..
Тогда женщина швыряет самый весомый аргумент:
- А этих сопляков-спекулянтов пустили?! Шляпы! Да после них там
ничего не останется. А мне всего-то пару пакетов!..
"Сопляки-спекулянты" насмешливо улыбаются. Народ продолжает
возмущаться, но женщина-танк столь решительно пробивается, что вскоре
оказывается возле окошка. Высокий, двинувшийся было в сторону парней, в
сомнении останавливается. Он зло смотрит на женщину. В этот момент она как
раз очищает заветный плацдарм от последнего препятствия - невзрачной
худенькой противницы. Она работает локтями и давит всей массой. Маленькая
женщина - ей не соперник.
- Ты что, список составляла?.. А нет, так и стой, милая, в порядке
живой очереди! А у меня ребенок!
Неожиданно подает голос ветеран-старичок.
- Что вы себе позволяете! - дребезжаще вопрошает он и к радости
молодых спекулянтов забавно притопывает ногой.
- Ой, да помолчите вы! - отмахивается от него женщина-танк. - Еще и
вас мне слушать.
- Что значит - помолчите? Вы... - Старичок беспомощно шарит вокруг
взглядом и трясущейся рукой лезет в карман. - Я, к вашему сведению,
ветеран войны... Да! И награды... Могу без очереди, но не лезу, потому что
стыдно!
- Да житья от вас не стало! - огрызается мамаша. - Медальки, ордена,
книжечки... Привыкли козырять!
Старичок смолкает. Он только пораженно хватает ртом воздух и слепо
водит рукой с удостоверением.
- Постыдились бы, гражданка! - кричит кто-то. - В самом-то деле!
- А мне стыдиться нечего! - навзрыд плачет женщина-танк. - Я сама всю
жизнь болею, и ребенок мой тоже...
Высокий, сосредоточенно следящий за событиями, замечает в окошке с
той стороны мелькание знакомого ватника. Пружинисто приближается к
ругающимся.
- В сторонку! - он легко оттирает от окошка всех троих, и крепкая
волосатая рука ныряет в недоступную всем глубину, навстречу ватнику
продавщицы. В пальцах у него крупные купюры. На мгновение все немеют.
- Да что же это творится! - старичок с хрипом пробует расстегнуть
душащий его ворот.
- Сволочь! - визжит женщина-танк и молотит кулаками по широкой
мускулистой спине мужчины.
Деньги у высокого уже взяли, сумка под боком хищно распахнута, и он
неспешно поворачивается. Попутно кидает взор в сторону парней. Те стоят
встревоженные, но, по-видимому, понимают, что запоздали. Пальма первенства
уже не за ними, и попыток вмешаться они не предпринимают.
- Отвали! - кидает высокий женщине-танку и, сузив глаза в неприятные
щелки, смотрит на ветерана. - А ты заткнись, герой! Еще на костылях бы
сюда приковылял...
Перед ошеломленными людьми вновь вырастает широченная спина, прячущая
от них амбразуру окошка и продавца с его чудо-товаром.
- Дрянь такая! - вопит женщина и в ярости замахивается на ненавистную
спину сумкой. Из толпы выскакивает ее малец и направляет в высокого
автоматик. Пластмассовый курок легко поддается, и происходит страшное.
Игрушка ударяет мальца в грудь, и задираясь стволиком, наполняет помещение
обвальным грохотом. Из плавящегося дульного среза толчками колотит пламя,
пули веером разлетаются по залу, дробя в пыль штукатурку и серый бетон.
Вскинувшись, высокий переламывается в пояснице и рушится на пол. Блесткие
пачки вываливаются из его рук, и под ноги обезумевшим людям весело катятся
зеленые горошины альмониса. Но всего этого высокий уже не видит. Кое-кто,
прикрывая голову, бежит к выходу, но большинство в оцепенении стоит на
месте. А игрушечный автоматик продолжается вибрировать в ручонках
перепуганного мальчугана, извергая огненную смерть. Вскрикивает одна из
курточек, и дипломат падает на линолеум, чтобы тут же подпрыгнуть от
угодившей в него свинцовой струи. Мгновением позже звонко рассыпается
витрина, и длинная вереница выстрелов смолкает. Мальчуган с воплем
разжимает покрытые волдырями ладони и кричит, глядя то на руки, то на
сидящую на полу мать. До захлопнувшегося окошка уже никому нет дела, и
никто не смотрит на раскатившиеся по полу искристые гранулы альмониса.

Сморщенные, увитые темными жилами руки старика дрожат. Он
безостановочно теребит клетчатый платок, и тот распадается у него
непослушными складками и снова скатывается в бесформенный комок. В
наступившей тишине слышно дыхание рассказчика, и взор следователя прикован
к его трясущимся рукам. Лист, удобно разместившийся на планшетке, так и
остается девственно чистым. Ни единого словечка, ни единой фразы...
Старшина испуганно переминается рядом и неотрывно смотрит на оплавленный
пластмасс детской игрушки. Самый обыкновенный автоматик - с батарейкой,
моторчиком и трещоткой. Таких сейчас много в магазинах. Цена - что-то
около червонца.
Бред! Следователь вздрагивает и зябко поводит плечами. Он пытается
стряхнуть с себя вязкий, облепивший его мистический покров. Это похуже
наваждения. Потому что справа и слева - люди. Очевидцы невозможного...
Хрипло и не своим голосом он выдавливает из себя чужие, никому не нужные
слова:
- Вы, конечно, понимаете, я не могу всего этого записать. Это уже не
протокол получится, а... Просто по долгу службы не могу. Потому что
приедет оперативная служба и...
Он путается в фразах и так и не заканчивает невнятного объяснения. И
самое странное - следователь не обвиняет старичка во лжи. Бывает иногда
так, что знаешь, чувствуешь и видишь, что сказанное - правда. Но здешняя
правда не умещается в голове. Она просто не стыкуется с жизнью.
Старичок-ветеран да и другие смотрят на него так, что он поневоле начинает
ощущать себя полным идиотом. Более того ветеран кивает ему, словно понимая
все его внутренние затруднения. Расстроенно моргая, прячет свой измятый
платок.
- Мда... Значит, скоро прибудет оперативная группа, и мы уточним
некоторые детали, - следователь делает нечаянный шаг по направлению к
выходу. - Просьба - пока не расходиться. Нам еще понадобится уточнение
обстоятельств, деталей...
Дверь захлопывается за его спиной, и вот он уже под моросящим небом.
Крохотный козырек крыши ничуть его не прикрывает, но ему все равно. Куда
важнее, что все эти странные безмолвные люди - там, позади. Свидетели
какой-то единой чудовищной галлюцинации. Но ведь и галлюцинации здесь не
получается. Потому что труп. Потому что пули в стенах...
Следователь озирается. Те, что стояли здесь, видимо, разошлись.
Во-первых, спасаясь от дождя, а во-вторых, сообразив, что товара сегодня
не будет. Вот и хорошо. Еще их глаз ему не хватало!.. Он глубоко вдыхает
влажный воздух и смотрит прямо перед собой. Все, что поблизости, это
конкретно, это замечательно реально. Стоять на земле - приятнее, чем
лететь в бездну. Потому что устойчивее и надежнее. Размытый сырыми мазками
дворик. Серая, унылая гуашь... На секунду следователь пугается. Ему
кажется, что он не узнает этого места. Все совершенно иное! Какие-то
железные, торчащие из земли трубы, бетонные плиты, вырезанные из дерева
звери - с обломанными ушами и носами. И все это среди глинистых луж,
зыбучих песков и строительных обломков. Мыльные пузыри в детской
песочнице. Болото, окружившее дома. Огромный безвкусный борщ...
Свет от фар дорожками пробивается сквозь туман. Следователь щурится.
Желтое с синей полосой через борт, фыркая простуженным чихом, выдирается
из суповой грязи, виляя, пытается одолеть полосу препятствий.
Бесполезно... Мотор удрученно стихает. Трескуче распахиваются дверцы, и,
увязая в месиве двора, к следователю бегут его коллеги. Он узнает их
одного за другим по мере того, как они выныривают из колеблющегося пара,
из неразборчивых силуэтов превращаясь в людей с лицами и голосами. С их
приближением он вдруг начинает ощущать робкую надежду - надежду
разобраться во всей этой нелепице, опрокинуть сказочный вздор и вывести
сговорившихся свидетелей на чистую воду. Прямо сейчас! Вернуться в
сопровождении инспектора и его помощников в магазин и деловито, позабыв о
старике и его истории, начать все с самого начала. Может быть, вспомнить
при этом что-то важное и обстоятельное, что сообщило бы мыслям верный ход,
позволило бы направить следствие по должному руслу. А пластмассовый
автоматик ногой в сторону. Куда-нибудь в угол. И запретить даже вспоминать
о нем!..
Поежившись, следователь спускается по скользким ступеням. Горячее,
расползшееся по линолеуму пятно упрямо маячит перед глазами. Глянец крови
нелегко выветривается из памяти. И стайка людей с безумными глазами,
испуганно подобравших когти, затаивших утробное рычание, продолжает стыть
перед внутренним взором.
В чем, собственно, он будет разбираться? В чем, черт возьми!..
Следователь останавливается. Тлеющая в груди надежда безжалостно
размывается мутной, льющейся с небес влагой. Это не дождь. И даже не
дождик. Всего-навсего мокрый туман, уставший и отяжелевший от мирской
энергии, решивший лениво осесть на сонную, обремененную злом землю.

1 2 3