Я начал себя так вести рано в моей карьере и не менял линию поведения, пока это мне помогало сосредоточиться и продвигаться к цели. Это не значит, что я не развлекался. Просто есть часть внутреннего "Я", до которой люди обычно хотят добраться, когда зарождаются те или иные отношения. Эту часть я оберегал. И чем большего успеха я достигал, тем строже я был сам с собой в этом отношении. Я не мог себе позволить, чтобы мои чувства мешали тренировкам или выступлениям в соревнованиях. Мне нужны были стабильные эмоции, полнейшая дисциплина. Мне нужно было иметь возможность тренироваться 2 часа утром и два часа вечером, с концентрацией мысли только на улучшении тела, достижении максимальной формы и не на чем больше.
Все, что могло помешать движению вперед, я отбросил. Я вычеркнул девушек из списка, оставив их только как инструмент для моих половых потребностей. Я также исключил своих родителей. Казалось бы, они всегда хотели меня видеть, но когда мы были вместе, им нечего было сказать. Я привык слышать определенный тип вопросов: Что с тобой, Арнольд? Неужели ты ничего не чувствуешь? Неужели у тебя нет никаких эмоций?
Ну, как на это ответить? Поэтому я всегда отмалчивался и пожимал плечами. Я знал, что то, что я делаю — не только оправдание, это — самое важное. С другой стороны, теряя в эмоциях в результате крайней сосредоточенности на культуризме, я верил, что выигрыш в главном позволит достичь равновесия. В частности выигрышем был рост моей уверенности в себе, Эта уверенность росла по мере того, как я замечал, что все больше могу контролировать свое тело. За 2 — 3 года я оказался способным полностью изменить свое тело. Это кое о чем говорило. Если я смог настолько сильно изменить свое тело, используя эту же дисциплину и решимость я смогу изменить что угодно, что захочу. Я смогу изменить свои привычки, взгляды на жизнь в целом.
В эти ранние годы я не беспокоился ни о чем другом, кроме культуризма. Я тратил каждую минуту моего времени и все мои усилия именно на это. Но сегодня я тренируюсь только полтора часа в день для поддержания формы, у меня есть время для того, чем я пренебрегал. Я могу, наконец, раскрепостить эмоции, спрятанные ранее, выпустить их обратно в мою жизнь. Я могу использовать полученные из занятий бодибилдингом знания и дисциплину для улучшения других сторон жизни. Если сегодня я замечаю, что по привычке подавляю свои эмоции, я работаю над тем, чтобы наоборот развить их, пытаюсь сделать себя все более и более отзывчивым. Если я замечаю, что веду себя по-старому, я работаю над тем, чтобы сделать свое поведение более отвечающим реальности. Знаю, многие скажут, что жить надо не так. Но я думаю, что они же всегда говорили, что бодибилдинг вреден для здоровья. Я доказал, что это неверно. Уверен, что если вы можете изменить ваше питание, тренировочную программу для построения другого тела, то те же самые принципы вы сможете применить для чего угодно.
Секрет в формулировке из трех частей, я открыл ее для себя в зале: уверенность в себе, положительный мысленный настрой, честная интенсивная работа. Многие люди знают эти три принципа, но немногие из них могут применить их на практике. Каждый день я слышу чьи-нибудь слова: Я слишком жирный. Мне бы надо сбросить 25 фунтов, но я не могу. Я видимо никогда не усовершенствуюсь. Я бы сам себя возненавидел, если бы у меня было такое отношение, если бы я был такой слабый. Я могу потерять 10 — 15 фунтов быстро и легко и без неприятных ощущений, просто настроив на это разум. Соблюдая принципы жесткой дисциплины, которым научил меня бодибилдинг, я могу подготовить себя для чего угодно. Тело находится под таким контролем, что могу решить какой вес и в какой срок я хочу получить. Затем, за нужное время набрать или сбросить нужные килограммы.
Два месяца перед тем, как мы снимали фильм Stay hungry (Оставаться голодным) Боб Рафаельсон подошел ко мне и сказал: Я боюсь брать тебя в этот фильм, Арнольд. Ты слишком уж большой. Ты весишь 240 фунтов и в сценах вместе с Салли Филдз она покажется слишком маленькой около тебя. Я бы хотел, чтобы ты был поменьше и выглядел бы нормально в уличной одежде. Я ответил ему: Ты давай беспокойся о своем фильме, а я буду беспокоиться сам о себе. Только скажи мне, к какому дню и какой вес ты хочешь. Он подумал, что я смеюсь над ним, и сказал, что хочет вес 210 фунтов, но сам-то он не поверил, что это получится. Я тогда доказал ему, что все получилось. В тот день, когда начались съемки, Рафаельсон пришел ко мне в зал на тренировку и после тренировки мы пошли в сауну. «Встань на весы». Я весил 2О9 фунтов — на 1 фунт меньше, чем мы с ним договаривались. Он с трудом верил. Я держал этот вес три месяца — пока продолжались съемки. Потом меня пригласили сниматься в фильме «Качайте железо». Но для этого нужно было соревноваться на звание мистер Олимпия. Меньше чем за два месяца я снова набрал вес до 240 фунтов. С этим весом я лучше всего себя чувствую и имею наибольший размер и пропорциональность. А потом я сбросил до 235 фунтов для наибольшей проработки деталей. Сделал я все это легко и выиграл мистер Олимпия.
С самого начала я понял что бодибилдинг — отличная карьера. С этим никто не был согласен и в первую очередь — моя семья и учителя. Они считали, что единственным приемлемым путем в жизни является профессия банкира, секретаря, врача или торговца — получить место в жизни обычным путем, иметь обычную работу, полученную в каком-нибудь агентстве по трудоустройству — вообще что-то обычное. Мое желание строить тело и быть мистером Юниверс было абсолютно выше их понимания. Именно из-за этого я сильно изменился. Я преградил путь своим эмоциям и слушал только свое подсознание и инстинкт.
Моя мать вообще не понимала мое поведение. У нее не было времени для спорта. Она даже не понимала, почему отец старался держать себя в форме и тренировался. Но ее отношение всегда было такое: пусть Арнольд делает что хочет. Пока он не делает ничего противозаконного, пока ничего не делает плохого, пусть занимается своим бодибилдингом.
Она изменила свое отношение, когда я принес домой свой первый приз за соревнования по поднятию тяжестей. Она взяла его и побежала из дома в дом в Тале, этом маленьком городке около Граца, мы жили в нем, и показывала всем соседям, что я выиграл. После этого поворотного момента она приняла то, что я делал. Теперь совершенно неожиданно ей стали уделять внимание. Люди ее выделили. Это была мать того парня, который недавно победил в соревнованиях по поднятию тяжестей, мать сильного человека. В какой то мере к ней тоже стали относиться, как к чемпиону, а она стала гордиться мной. После этого (в некоторой мере) она стала поддерживать меня в моих занятиях.
Тем не менее, мы отличались друг от друга. Она и отец были католиками. Каждое воскресенье, пока мне не исполнилось 15 лет, я ходил с ними в церковь. Потом мои друзья стали у меня спрашивать, зачем я туда хожу. Они сказали, что это просто глупо. Сам я об этом особо никогда не думал, престо было такое правило в доме: мы ходили в церковь, Гельмут Кнор — самый интеллигентный и думающий среди культуристов дал мне почитать книгу под названием Pfaffenspiegel, где было написано про монахов, про их жизнь, какие они были ужасные и как они исказили историю религии.
Я это прочитал, и представление о религии у меня изменилось. Карл, Гельмут и я обсуждали книгу в зале. Гельмут настаивал, что если я чего-то достигну в жизни, я не должен благодарить бога, а только себя. То же самое и если что-то плохое случится. Не надо в этом случае просить помощи у бога, а самому поправлять дела. Он меня спросил, не молился ли я о результатах тренировок, я признался, что было такое. Он мне ответил, что если я хочу построить большое тело, то я должен его строить. Никто другой это не сделает. Участие бога в этом на самом последнем месте.
Это были совсем дикие мысли — я был совсем молодой. Но доводы были очень разумные, и я заявил дома, что больше в церковь не пойду, не верю в эти дела и время терять не хочу. Это только способствовало конфликту дома.
Между родителями и мной образовалась трещина. Мать ясно представляла, что было между мной и девушками, которых мои друзья приводили. Она никогда не говорила прямо, но всем своим видом показывала, что ей это не нравится. С отцом было иначе. Он помнил, что как только мне исполнится 18 лет, я пойду служить в армию и там меня воспитают. Некоторое из того, что осуждала мать, он допускал. Он считал естественным, что я общаюсь с девушками, если есть возможность. По сути дела он гордился, что я встречаюсь с этими легкомысленными девушками. Он даже хвастался своим друзьям: «Господи, видели бы вы, каких женщин мой сынок приводит». Он, ясное дело, сильно преувеличивал. Однако наши отношения изменились, потому что я чувствовал себя увереннее, поскольку выиграл несколько призов и общался с девушками. Особенно его интересовали девушки. Еще ему нравилось, что сильно в эти дела я не впутывался: «Правильно, Арнольд» — так он мне говорил, как будто сам имел огромный опыт — «не давай им себя одурачить». В течение пары лет эта тема оставалась одной из связывающей нитей между нами. Те мало ночей, когда я приводил домой девушек во время армейских отпусков, он был очень доволен и доставал бутылку вина и пару стаканов.
Мать все еще хотела меня защитить. Кое-что нам приходилось от нее скрывать. Она была сильно верующая и воображала ужасное состояние моей души и испытывала чувство сожаления за девушек. Ей казалось, что все это прямо связано с культуризмом и неприязнь к этому спорту росла. Ее беспокоило, что это может оказаться не просто проходящий период взросления. «Арнольд, ты ленивый! Посмотри на себя, ты хочешь только тренироваться со своими гирями. Только об этом и думаешь. Посмотри на свои ботинки — она цеплялась ко всему и шумела, — тебе уже 15 лет. Я чищу ботинки твоего отца, потому что он мой муж. Но твои чистить не буду, ты можешь сам о себе заботится».
Эта сторона не нравилась и отцу. С девушками было все в порядке. Это он одобрял. Призы за соревнования — тоже. У него самого были призы за ледовый карлинг. Мы кстати вместе им занимались. Но часто он отводил меня в сторонку и говорил: «Хорошо Арнольд, но чем ты собираешься заниматься?»
Я ему снова отвечал: «Пап, я буду профессиональным культуристом. Этим я буду заниматься в своей жизни». «Но это же не серьезно, — глаза у него становились задумчивыми, — как ты хочешь это использовать? Чем ты собираешься на жизнь зарабатывать?» Разговор не клеился и прекращался до следующего подобного вопроса. Он возвращался к своей газете.
Довольно долго я просто пожимал плечами и отказывался говорить об этом. Но однажды, когда мне было 17 лет и план уже более менее сложился, я удивил его таким ответом: «У меня сейчас есть две возможности — одна — пойти служить в армию, стать офицером и получить некоторую свободу для тренировок». Он важно закивал головой. Он понял, что, наконец, я до чего-то додумался. Он бы гордился, если бы я посвятил свою жизнь службе в австрийской армии. «А второй вариант — поехать в Германию и потом в Америку».
«В Америку?» Теперь он считал, что я опять какую то бессмыслицу понес. Хорошее очко в свою пользу я уже заработал, сказав о том, чтобы стать офицером. Австрийская армия позволила бы мне учиться, дала бы мне образование, пищу и одежду. Потом, будучи спортсменом, я получил бы возможность пользоваться большой свободой. В Вене была высшая военная академия, специализировавшаяся на спорте. Они бы предоставили мне тренировочный зал и следили бы, чтобы у меня было все самое лучшее. Вместе с отцом мы обсуждали этот вариант как решение вопроса о пути в жизни. Он смотрел на это как на хорошую армейскую карьеру. Я воспринимал это как путь к цели — выиграть мистер Юниверс. Отца беспокоило, что я окажусь неспособен жить вне культуризма и упущу все остальные возможности.
Армейская карьера представлялась мне самым последним вариантом. Я хотел, каким-нибудь образом поехать в Америку. В Австрии я чувствовал себя как взаперти, как в замкнутом пространстве: «Надо уехать отсюда. Тут мало пространства и какое-то все застывшее. Тут мне не дадут развернуться» — так я думал. Все время казалось, что здесь недостаточно пространства. Даже мысли у людей были мелкие. Слишком много было удовлетворения, слишком много соглашения с установившимся ходом вещей. Здесь было прекрасно. Здесь было отличное место, чтобы провести старость. Рэг Парк по-прежнему был главной фигурой в моей жизни. Я мало изменял свою тренировочную программу. Я сохранил все старые упражнения, те стандартные упражнения, которые использовал Рэг. Однако я слегка изменил их, приспособив их для своих нужд, и добавил некоторые новые. Вместо того чтобы просто делать бицепс со штангой я дополнительно делал это упражнение еще и с помощью гантелей. Я все время размышлял, как сделать мои бицепсы больше, как сделать спину толще и шире, как увеличить размер бедер. Я работал над теми мышцами, для которых хотел наибольшего размера.
Я всегда честно признавался сам себе в своих слабых местах. Это помогало мне расти. Я думаю, что это ключ к любому успеху: не хитрить с самим собой, а знать где ты слаб; признаваться в этом. Никого нет в культуризме, у которого не было бы мышц, которые нуждаются в работе, в доработке. Мне от родителей в наследство достался отличный костяк и почти совершенный обмен веществ. По этой причине мне вначале было легко строить мышцы. Тем не менее, некоторые из них росли медленно. Они отказывались расти с такой же скоростью, как и все остальные. Я написал их названия на карточках и прикрепил эти карточки вокруг зеркала, чтобы их всегда можно было видеть. Первым делом я записал туда трицепсы. Я до этого делал одинаковый объем работы на бицепсы и на трицепсы; бицепсы росли моментально, а трицепсы сильно отставали, никаких видимых причин для этого не было. Я работал на трицепсы также интенсивно, но они отказывались отвечать на тренировку. То же самое было с ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14