Аннотация
Роман Андрея Щупова «Полет Ящера» представляет собой уникальное переплетение жанров: черной мистики и зубодробительного боевика. Его герой Ящер — истинный символ нашей эпохи, бандит без чести и совести, напрочь лишенный сострадания, считает себя хозяином жизни, человеком, которому позволено все. Но внезапно его мир начинает рушиться на глазах. И вселенная поворачивается к нему своей зловещей изнанкой…
Андрей Щупов ПРЫЖОК ЯЩЕРА
"Я гибель накликала милым,
И гибли один за другим,
О, горе мне! Эти могилы
Предсказаны словом моим."
Анна Ахматова
ПРОЛОГ
Двигались ли вы когда-нибудь на ходулях? Сажени в две длинной? Странные ощущения, не правда ли? Нечто подобное испытывал сейчас и я. Разве что саженей насчитывалось куда поболе. Макушки деревьев колыхались где-то на уровне груди, спутанные и переплетенные кроны приходилось попросту рвать, как встречную паутину, ломая ветви, сшибая на землю десятки потайных гнезд. Густой попался лесок! Что называется — дремучий. Оттого и хруст стоял страшный. Когда заваливалось особенно крупное дерево, в небо взмывали стаи перепуганных пичуг. Последние, само собой, принимались стрекотать на всю округу, обозленной мошкарой кружили перед глазами, то и дело бросались в смехотворные атаки. Чертовы пернатые! Они выдавали меня с головой!.. Вот и эта деревушка, несмотря на ранний час, проснулась и переполошилась прежде времени.
Замерев на опушке, я медлительно втянул ноздрями пряный воздух, азартно прищурился. Доброе утро и пахнет по-доброму. С самого первого мига пробуждения. Теперь я отчетливо видел место, к которому приближался. Извилистые, сотканные из древесных змей плетни, крытые соломой двухскатные крыши, белые глиняные мазанки — пастораль да и только! Солнце едва взошло, и деревушка точно ветхим одеяльцем была покрыта хлопьями тумана. И все равно, даже подернутая серой мутнинкой, она казалась красивой. Уютные, ладно расположенные хатки, лепестковые блюдца подсолнухов — на все это хотелось глядеть и глядеть. Нет, не зря я пришел сюда с сурового севера! Давно хотелось порадовать взор, погреть измурзанную шрамами шкурку под щедрым солнышком.
Кубань… Сладкая, теплая и удобная во всех отношениях. Здесь даже пыль особенная — мучнистая, мягкая, отдающая уютом. Ландшафт, правда, подкачал — преимущественно степной, без гор и буераков, а в степи меня издалека примечают. И сеют панику задолго до встречи. Как варан же волочить брюхо по земле я не приучен. Привык, знаете ли, шагать на своих двоих. Потому и порадовался этому лесочку. Село притаилось в самой чащобе, надеясь на защиту лесного бога, на крепость сосновых стволов. Только это все равно что возлагать надежды на пресловутое «авось». Оно, как известно, срабатывает далеко не всегда. Вынюхал я людишек! Вчера на вечернем закате, когда потянуло дымным ветерком. Уж аромат-то выпекаемого хлебушка я всегда отличу! А тут еще и петушок по утру крикнул пару раз. Тихонько так кукарекнул, но я услышал. И, конечно же, встрепенулся. Потому как петушок — ориентир верный!..
Щурясь, я разглядел, как на том конце села люди пестрыми ручейками разливаются кто куда. И одеты во что ни попадя. Не стали меня дожидаться хуторяне, — в бега подались. От беды подале. Жаль… Всхрапнув, я сделал несколько шагов и придавил стопой ближайшую хатку. Она хрупнула и осела, выбросив пыльное облако. Точно гнилушку раздавил. И правильно! К хлебосольству следует приучать. Не мытьем, так катаньем. Если все кругом начнут разбегаться, как же мне жить тогда поживать? Тыквами да гарбузами, извиняюсь, питаться? Ну уж нет! Тыквы — оно, конечно, тоже полезно — особенно для печени с селезенкой, но я вам не вегетарианец. С дюжину, может, и сгрызу, а больше просто не полезет в нутро.
— Эй! Страшило лихое! А ну, геть отседова!..
Я повернул голову. Вот хорошо-то! Сыскался все ж таки супротивничек! Один-единственный на всю округу, но и на том спасибо. Не было б этих бедовых головушек, давно б отощал, как батько Кощей. Больно уж проворно шныряют людишки по землице. Ровно жуки какие! За всеми и не угонишься. Другое дело, когда сами на рожон лезут. Обстоятельство, каким грех не попользоваться.
Мужичонка в лаптях и драных штанах сидел на неоседланной лошаденке и устрашающе размахивал копьем. На поясе — сабелька, на голове соломенный картуз. Умора да и только! Я ласково пригляделся к поединщику. Что ж, оно и к лучшему. Зато и доспехи потом не придется выковыривать из зубов. Не люблю, знаете ли, металл — все эти проволочки да заклепки. А нынешние новорыцари — все сплошь в кольчугах да панцирях. Даже варежки, варнаки такие, научились вязать из железа. Живодеры, черт бы их побрал! Мне ж эту проволоку кусать потом да переваривать, от колик по ночам мучиться! У коняшек — и тех всего по четыре подковки, а на этих — железа от пят до самой маковки.
— А ну, геть! — мужичонка пришпорил робеющую кобылку, заставив кое-как приблизиться ко мне. Я с интересом наблюдал. Не молодой, но храбрый. И вряд ли на что-то надеется — задерживает, стратег! Внимание на себя отвлекает. Дабы успел народишко в массе своей эвакуироваться. Что ж… И мы не лыком шиты. Был бы сыт, может, и плюнул, но в животе отчаянно урчало. Со вчерашнего дня. Да и слюна капала беспрерывно. Плюнуть, что ли, в этого щеголя?
Язык сам собой пришел в движение, желвак под небом вскипел, стремительно стал раскаляться. Из ноздрей пыхнуло жарким дымком. Впрочем, стоит ли разогреваться ради одного всадника? Чего мучить человечка перед смертью.
Сминая по пути блесткие от росы кусты, хвост мой пришел в движение. Плетью описав полукруг, ударил отважного седока. Понятно, и лошаденку зацепил. Быстро и гуманно! Ни тебе угроз, ни тебе ран кровавых. Сковырнул обоих на землю без лишних хлопот. И мужичонка лежит без движения, и лошадушка почти не бьется.
Зыркнув в сторону улепетывающего населения, я торопливо склонился над убитыми, распахнул пасть. Хрустнули кости, язык содрогнулся от вожделенной кровушки. И в ту же секунду передернуло меня самого. От хвоста до тлеющих малиновым жаром ноздрей. Что ж я, тварь такая, творю! Неужто и впрямь человечинку хаваю!..
Горло свело жестокой судорогой. Холодный озноб пробежался по телу, я выпрямился. Что-то искрило в голове, в памяти всплывало потустороннее. Бред!.. Село, хвойный лесок, желтые шары тыкв по огородам. А я?… Я давлю дома и вкушаю мяско собратьев? Бред и чушь собачья!..
* * *
В американских фильмах герой, узревший кошмары, непременно дико кричит и резко садится в постели. Выкаченные глаза, обязательная капля пота на виске — иногда даже две или три. На большее, вероятно, не хватает фантазии режиссера. Только вот простенький вопрос: вы сами-то когда-нибудь поступали подобным образом? Нет?… Вот и я нет. Потому как все эти вопли — галиматья и глупость, до которой только на Голливудском конвейере и могут додуматься. Единственное, что я сделал, это распахнул глаза и энергично пошевелил губами. Нет, не пасть, а вполне нормальный рот. На языке привычно пакостно, но никаких костей, никакой крови. Все в порядке, и все привидевшееся — только сон. Правда, еще ноги — что-то вроде судороги, но это чепуха. Разогреем!
Сны дурные ко мне приходили и раньше — с погонями, рыком и подвальными схватками, но сегодняшний я отчего-то сразу выделил в особый разряд сновидений, назвав его ЧЕРНЫМ.
Черный сон — веха, знаменующая нечто, подсказка, если верить некоторым шибко умным хиропрактикам. Но что может подсказать банальный кошмар?
Массируя икры, я коротко задумался. Сны вещие и невещие, кто первый пустил эту утку? Или что-то где-то сбывалось? Македонский, говорят, шагу не мог шагнуть без подсказки астрологов. Впрочем, чушь! Все блажь и чушь! А толкователи снов, конечно же, сплошь и рядом беглецы из психушек. Иначе и быть не может… Во всяком случае про сон я забыл уже минут через пять, едва взглянул на электронный календарик. Чудесная метаморфоза произошла, и утро перестало быть просто утром, ибо обещало насыщенный событиями день. Подобные обстоятельства всегда бодрят. Похлеще поцелуя прекрасной незнакомки, не говоря уже о традиционной чашке кофе.
Быстро умывшись и натянув на себя президентское обмундирование, я как шпагу в ножны толкнул в кобуру любимую «Беретту» и, предупредив по сотовику о своем вельможном пробуждении, двинул на выход.
Глава 1
"Легкая смерть — это еще одна
маленькая радость жизни."
А. Ботвинников
В карту я заглянул ради проформы и тотчас развеселился. Еще лет десять тому назад на подобного рода схемах прежде всего помечались театры, цирки, планетарии и прочие очажки культуры. На современной карте города под первыми номерами шли травмпункты, больницы, районные отделения милиции и юридические консультации. Что называется — на злобу дня. А точнее — вечера. Такое уж занималось над страной время суток. Вот и мы не собирались оригинальничать. Час для «стрелки» был подгадан самый удачный. Десятки подготовительных дел были переделаны, дюжина задачек решена, предстоял завершающий аккорд. Как раз начинало смеркаться, потенциальные свидетели, набив животы яичницами, супами и котлетами, усаживались подле телеэкранов, чтобы принять на десерт заокеанский сладенький суррогат. Еще один сорбит, заменитель сахара к чаю и жизни. Играла на руку и погода. Сплошная пелена туч обложила город, с небес густо валил снег. Хлопья напоминали разлапистых мохнатых пауков, искристой вязью обволакивающих пространство. Сахарная каша липла к лобовому стеклу, бородой нарастала на дворниках. Водитель время от времени фыркал, но я-то был довольнехонек. Месил себе мятную резинку и слушал вполуха Элтона Джона. Из всех четырех колонок по углам салона неслось одно и то же. Квадрофонический Элтон пытался доказать миру, что верит еще в любовь, несмотря на дирижабли, небоскребы и разное-несуразное. А я, думал, что хорошо, конечно, верить — при его-то бабках! Хотя песенка мне все равно нравилась. Ее, кстати, пытался наигрывать в офисе Гоша Кракен. Глуповатый парень, между нами говоря, ремнем таких мало дерут в детстве, — однако стоит ему сесть за рояль, как я растекаюсь по всевозможным плоскостям, становясь мягким, как воск, и всепрощающим, как морская медуза. Потому что играть Гоша умел замечательно. Более всего меня изумляли его пальцы — коренастые обрубки землекопа и качка, с черными ободками обломанных ногтей, с характерными мозолями каратиста на костяшках. Дрянь-руки, но по клавиатуре они порхали, как две большие африканские бабочки. Гоша-Кракен напоминал мне в такие минуты тюленя, который, соскальзывая в прорубь, вмиг расстается с мешковатой неуклюжестью, превращаясь в подводную балерину. За то, наверное, и держал его, не гнал в три шеи, как иных недотеп…
— Эта борзота, пожалуй, может опоздать, — озабоченно предположил Ганс. — Если у них все те же «Мерсы», как пить дать, завязнут.
Он был прав. Даже наши «Ниссаны» ползли черепахами по заснеженной дороге. Застрявших мы видели дважды. Но кукситься в платок я не собирался. В конце концов нас это не касалось. Опаздывающий платит за все! Не успеют — хорошо, а успеют — еще лучше. Любой расклад нас вполне устраивал.
Джип свернул с шоссе, немного повиляв среди сосен, выбрался к отвалам.
По слухам, здесь размещалась когда-то грандиозная промышленная свалка. С доброго десятка заводов свозили битую керамику, шлакоблоки, лом и прочую рухлядь. Оттого и получились холмы, которые с течением времени вполне самостоятельно поросли невинной травкой и стали косить под естественный ландшафт. Горы а ля каньон Колорадо, блин! Типа малых Альп, только на Урале!
Я рассеянно взирал на крутые, сбегающие к дороге склоны и прикидывал, можно ли на этой пересеченке устроить трассы для любителей слалома. Если бы не удаленность от города, наверняка бы тут катались на санках сбежавшие с уроков сопляки, а лыжники вовсю ломали бы себе шеи, ребра и позвоночники. Пейзаж и впрямь казался многообещающим. Даже без предварительных прикидок на бумаге. А если расстараться, да поелозить по холмам на бульдозерах, чуточку подправив и подравняв горочки, получилось бы и вовсе самое то.
Мы в очередной раз свернули, и Ганс удивленно кивнул в сторону открывшегося перед нами котлована.
— Гля-ка, доползли все-таки! Верно, тягач с собой брали, мозгляки!
Водитель хмыкнул, а я, прищурившись, присмотрелся к веренице стоящих иномарок. Жирные тачки! С лоском… Если внимательно пересчитать да прикинуть число посадочных мест, то выйдет, что войск у противника чуть поболе нашего, но разумеется, только количеством. О качестве эти субчики не имели ни малейшего представления.
— Кукушки на местах?
Ганс шустро вытащил из кармана миниатюрную «ИКОМовскую» рацию, утопив клавишу, пару раз кашлянул в микрофон. Услышав ответный кашель, довольно кивнул.
— На местах, босс. Замерзли уже, небось.
— Ничего, скоро согреются. — я поправил выбившийся из-под ворота шарф. Глядя в водительское зеркальце, напялил на макушку широкополую шляпу. За нее меня когда-то звали Ковбоем. Славная была кликуха, мне нравилась. Куда больше, чем нынешняя. Но время щедро на предъявы, и люди покорно меняют прически, костюмы, жаргон и собственные имена. Эпоха романтического туризма канула в лету, Ящер сменил Ковбоя, и трепыхаться было бессмысленно. Ковбои нравятся, Ящеры пугают. При нынешнем бардаке — зубы, мускулы и рост значили куда больше, нежели обаяние, красота и ум. Амплуа приходилось на ходу подправлять. Как скулы у Майкла Джексона.
— А машинки, похоже, бронированные. По крайней мере те, что с краешку — точняк!.. — Ганс опытным взором изучал вытянувшуюся колонну «Мерседесов», попутно стрелял глазами в сторону ближайших холмов, прикидывая, должно быть, расстояние и степень готовности «кукушек».
«Ниссаны» поравнялись с механизированными колесницами противника, с солидной неспешностью притормозили. И тотчас захлопали автомобильные дверцы. Из флагманского «Мерседеса», выбросив обе ножищи вперед, выбрался Мороз — сутулый мужичонка с пузцом Черчиля, задницей шестидесятилетней секретарши и по-михалковски пышными усами.
1 2 3 4 5 6 7 8