Доступно магазин Wodolei 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 




Михаил Ахманов
Шутки богача


Крысолов Ц 2



Михаил АХМАНОВ
ШУТКИ БОГАЧА

Глава первая

Небо было знойным, мутным, подернутым желтовато-серой пеленой; казалось, оно давит на плечи Каргина неподъемным грузом, пригибая к пыльной, такой же желтовато-серой земле. Будто и не небо вовсе, а плоский каменный монолит, крышка огромного гроба, подпертая тут и там изломанными конусами гор. Горы выглядели мрачными, бесплодными, совсем непохожими на Альпы в уборе из льдов и снегов или никарагуанские нагорья, заросшие влажным тропическим лесом.
Чужое небо, чужие горы…
Яма. Глубокая, трехметровая, с валом небрежно откинутого каменистого грунта. На дне – люди, молодые парни в защитных гимнастерках. Двое мертвых, пятеро живых. Вернее, полуживых: ворочаются, стонут, скребут обрубками пальцев по стенкам ямы, крутят головами; лица в засохших кровяных потеках, на месте глаз – багровые впадины, щеки изрезаны ножом, в провалах ртов – беззубые десны, вспухшие языки.
У земляного вала – мужчины. Смуглые, горбоносые, в странных круглых шапках, с карабинами и автоматами, притороченными за спиной. В руках – кетмени. Их стальные блестящие лезвия ходят вверх-вниз, засыпая лежащих в яме ровным слоем земли и камней. Слой вначале тонок, и Каргину удается различить очертания мертвых тел под ним и тех пятерых, которые еще ворочаются и мычат в бессильной попытке отсрочить неизбежное. Но кетмени в неспешном ритме взлетают вверх и падают вниз, глухо стучат комья почвы, яма мелеет на глазах, сливается с бурым горным склоном, исчезает… Мужчины, выпрямившись, стирают пот, переговариваются резкими гортанными голосами, спускают штаны, мочатся. Каргин, невидимый призрак, грозит им кулаком, скрипит зубами, потом запрокидывает голову, смотрит в небо – там, на сером облачном покрывале, расплывается багряный круг. Чужое небо, злое…
Кто-то тронул его за плечо, и он очнулся. – Please, sir, fasten your belt… Миловидное личико хрупкой чернокожей стюардессы маячило перед ним; правую щеку, заставляя щуриться, грело солнце. Каргин моргнул, потом, как было ведено, нашарил пряжку, застегнул ремень, повозился в кресле, косясь в иллюминатор: небеса за бортом самолета сияли чистой бирюзой, плыли в них белые полупрозрачные перышки облаков, и где-то вдали, на востоке, вставал над хребтом Сьерра-Невада золотистый и ласковый солнечный диск. Мерно гудели моторы, “боинг”с буйволиным упорством таранил воздух, зевали проснувшиеся пассажиры, стюардессы голубыми тенями скользили в проходах, склонялись над дремлющими, улыбались, щебетали. Ночь закончилась, а вместе с ней подходил к концу рейс Нью-Йорк – Сан-Франциско.
"Плохой сон, афганский”, – подумал Каргин, разминая затекшую шею. В Афгане ему не довелось повоевать, а в других местах – скажем, в Боснии или Руанде – он не видел, как людей живыми закапывают в землю. В Боснии стреляли, в Руанде жгли, в Заире душили стальной проволокой, а в Никарагуа контрас втыкали мачете под ребра и резали наискось живот, как в фильмах про японских самураев. Об этом эпизоде, об израненных пленных, закопанных живьем, ему рассказывал отец. Случилось это в начале восьмидесятых, когда старший Каргин, уже генерал-майор и командир бригады, собирался к новому и последнему месту службы – на родину, в Краснодар. Младший в те годы осваивал воинскую науку в Рязанском училище ВДВ и, по молодости лет, мечтал о ратных подвигах и благородной миссии воина-интернационалиста. Правда, недолго: месяцев через восемь его отправили стажироваться на Кубу,а после – в Никарагуа, где все иллюзии испарились под жарким тропическим солнцем. Подарок от контрас пуля в плечо-этому тоже поспособствовал. Рана долго не заживала, начались воспаление и лихорадка; месяц Каргин провалялся в бреду в лесном лагере сандинистов, пока его не вывезли в Гавану.
С той поры снился ему временами сон о закопанных солдатах, и было им замечено, что сновидение это не к добру – вроде бы вещее, к большой крови, но непонятно чьей, своей либо чужой. Кровь лилась всюду, где он побывал, но с особым обилием в Африке, в Анголе или той же Руанде, когда его группа штурмовала вместе с бельгийскими парашютистами Кигали, руандийскую столицу. А через год, в девяносто пятом, он снова увидел тот же сон – в Боснии, под Сараево. Там подразделения Легиона вели диверсии и разведку, и Каргин вместе со своими солдатами угодил под бомбы, когда авиация НАТО равняла сербские позиции с землей. Его контузило, а вдобавок пара осколков прочертила кровавые полосы на скуле под глазом и под левой ключицей. К счастью, контузия оказалась легкой, а шрам на скуле был невелик и мужского обаяния Каргина не портил…
"Боинг” устремился вниз, и под крылом промелькнули река среди изумрудных берегов, серебристая поверхность залива, похожего на наконечник копья, и длинные мосты, казавшиеся сверху стальными блестящими рельсами, усеянными армадой цветных жучков-автомобилей. Через минуту-другую из утренних туманов выплыл город: улицы, круто сбегавшие к воде, бесчисленные трубы и дома, зеленые деревья, желтые пляжи и небоскребы – не столь грандиозные, как в Нью-Йорке, но все же намекавшие, что в этих заморских краях Фриско – город не из последних. Шпили небоскребов вдруг стремительно рванулись вверх, рев турбин на секунду оглушил Каргина, под ложечкой засосало – как в то мгновение, когда вываливаешься из самолетного люка и парашют еще не раскрыт, но грохот двигателей тут же стал тише, город исчез, и под брюхо “боингу” ринулось поле в изумрудной траве, расчерченное серым бетоном взлетно-посадочных полос. Затем – слабый удар шасси о землю, плавное неторопливое торможение, гусиная шея трапа, мелькнувшего за иллюминатором, и голосок стюардессы, приглашавшей к выходу.
– Мы изгнаны с высот, низвергнуты, побеждёны…-пробормотал Каргин.

Он произнес это на английском, и сидевшая рядом пожилая дама в пепельном, с голубоватыми прядками парике, с недоумением уставилась на него. “Видно, Мильтона не читала”, – решил Каргин, дружелюбно улыбнулся соседке и расстегнул ремень. Тоскливый сон проваливался в прошлое вместе с воспоминаниями о джунглях Анголы и Никарагуа, пыльных равнинах Ирака, хорватских горах, заирских реках и прочих местах, где довелось ему повоевать в бытность легионером или “стрелком”. Теперь его ожидала другая работа – какая в точности, в его контракте не было обозначено, однако Каргин рассчитывал на что-то сравнительно мирное. К примеру, на должность технического эксперта или консультанта. По предварительной информации, полученной в Москве, его наниматели были связаны с оружейным бизнесом, а в оружии Каргин разбирался неплохо – даже отлично, если не говорить о какой-нибудь экзотике вроде орбитальных лазеров. Существовала, правда, одна неясность: к чему им российский офицер, пусть и повоевавший на всех континентах за исключением Австралии? На сей счет у Каргина не имелось никаких разумных гипотез. Однако такие неясности не повергали его в смущение: во-первых, как всякий хороший солдат, он привык к внезапным зигзагам судьбы, а во-вторых, платить обещали щедро – вдвое против его капитанского жалованья в Легионе.
Он поднялся, ощупал бумажник с документами в заднем кармане брюк, прихватил в багажном отсеке сумку и покинул “боинг”, смешавшись с гомонящей толпой пассажиров. У нижней ступеньки трапа стояла стюардесса – не та темнокожая малышка, что разбудила его, а высокая, длинноногая, с оливково-смуглым лицом и жгучими испанскими глазами под веером темных ресниц. Каргин подмигнул ей и получил в ответ многообещающую улыбку. Он привык к успеху у женщин, особенно у черноглазых брюнеток лет под тридцать, лишенных как брачных иллюзий, так и излишней скромности. Впрочем, шатенки и блондинки тоже дарили его вниманием. На всех континентах и материках, во всех городах и весях высокие крепкие парни с рыжеватой шевелюрой и холодным блеском серо-зеленых зрачков были в хорошей цене; такой товар шел нарасхват, ибо годился для многого, от резвых плясок в постели до марш-бросков в заирских болотах. В части постелей Каргин был весьма разборчив, а вот по болотам, холмам и пескам пришлось поползать основательно, и этот опыт не исчез без следа. Кроме заметной внешности, он обладал тем, что женщины больше всего ценят в мужчинах: уверенностью в себе.
Шагая к зданию аэропорта, Каргин обернулся и увидел, что девушка у трапа провожает его долгим призывным взором. “Спросить, что ли, телефон?..” – мелькнула мысль. Он даже замедлил шаг перед стеклянной вращающейся дверью, но тут ее створки крутанулись, и Каргин нос к носу столкнулся с другой девицей, державшей в руках табличку с его именем. Эта тоже была загорелой и длинноногой, но с карими глазами и масти посветлей, что-то среднее между блондинкой и шатенкой. “Лет двадцать пять, симпатичная”, – отметил он и решил, что от добра добра не ищут.
Кареглазка, поймав его заинтересованный взгляд, резко затормозила.
– Мистер Кар-р-гин? – она сделала ударение на первом слоге, вдобавок растянув “р”, и это заставило его усмехнуться: голос мягкий, приятный, а получилось будто ворона каркнула.
– Можно Керк, бэби, – произнес Каргин, придерживая ногой дверь.
В спецподразделении “Стрела” он проходил подготовку по западноевропейским странам, Британии, Франции и Испании, и там его называли Алекс – вполне пристойная трансформация имени Алексей, проставленном в метрике,паспорте и прочих российских бумагах. Но в Легионе не признавали ни пристойности, ни имен, и там он сделался Керком – или просто КК. Капитан Керк, командир диверсионной группы “Би”, еще именуемой синей ротой “гиен”..
– Кэтрин Финли. Можно Кэти, – сказала девушка, протянув ему руку. Пожатие оказалось энергичным и крепким. – А вы, значит, Керк? Это гораздо лучше. Наводит на мысль о героях-солдатах, крутых парнях с квадратной челюстью и “кольтом” на ремне.
– Кольт – это в прошлом, – заметил Каргин, просачиваясь вслед за девушкой в дверь; – Нынче крутые парни предпочитают что-нибудь поосновательней. К примеру, гранатомет. Какой-нибудь там “панцерфауст” или М-19…– он пощупал подбородок и добавил:
– Кстати, здесь – никакой квадратности, одна небритость. В Нью-Йорке я пробыл всего ничего, и было не до бритья. Таможня, паспортный контроль… ну, сами понимаете.
– Не огорчайтесь, дружок. Сейчас семь двадцать, – она приподняла маленькие часики-кулон, – а мистер Мэлори ждет вас к трем после полудня. Успеете навести красоту.
– Мистер Мэлори? Кто такой?
– О, это большая шишка! Мой шеф, вице-президент ХАК и глава административного отдела.
Они уже шли вдоль ряда овальных транспортеров, безостановочно круживших сумки и чемоданы, с трудом протискиваясь сквозь толпу; народа было многовато, с трех или четырех утренних рейсов.
– Ваш багаж? – Кэти бросила взгляд на табло с надписью: “Нью-Йорк”.
– Все здесь, – Каргин приподнял висевшую на плече сумку. – Солдаты путешествуют налегке.
– И что там у вас?
– “Панцерфауст”, – ответил он с серьезным видом. – Еще бутылка коньяка, чтобы распить с самой красивой малышкой Калифорнии.
– Это, увы, не со мной. Красотки у нас пасутся в Голливуде, – со вздохом сообщила Кэти и вдруг насмешливо усмехнулась:
– Идете на приступ, солдат? Не рано ли?
– А чего время терять? – Каргин приобнял ее за талию, отодвинув плечом толстяка с мясистой физиономией, волочившего огромный чемодан. Тот с возмущением хрюкнул, щеки его налились кровью, но тут же поблекли под холодным взглядом Каргина.
Они вышли на площадь, к автомобильной стоянке. С запада, со стороны океана, задувал легкий бриз, утреннее солнце еще не жгло, а с нежной лаской гладило руки и шею, в дальнем конце площади замерли на страже магнолии и пальмы. Пальмы были высокими, с глянцевыми блестящими листьями, и каждая походила на застывший зеленый взрыв. Каргин пробормотал: “В краю магнолий плещет море…” – и глубоко вздохнул, всей грудью втянув теплый воздух. Морские ароматы смешались в нем с запахами зелени и бензина.
– Можем ехать, если вы меня отпустите, – сказала Кэти. Он с неохотой убрал руку. Талия девушки была восхитительно гибкой, и под тканью платья не ощущалось ничего лишнего.
Их ждал двухместный алый “ягуар”. Во всяком случае, Каргин решил, что это “ягуар”; в дорогих автомобилях он разбирался похуже, чем в вертолетах, танках и БМП, хотя мог управиться с любой машиной, которая ездила, плавала или летала. Ключи торчали в замке зажигания – вещь, немыслимая в родимых палестинах. Каргин сел, поставил сумку на колени. Ножка Кэти в изящной туфельке коснулась педали газа, край платья приподнялся, обнажив гладкие стройные бедра.
– Не туда смотрите, солдат. В городе есть виды поинтересней.
– Доберемся – посмотрим, моя прелесть, – сказал Каргин и прикрыл глаза.
Под мерный рокот мотора думалось хорошо. С минуту он размышлял о том, что снова находится в Америке – однако не в джунглях, не на Антильских островах, а в месте цивилизованном и вроде бы тихом и безопасном. Единственная проблема, что место это – не его. Свое место он потерял в конце девяносто третьего, когда расформировали “Стрелу”. Случилось это после октябрьских событий и штурма Белого Дома силами “Альфы” и “Стрелы”; люди в обоих подразделениях колебались, и президентский приказ был выполнен не сразу. Вполне понятные колебания – ведь их готовили не за тем, чтобы разгонять законно избранный парламент. Они, разумеется, были Силой, однако не из тех сил, какие применяют для разрешения споров и дрязг политиков, не безмозглым пушечным мясом, а элитарными отрядами, чьей задачей была безопасность страны. Они умели думать, а всякий мыслящий человек подвержен сомнениям и избегает неблаговидных дел.
Были сомнения, были… Впрочем, для “Альфы” все закончилось с минимальными потерями: ее простили, а “
1 2 3 4 5


А-П

П-Я