В руке у него был небольшой кожаный мешок, обмотанный у горла металлической цепью, которая заканчивалась красными сургучными печатями. Лейтенант взял из руки Митчелла мешок и внимательно осмотрел печати.
— Пакеты, — заметила девушка, — спецпочта Департмента. Не секретная.
— Кого ищем, лейтенант? — осмелился спросить Лукьянов.
— Кого надо, — ответил лейтенант, протягивая мешок девушке.
«Неужели пронесло?» — подумал Лукьянов, не веря в то, что пронесло.
— Куда направляетесь? — спросил лейтенант.
— Аэропорт. Мы можем ехать?
— Можете, — без выражения объявил лейтенант.
Он поднял руку в воздух, и свет погас. Некоторое время невозможно было рассмотреть ничего вокруг, затем из мрака выступил бронетранспортер с торчащими на фоне чуть посветлевшего неба над Ист-ривер многочисленными стебельками пулеметов. Трое, смутные спины, шли не спеша к передвижному железному дому. У железного дома двигалось еще несколько фигур.
— Shit! — сказала девушка, когда они тихо отъехали от моста. — Я думала, мы пропали. Виктор предупредил меня, что у тебя нет никаких документов… А в мешке у меня… — Девушка не закончила и, вздохнув, засмеялась… — Ну повезло, прорвались…
— Слушайте, как вас зовут? Я даже не знаю, как ваше имя?
— Синтия… Синтия О'Руркэ…
Девушка нажала на педаль газа, очевидно давая этим понять, что разговор окончен, и поддельный «Харлей», подпрыгнув, понесся в хаос развернувшегося перед ними Большого Нью-Йорка.
Почти светало, когда Синтия О'Руркэ остановила мотоцикл.
— Выходи, — сказала она и спустилась с седла.
Лукьянов вылез из яйца и осторожно встал на затекшиеноги. Они находились на улице, обильно застроенной старыми, красного кирпича домами. Единственной особенностью улицы было то, что, начиная с того места, где они стояли, улица резко поднимались на холм. На углу с пересекающей улицей стоял недвижимый и тихий гарбич-трак. В кабине видны были несколько голов. Синтия О'Руркэ вынула из кофра на заднем сиденье мешок.
— Пошли. — Двинулась к дому, против которого они остановились, очевидно цели путешествия.
«Многословностью сестра Виктора не отличается», — подумал Лукьянов и задрал голову, поглядел на скучное здание, в которое они направлялись. Он насчитал одиннадцать этажей и устремился за уже стоящей у входной двери девушкой.
Из пыльного обширного холла с зелеными скамейками у каждой стены, мимо элевейтора Синтия О'Руркэ прошла в небольшой коридор, заканчивающийся желтой дверью с надписью: «Стой здесь, не иди дальше», и смело толкнула дверь. Сразу за дверью обнаружились ведущие вниз цементные ступени, и Синтия, а за нею и Лукьянов стали спускаться вниз. Лестница закончилась обширным помещением, заполненным всевозможной старой мебелью, может быть сданной на хранение жильцами дома. Обширный «проспект» и маленькие «улочки» рассекали море мебели на блоки. Уверенно шагая между блоками, Синтия О'Руркэ прошла к стене помещения и, остановившись перед массивной, на сей раз железной дверью, постучала. Дверь открыли изнутри, она повернулась, в два приема вышла из стены, и Лукьянов увидел, что в профиль дверь была толщиной со стену. В дверном проеме стоял человек, одетый в китайский, без воротника, черный ватник.
— Хай, Сэм, — сказала Синтия.
— Хай, — ответил человек осторожно и отодвинулся, давая возможность Синтии и Лукьянову войти.
Внутри пахло горелым машинным маслом и металлом. Помещение, по стенам обвитое толстыми и тонкими трубами, было уставлено машинами для обработки металла. Лукьянов узнал сверлильный и токарный станки. Пол помещения был покрыт деревянными щитами, сбитыми из планок. Не обращая больше ни малейшего внимания на Сэма, Синтия уверенно направилась к массивному железному шкафу и, раскрыв его, неуловимым движением проникнув под одну из полок, нажала на заднюю стену шкафа. Шкаф загудел невидимым мотором, отъехал в сторону, и в стене образовался вход и опять ступени. Синтия оглянулась на Лукьянова, шагнула внутрь, Лукьянов за нею. Шкаф за их спинами прогудел, становясь на прежнее место.
— Можно перерыть весь город и не найти этот тайник. — Таким образом прокомментировав путешествие через подземелье, Синтия даже не остановилась, и они продолжили сошествие по лестнице в еще более секретные глубины, принадлежащие, очевидно, семье О'Руркэ.
«Нет таких тайников, которые невозможно было бы обнаружить, бэби, — подумал Лукьянов, — Все, что спрятано человеком, может быть обнаружено человеком…»
Виктор О'Руркэ и уже знакомый Лукьянову черный парень, одетые в темно-зеленые комбинезоны мусорщиков, сидели в небольшом зале, которым заканчивалась лестница. На голом столе стояла бутылка «Джэк Дэниэлс» и несколько стаканов.
— Мистер Лукьянофф и мисс Синтия. — Виктор встал.
— Нас остановил армейский патруль. Парашютисты! — объявила Синтия, как бы упреждая брата.
— О, это интересно!
Виктор, заметил Лукьянов, даже со своей сестрой говорил тоном, скрывающим веселую угрозу. Тоном непредсказуемого человека, могущего с улыбкой перерезать собеседнику горло.
— Кристофэр, Синтия — займитесь документами… А я поговорю с мистером Лукьянофф… Пойдемте, мистер Лукьянофф!..
Виктор толкнул дверь, и Лукьянов прошел вслед за ним в помещение, похожее на locker-room, уставленное одинаковыми железными шкафами. Пройдя сквозь строй шкафов, Виктор привел Лукьянова в тупик, заканчивающийся дверью. Достал из кармана сигареты, закурил и обратился к Лукьянову.
— Отец поручил мне позаботиться о тебе. Что я и делаю. Слушай меня внимательно. Ты можешь и должен нам помочь. За этой дверью находится человек, которого мы только что привезли… Очень важный человек. Важный ученый, доктор Розен. — Виктор улыбнулся. — Естественно, он не сам сюда пришел. Мы его схватили и привезли силой. Была стрельба, потому парашютисты патрулируют у всех мостов. Одного нашего убили… Впрочем, — Виктор остановился, — это все тебя не должно касаться. Мы хотим этого доктора наук продать обратно государству за очень большие деньги. Но до этого мы хотим выжать из него всю возможную информацию. Это уже моя идея, отец обычно ограничивается изыманием выкупа…
Виктор прошелся перед Лукьяновым, насколько позволяла ширина locker-room.
— Что требуется от тебя? Мы тебя посадим к нему, за эту дверь, там апартамент. И ты будешь с ним разговаривать. Все, что вы скажете, автоматически будет записываться. Естественно, мы вас запрем. Твоя задача — разговорить его на важную информацию. Нас интересуют, в частности, фамилии других ученых. И адреса. Он — глава сверхсекретных научных программ в Лос-Аламос. Он многое знает. Ты слыхал о Лос-Аламос?
— Более или менее, — признался Лукьянов.
— Узнаешь, — убежденно сказал Виктор. — И не только это. Люди, которые сидят в одной камере, обычно рассказывают друг другу все. Рано или поздно. Ты заинтересован в том, чтобы было рано, а не поздно. Старайся. Потом мы тебя выпустим и дадим тебе новенькую, свежую айдентити-кард, с которой ты еще десять лет сможешь гулять по Манхэттену и посещать жирного Казимира, чтобы говорить с ним о старых добрых временах. — Виктор О'Руркэ улыбался, глядя на Лукьянова угрожающе-насмешливыми глазами бешеного Калигулы.
— Значит, сажаете в камеру подсадной уткой…
— А какое еще может быть тебе употребление? — спросил Виктор. — Мой парень, которого сегодня застрелили, был убит только потому, что бежал медленнее, чем мы все. Мы успели спрятаться за стеной, а он нет. А ему было всего двадцать три, старик Лукьянофф. Вот так. Иди. — Виктор вынул из кармана револьвер и шутливо направил его на Лукьянова. — Шагай… — И стал нашаривать заржавелую железную дверь в стене. Открыл ее. Обнажилась система кнопок на новенькой алюминиевой панели.
— А если мне понадобится… — вдруг неожиданно для себя начал Лукьянов.
— Там все есть, старик, все… Не волнуйся. Туалет, еда и интеллигентный собеседник — доктор.
Виктор набрал код, дверь отползла, и Лукьянов внезапно получил сильнейший удар в живот. Последнее, что он услышал из-за вновь вползающей в стену двери, был смех Виктора О'Руркэ. Смех Калигулы.
5 июля 2015 года

— Знание само по себе — только позитивно. Употребление же знания может быть позитивным или негативным. Мое дело, как и всякого ученого, добыть знание. Не я виноват, что «они» употребили ядерные знания во вред человечеству в две тысячи седьмом. Там у нас, в Лос-Аламос, мы пытаемся сделать войну менее привлекательным инструментом в политике. — Бородатый, очки с толстыми стеклами, доктор Розен невозмутимо глядел на Лукьянова.
— Вы, доктор, безумны, так же, как и ваши коллеги. Я бы не продал вашу опасную черепную коробку и ее содержимое опять государству, а казнил бы вас самой медленной и болезненной казнью, которая только существует.
— Вы бы этого не сделали, дорогой Ипполит. Ибо вы интеллигент и гуманист старой школы. Вы писатель. Даже самый смелый из вас — Сад, когда к нему — могущественному Секретарю Секции Пик — явился Президент де Монтрэй, враг, человек, по вине которого он просидел тринадцать лет в тюрьме, Сад не послал его на гильотину, а пожал ему руку. Идиот! И вы, Ипполит, никогда не соберете достаточно сил для простейшего действия. Вы боитесь действия… И автором дешевых романов, начиненных действиями, вы сделались, чтобы скомпенсировать себя за полное отсутствие воли…
— Вы представились как доктор физики, Розен. Выясняется, что вы доктор-психоаналитик.
— Выше. Я — священнослужитель, Лукьянов. Я — associate ректор церкви Святой Троицы на Холмах в Лос-Аламос, разумеется, после рабочего дня в лаборатории. Я поддерживаю мою жизнь, будучи ученым, и оправдываю ее, будучи священнослужителем…
— Отец Розен.
— Вильям… Отец Вильям, мистер Лукьянов.
— Итак, отец Вильям, вы добываете чистое знание, и только «они» употребляют его во зло. Неужели история человечества не научила вас, что «они» всегда употребляли ваше «чистое» знание во зло?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32