Из тех слов, которые вызывали у девушек смех, он строил фразы, повторяя каждую по нескольку раз.
Хостессы, ожидавшие клиентов на диванчике возле входа, повскакали с мест-им тоже хотелось посмотреть на представление, которое устроил Фрэнк. Лиэ и Рэйка от смеха уже чуть не падали со стульев. Мужик с микрофоном и его дружок перестали петь и тоже начали смеяться. Даже два устрашающего вида официанта развеселились и то и дело посматривали в нашу сторону. Давно я так не смеялся. У меня слезы выступили на глаза.
Единственный, кто ни разу не засмеялся, был Фрэнк:
«…трахать, трахать; ублюдок; урод; хочешь меня; хочу; целка; чмо; хочу чмо; хочу трахать чмо…»
Все вокруг покатывались со смеху, и только Фрэнк, сохраняя абсолютное спокойствие, продолжал свое представление. Чем больше мы смеялись, тем серьезней становилось его лицо. Он говорил все громче и громче. У Лиэ и у Рэйки выступил пот на крыльях носа, на висках, в ложбинках между грудей. Из глаз текли слезы. Обе они смеялись, захлебываясь кашлем.
Двое провинциалов давно прекратили петь, но музыка все еще играла, впрочем, почти неслышная из-за истеричного смеха, заполнившего все пространство. Фрэнк, похоже, железно решил следовать основному эстрадному принципу — комедиант никогда не смеется. Так прошел час.
В дверях показались новые клиенты — целых две компании. Селяне вернулись к своему караоке. Лиэ, подружку Рэйки, заказали новоприбывшие посетители. Она пожала Фрэнку руку и, сказав: «Я давно так не смеялась», ушла за другой столик.
— Ты просто суперзвезда. Мне страшно понравилось! — сказала Рэйка и отправилась в туалет умыться. Я тоже был весь в поту, майка намокла и прилипла к телу. Отвратительное чувство. Но как не вспотеть, если так смеяться в усердно отапливаемом — чтобы полуголые девушки не простудились — помещении. Я попросил счет у знакомого официанта.
— Веселый какой иностранец, — по-доброму сказал официант.
Не стоит думать, что в Кабуки-тё все люди угрюмые, просто у них у всех темное прошлое и безрадостное настоящее… Я почти уверен, что здешнему персоналу редко когда удается так от души посмеяться. «Интересно, всем ли было весело?» — подумал я, и в этот момент Фрэнк, доставая из кармана кошелек, спросил:
— Кенжи, а что именно нравится японцам в «Найки Таун»?
Фрэнк даже не вспотел.
«И чего это он вдруг снова заговорил о „Найки Таун“?» — удивился я про себя, но вслух сказал:
— Японцам нравится все, что считается модным в Америке.
— А я вот не знал ничего о «Найки Таун». Я даже не знал, что он есть.
— Тебе интересно, что я думаю по этому поводу? — спросил я. — Я думаю, что только в Японии все хором могут восхищаться какой-нибудь фигней…
Официант принес счет. Фрэнк достал из кошелька две десятитысячные купюры. На одной из них было липкое черное пятно, сантиметра два-три диаметром. Мне это жутко не понравилось. Больше всего эта налипшая грязь напоминала засохшую кровь.
— Фрэнк, я давно так не смеялся.
— Девушкам вроде тоже было весело…
— Ты часто такое вытворяешь?
— Какое «такое»?
— Ну смешишь всех. Шутишь.
— Ну я вообще-то не шутил… Это был урок японского, я же в самом начале сказал. Честно говоря, я даже не понял, как так получилось, что все вдруг развеселились. И до сих пор не понимаю.
Мы вышли из линжери-клуба и теперь брели по маленькой улочке, прямо за театром «Кома». Было чуть позже половины одиннадцатого. Фрэнк молчал и не высказывал никаких пожеланий на тему, куда пойти. Я подумал, что после такой истерики и жары лучше немного прогуляться пешком, успокоиться и потом уже решать, что делать дальше.
С того момента, как мы вышли из клуба на улицу, я без конца думал об одной неприятной вещи. О десятитысячной купюре, запачканной кровью. Хотя если бы меня спросили, я бы не мог толком сказать, отчего это меня так беспокоит.
На этой маленькой улочке позади театра «Кома», если идти от здания районной администрации к станции «Синдзюку», есть одно очень странное место — будто из фильмов конца шестидесятых годов двадцатого столетия. Вдоль улицы тянутся кафе, бары и маджонг-хаусы.
— В любом случае, Фрэнк, у тебя вышло классное представление. Может, ты в детстве в драматический кружок ходил?
— Нет, — ответил он. — Правда, у нас дома часто собирались гости, и две мои старшие сестры очень любили устраивать всякие смешные представления. Они иногда, ради смеха, изображали популярных в то время комиков… Ничего особенного…
Мы с Фрэнком как раз добрели до того места. Вокруг теснились маленькие бары и кафе, почти не заметные за увитыми плющом оградками. Откуда-то доносилась классическая музыка. Вывески здесь были большей частью оформлены в манере ретро. Фрэнк, будто ощутив дыхание прошлого, вдруг замедлил шаги и начал осматриваться по сторонам. В этом месте улица становилась очень узкой. Стоя под неоновой вывеской бара, Фрэнк внимательно вглядывался в эту тихую улочку, сохранившую атмосферу конца шестидесятых. Наконец он сказал:
— Здесь совсем нет зазывал.
Сюда даже не долетают их голоса. Потому что тот, кто сюда приходит, точно знает, куда он идет. А тот, кто рассчитывает найти женщин подешевле и без последствий, тот, кто, опираясь на плечо пьяного, как и он сам, спутника, все ищет, куда бы еще зайти, — такие люди сюда не приходят.
У дверей ближнего кафе стояли большие кувшины с цветами. Белые цветы в грубоватых, неглазурованных кувшинах… Они подрагивали на декабрьском ветру, который был наполнен запахом Кабуки-тё: запахом алкоголя, пота и помойки. На лепестки падали розовые и желтые отблески театральной иллюминации.
— В этом месте до сих пор сохранились старые дома.
— Ага. Такое место в любом городе есть… — Фрэнк не спеша двинулся вдоль улицы. — В Нью-Йорке это Таймс-сквер. Раньше там не было такого количества публичных домов, только приличные заведения. Разные пивные…
Он сказал это очень искренне, почти с грустью. И я подумал, что, может быть, он и вправду из Нью-Йорка. Ведь если немного подумать, то кто сказал, что каждый житель Нью-Йорка обязательно должен знать про «Найки Таун».
— Кстати, раз уж я вспомнил. Около станции «Синдзюку» я видел высотный дом, на котором написано «Таймс-сквер». Это что, прикол какой-то?
— Никакой не прикол. Это название торгового центра.
— Так ведь на Таймс-сквер был Тайм-билдинг, башня с часами. Потому и назвали площадь Таймс-сквер! А в вашем торговом центре разве есть такая башня?!
— При чем здесь это? Просто японцам нравится это название, и все.
— И неужели никто не пытается прекратить это позорище? Журналисты, интеллектуалы… Ну хорошо, вы проиграли войну, но это ж когда было?! Совсем необязательно до сих пор слизывать все с Америки!
После этой фразы я поинтересовался у Фрэнка, куда он теперь хочет пойти.
— Все, теперь хочу на голеньких девочек посмотреть, чтобы без нижнего белья. Пошли в «глазок», — ответил мне Фрэнк.
Для того чтобы попасть в «глазок», нам нужно было сделать небольшой крюк и свернуть на другую улицу. Иначе придешь в район кабаре, лав-отелей, чайниз-клубов и пивных. «Глазков» там не было и нет.
Мы свернули, не доходя до квартала лав-отелей, и пошли по направлению к станции «Сэйбу-Синдзюку». Почти сразу после поворота мы увидели непонятно откуда взявшийся здесь офис проката машин. «И кто же это, интересно, в таком месте берет у них автомобили?» — подумал я. Да и освободить площадку под паркинг для машин на такой узкой улице и при такой плотной застройке практически невозможно.
Сперва мы увидели стенд «Тойота Рент-а-Кар» и рядом с ним — с точно такой же надписью — пластиковый флажок на длинной ножке. Флажок трепетал на ветру. Само здание, построенное из готовых блоков, с улицы было почти не видно-его загораживали штук десять автомобилей, плотно втиснутых в узкое пространство перед офисом. И пикапы, и седаны успели порядком запылиться. Чем брать такую машину напрокат, уж лучше прогуляться пешком.
Фрэнк остановился, поднял воротник и снова зашагал, засунув руки глубоко в карманы брюк. Он уже остыл после линжери-клуба, нос у него покраснел, и так как ни пальто, ни шарфа на Фрэнке не было, он выглядел слегка озябшим.
Я взглянул на него, когда мы уже почти миновали офис и стоянку перед ним. На секунду мне стало страшно — лицо Фрэнка, вся его фигура были воплощением какого-то неземного одиночества. Конечно, все американцы где-то глубоко внутри одиноки. Может быть, от того что они потомки эмигрантов, а может, по какой-то иной причине, которой я не знаю. Но Фрэнк был другой, не такой, как они. Дешевая одежда и уродливая внешность только усиливали это впечатление. Я не очень высокий — метр семьдесят два, Фрэнк был на пару сантиметров ниже, чем я. Толстячок с жидкими волосами и каким-то старческим выражением лица. Но дело даже не в этом. Я не могу точно выразить это словами, но во всем его облике чувствовалась какая-то фальшь. А когда я вдобавок понял, где мы сейчас находимся, — я весь покрылся гусиной кожей.
Мы как раз шли мимо той самой помойки, где было обнаружено тело убитой старшеклассницы. Помойка была огорожена, рядом дежурил полицейский. То, о чем я думал с самого начала нашей прогулки, и то, отчего я испугался сейчас, проходя мимо офиса проката, — подозрение и страх — слились воедино.
Во-первых: утренняя статья в газете. Там было написано, что из кошелька убитой старшеклассницы пропали деньги. Та самая купюра с кровавым пятном, которой Фрэнк расплатился в линжери-клубе. Кроме того, Фрэнк сказал, что работаете «Тойоте». Импортирует запчасти. Это я точно помню. Тогда чем можно объяснить тот факт, что на глаза нам только что попалось как минимум десяток «тойот» разных моделей, а он даже не обратил на это никакого внимания?!
«Это просто совпадение, это просто совпадение», — попытался я себя успокоить, но мои подозрения относительно Фрэнка нисколько не ослабели. Пришлось прошептать себе несколько раз подряд: «Успокойся».
Ну хорошо, у него в кошельке деньги, испачканные кровью, и он, скорее всего, наврал относительно своей работы. Но это еще не делает его убийцей. Кроме того, человек, который работает с запчастями, вовсе не обязан возбуждаться при виде укомплектованных и готовых к употреблению машин.
Мне страшно захотелось с кем-нибудь поговорить. Поделиться своими страхами. Хотя бы по телефону. Чтобы этот кто-то сказал мне: «Кенжи, ты просто слишком много думаешь о всяких глупостях», и мне бы сразу стало легче, и все подозрения бы исчезли. Единственным человеком, которому я мог позвонить, была Джун.
— Эээ… Слышишь, Фрэнк, скоро уже одиннадцать, — сказал я, показывая на часы. — Если ты помнишь, мы договаривались до двенадцати.
— До двенадцати? А… ну конечно-конечно… Просто мы с тобой так мило проводим время, что у меня из головы вылетело. Я бы с радостью еще погулял. Столько всяких мест интересных, куда хочется пойти… Кенжи, если у тебя есть время, давай, может, еще часика на два… Или не получится?
— Вообще-то я со своей девушкой на вечер договорился…
Услышав это, Фрэнк нахмурился. Его лицо превратилось в страшную гримасу. Совсем как в линжери-клубе, когда Рэйка не поверила ему, что он живет в Нью-Йорке.
— Но так как работа важнее, я ей сейчас позвоню и попробую передоговориться, — добавил я и направился к телефонной будке, которая стояла неподалеку. Мне не хотелось звонить с мобильника, хотя я был почти уверен, что Фрэнк не понимает по-японски. Честно говоря, мне неприятно, когда кто-то стоит рядом и слушает. Я вошел в стеклянную будку и вздохнул с облегчением.
Около одиннадцати Джун обычно всегда у меня дома. Не то чтобы она меня ждала, нет. Просто у нее нет другого места, где она могла бы побыть в одиночестве. Оставаясь одна в моей квартире, Джун чаще всего слушает музыку или читает. Ее родители развелись, когда она была совсем маленькой. Сейчас она живет вместе с мамой и младшим братом. К двенадцати она возвращается к себе домой и всегда говорит маме, что делала уроки у подружки. Ее маму, похоже, такой расклад вполне устраивает.
— Алло. Кенжи, это ты? Что случилось? — услышал я ее довольно низкий для шестнадцатилетней школьницы голос и снова облегченно вздохнул.
— Как дела?
— Сижу слушаю радио.
Мама Джун работает в страховой компании. Джун любит свою маму и часто повторяет, что очень благодарна ей. Трудно все-таки растить детей без мужа. Но их квартирка в Такаидо совсем маленькая — у Джун даже нет своей комнаты. И хотя мама работает целый день с утра до вечера, не похоже, что они в ближайшее время смогут переехать в более просторную квартиру.
Я познакомился с Джун в Кабуки-тё. Она не была проституткой, просто ходила на свидания за деньги. Пела со всякими дядьками в караоке-барах и ужинала с ними в ресторанах, а они платили ей за это от пяти до двадцати тысяч йен. Впрочем, мы с ней об этом почти никогда не говорили.
— Слышишь, я все еще на работе.
— Сегодня холодно, ты в порядке? Я тебе набэ приготовила и рисовую кашу.
— Спасибо. Мне, между прочим, клиент в этот раз какой-то странный попался.
— А что с ним?
— Врун. Причем жуткий.
— Что, платить не хочет?
— Да нет. Просто подозрительный тип.
Я рассказал ей про испачканные кровью десять тысяч и про «Тойоту».
— И что дальше? Ты из-за этого решил, что он убийца?
— Ага. Он вообще какой-то странноватый.
— Ну что я могу тебе сказать? Я же его не видела. Хотя….
— Что «хотя»?
— Хотя догадываюсь.
— О чем?
— Ну, почему ты его заподозрил. Уж слишком не по-японски ту девочку убили. Так ведь? Ну, ты и подумал, что убийца, наверное, не японец. А что этот твой сейчас делает?
Во время разговора я неотрывно следил за Фрэнком. Сначала он не сводил глаз с телефонной будки, но потом ему, видно, надоело, и теперь он слонялся туда-сюда перед залом игровых автоматов, который находился на другой стороне улицы.
— Он рассматривает пурикуру. Наверное, хочет наклейку себе сделать.
— Чего?
— Наклейку хочет себе сделать. Только не знает как. Поэтому подсматривает, что другие делают.
— Ну так значит, все в порядке. Разве убийцу пурикура может заинтересовать?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5