Подчеркиваю — всего человечества.
— Почему бы вам в таком случае не заняться экологией? По-моему, именно в этой сфере человечеству угрожает наибольшее количество опасностей. — Сергей фыркнул. — Озаботиться, скажем, ратификацией Киотских соглашений, нарушителей приструнить, квоты уменьшить и так далее.
— Стыдно признать, но вы снова правы. — Дюгонь кротко кивнул. — Поиск внешнего врага — штука азартная, но первый враг людей, разумеется, мы сами.
— Так в чем же дело?
— Увы, столь широко не распространяется даже наша компетенция. Вопросы экологии могут решаться исключительно на уровне президентов. Кроме того, очень скоро все решится само собой.
— Что значит — само собой?
— А то и значит, что начнется глобальное потепление, пойдут рушиться дамбы с городами, и люди поневоле зачешутся. — Дюгонь сокрушенно вздохнул. — А до той поры наше ведомство, как и встарь, будет заниматься особо крупными астероидами, вражескими тарелочками и прочими явлениями подобного рода. Повторяю, ребятки, наша главная задача — безопасность Земли. В том смысле, что мы просто таки обязаны предотвратить любое возможное вторжение извне.
— А нам действительно угрожает вторжение?
— Оно не угрожает. — Отчетливо произнес Дюгонь. — Оно уже началось.
— О чем вы говорите?
— Глоны, — тихо произнес Дюгонь. — Насколько я знаю, вы о них тоже наслышаны.
— Не то чтобы наслышаны, но… — Сергей переглянулся с Потапом. — Вот, значит, почему мы забрались на такую высоту?
— Верно. — Столичный гость кивнул. — Все последние данные указывают на то, что глоны побаиваются высоты. А потому лучший способ оторваться от них, это подняться на крышу небоскреба или воспользоваться авиалайнером.
— В противном случае…
— В противном случае, все наши разговоры будут ими подслушаны. — Дюгонь досадливо повел плечом. — Есть у нас такое предположение, что в человеческих языках они давным-давно успели разобраться.
— А может, в мыслях? — предположил Миронов, припомнив давнюю беседу с Вадимом.
Дюгонь метнул в его сторону настороженный взор.
— Может быть, и в мыслях… Словом, объяснять вам, какая проистекает от этих существ угроза, слава Богу. не нужно. А коли так, давайте работать в одной упряжке.
— Секундочку! Но ведь глоны живут в своем обособленном пространстве. Зачем им нужен чужой мир?
— Чужой там или не чужой, но факт остается фактом: эти твари начали свое вторжение, а человечество искомого вторжения все еще не заметило. Кстати, ваш друг тоже его проморгал. Несмотря на все свои экстраординарные способности, несмотря на то, что тоже внимательно наблюдал за племенем глонов.
— Вы уверены в том, что он ничего не заметил?
— Разумеется, не уверен. Именно поэтому мне и хочется поскорее с ним встретиться. Может статься, времени для решительных действий осталось совсем немного.
— Надеюсь, вы ошибаетесь. — Глухо проговорил Потап. — И первое тому подтверждение, что Вадим не спешит выходить из подполья.
— Может быть, просто не решается?
Капитан Шматов хмыкнул.
— Если вы полагаете, что он вас боится, вы крупно заблуждаетесь.
— Тогда почему он продолжает прятаться?
— Этого я не знаю, — могу только предполагать.
— И что же вы предполагаете?
— Я предполагаю, что в борьбе с означенными глонами он просто не рассматривает вас, как серьезных союзников.
— Даже так? — Дюгонь удивленно склонил набок голову, величавым движением коснулся бородавки на подбородке. — Боюсь, вы, ребятки, переоцениваете его и недооцениваете нас.
— Может быть, и так, но Вадима мы видели в деле, а вас, извините, пока не знаем.
— Что ж, это вполне поправимо. — Дюгонь не без изящества извлек из кармана пару отблескивающих голографическими знаками удостоверений, аккуратно положил на краешек стола. — Отныне мы будем видеться чаще, коллеги.
— Коллеги?
— Именно так. С сегодняшнего дня особым распоряжением министра внутренних дел вы переведены в отдел С-40.
— Вы шутите?
— Ничуть! Я ведь уже объяснял Миронову: наши полномочия безграничны, практически мы можем все. Если надо мы даже в состоянии ввести в ООН нового члена, отстранить от дел прежнего директора ЦРУ, провести рокировку среди стран ОПЕК и тому подобное. Сразу оговорюсь: я в этой организации — человек не главный, однако и далеко не последний. Так что ваше внедрение в мое ведомство — всего лишь рядовой технический момент. В любом случае, от перевода в столь мощную организацию вы не проиграете.
— Мы должны быть польщены? — осведомился Миронов.
— А это уж как вам заблагорассудиться. Но буду с вами честен: если бы не моя личная заинтересованность в дружбе с Дымовым, конечно же, я не стал бы тратить время на беседу с обычными милицейскими чинами.
— Спасибо и на том, — пробормотал Шматов. — А что это за отдел С-40?
— Один из отделов, занимающихся оперативной разведкой. А нумерация означает только то, что мы стараемся максимально упрощать любую аббревиатуру. Хватит уже, попугали людишек — МГБ, НКВД, ККК… Поэтому и организация наша называется проще некуда — СИСТЕМА. Соответственно, все отделы и подразделения СИСТЕМЫ пронумерованы.
— И вы думаете, что Вадим о вас ничего не знает?
— Думаю, что кое-что знает, но мы ему не враги, и это он, конечно же, понимает.
— Все равно, — упрямо пробормотал Шматов, — если бы он захотел, давно бы вышел на вас сам.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно.
— Другими словами вы хотите сказать… — медленно начал Дюгонь.
— Что он знает о вас все до последнего секрета. И если он не выходит на связь с вами, стало быть, не испытывает к тому особого желания. И вы не будете знать о нем ничего до тех пор, пока он не передумает.
— А вот тут вы ошибаетесь. — Дюгонь неспешно оглядел офицеров, и многочисленные складки на его драконьем лице пришли в жутковатое движение. Не сразу до Сергея с Потапом дошло, что высокий столичный чин попросту улыбается. Правда, улыбка была еще та. Как известно, рептилии просто не умеют улыбаться.
— Видите ли, дело в том, что нам известно, где он. — Любезно сообщил Дюгонь. — И вот уже на протяжении двух недель мы отслеживаем каждый шаг вашего товарища.
— Вот как? И вы хотите сказать, что он до сих пор вас не вычислил? — Миронов озадаченно переглянулся со Шматовым. — Честно говоря, звучит просто невероятно.
— Тем не менее, это так.
— Не верю. — Сергей тряхнул головой. — Скорее всего, он знает о ваших наблюдателях, но не возражает против них. Что лишний раз говорит о его добрых намерениях.
— Дай-то Бог. — Дюгонь пожевал губами. — И все-таки я хотел бы избежать лишних эксцессов. Именно по этой причине вам, друзья мои, придется, как новоиспеченным сотрудникам СИСТЕМЫ, проехаться с моими людьми.
— Далеко?
И снова складчатое лицо столичного туза изобразило улыбку.
— Не очень. Мы сядем в вертолет и нанесем дружеский визит вашему общему другу.
— Вы собираетесь задержать его?
— Скажем так, пригласить в компанию. Еще раз хочу, чтобы вы ясно поняли: мне нужен союзник. Живой и невредимый. Кроме того, я уже знаю, на какие трюки способен Дымов, а потому не хотел бы рисковать своими людьми.
— Великолепно! Значит, мы у вас будем вроде живого щита? — сумрачно констатировал Шматов.
Дюгонь красноречиво промолчал.
Глава 3
Матвей Павлович, начальник ИТК— 173 или попросту говоря — кум сидел на простом табурете, пальцами стиснув собственные колени. Если бы не эта хватка, ноги его наверняка бы дрожали. И было с чего. Пять минут назад Вадим подтвердил ему официальный диагноз. Рак поджелудочной железы в стадии метастазирования, плюс некоторые проблемки с пищеводом. Подтвердил и тут же пожалел об этом. Увы, господа медики донельзя запугали людей. Одно только озвучивание подобного диагноза уже воспринималось как смертельный приговор. Вот и бедолаге начальнику тотчас стало дурно. Пришлось срочно усаживать его в кресло, оглаживать бодрящим массажем и объяснять, что страшного ничего нет, что подобные вещи лечатся проще простого. Разумеется, начальник не поверил. Он вообще не верил врачам и науке, тем более, что последняя с негодованием отметала даже само предположение о том, что рак можно успешно лечить. Вадим в дискуссии по поводу спорных вопросов онкологии предпочитал не встревать. Всему свое время, и лучше многих других он понимал, что лет этак через сто медики планеты наконец-то научатся грамотно изничтожать колонии раковых паразитов. До тех же самых пор он просто констатировал диагнозы, после чего, засучив рукава, брался за лечение очередного пациента.
— Все-таки удачные были раньше названия, вы не находите? — он продолжал внимательно изучать больного. — Грудная жаба, рак… Возможно, излишне зоологично, зато удивительно метко. Жаба давит, затрудняет дыхание, душит во время сна. Рак гложет, скребет панцирем и клешнями.
— Это все так ужасно… — кое-как выдавил из себя начальник колонии. Было видно, что восторгов Дымова он отнюдь не разделяет, и даже произносимые вслух имена заболеваний вызывают у него отчаянный трепет.
— Бросьте, Матвей Павлович, — Вадим несколько смутился. — Ужасны не болезни, ужасно наше к ним отношение. Пока псориаз и онкоболезни возводятся на мраморный пьедестал неизлечимости, они и впрямь непобедимы. Но стоит нам перестать их уважать, и ремиссия может произойти сама собой. Тонус — вот, что лечит от всех болячек! Можно сколько угодно рассуждать о тайнах вилочковой железы, о лимфоцитах, макрофагах и антителах иммунной системы, но если нет тонуса, не будет и борьбы, а тонус можно разжигать в организме десятками различных способов. Всего-то и нужно — собраться с духом и выбрать подходящий.
— Как же его выбрать, если все мы поголовно безграмотные? — пробормотал начальник колонии. — А те же врачи только и рады, что пугать операциями.
— В этом наша беда и наше счастье. Вся жизнь — выбор, а этот выбор — один из труднейших. Либо ты что-то делаешь, либо опускаешь руки и впадаешь в черную депрессию. А уж хмурых да угрюмых болезни просто обожают. Запомните, Матвей Павлович, наше угнетенное состояние ускоряет течение болезней в десятки раз.
— Но как надо работать над тонусом? — с ноткой нетерпения вскричал Матвей Павлович. — Подскажите!
— А это уже вам выбирать, — Дымов растопырил пятерню. — Во-первых, движение — до пота и желательно на свежем воздухе. Утром, днем и вечером. Без движения тело ржавеет не меньше железа. Во-вторых, водные процедуры: холодная шайка на загривок — каждое утро! В-третьих, питание — живое, нежирное и необильное. А вечера, начиная с часиков пяти-шести, и вовсе стоит воздерживаться. Вот, собственно, и все. Как видите, средства в высшей степени банальные. Проблема только в том, что мы к ним в массе своей не хотим прибегать. И беду свою встречаем, сгорбившись, с гримасой отчаяния на лице, лежа на уютном диване. А так нельзя.
— Как же ее еще встречать? — пробормотал пациент.
— С улыбкой и двумя воздетыми кулаками. Осанку и позу победителя — вот, что следует преподавать нашим врачам. — Вадим вздохнул. — Что же касается названий болезней, то, разумеется, не дело в них. Хотя… Если скрывать правду и забывать старое, много не выиграешь. В этом смысле, Матвей Павлович, мы воистину уникальная нация, поскольку обладаем Родиной, но не имеем Отечества.
— В каком смысле? — пролепетал пациент.
— А в таком, что Отечество учит уважать память отцов, уважать свое прошлое, а значит, и будущее. Мы же своих отцов никогда не уважали. Каждая новая власть у нас начинала с того, что рушила прежние постаменты. Сначала в крошево разносили Храм Христа Спасителя, памятники царей, потом сметали бюсты Сталина, Хрущева, дробили в куски Брежнева, Свердлова, Дзержинского… Пожалуй, это и есть наша главная традиция — склонность к бунту и разрушению. Однако, если нет преемственности — нет и культуры. Нет истории, нет грамотной медицины. — Вадим говорил и продолжал сканировать нутро пациента. Освещение было неважным, а потому он не спешил. Как ни крути, человеческая плоть — не стекло, и взгляд Дымова погружался в тело Матвея Павловича, исследуя пораженные ткани послойно. Будь они в оздоровительном центре «Галактион», можно было бы ни о чем не беспокоиться, но сейчас Вадим не хотел рисковать. Удаление паразитных тканей следовало провести в один прием. Второго случая им могли просто не предоставить.
— Но я надеюсь… — пролепетал начальник ИТК. — Я надеюсь, это не скажется на состоянии моей… — он умолк, не в силах вымолвить слово «опухоль».
Вадим сочувственно улыбнулся. Как ни крути, а мужиком Матвей Павлович был неплохим. И насчет кормежки заключенных не стал артачиться, и на вольности третьего барака с легкостью прикрыл глаза. Потому и взял его Вадим в оборот, потому и решился предупредить насчет опухоли. Пожить бы здесь подольше — не зону, а рай можно было бы построить. Маленький коммунизм в окружении колючей проволоки. И наверняка Матвей Павлович помог бы ему во всем. Даже странно, что этот мягкий, не особенно решительный человек оказался на посту начальника колонии. Впрочем, потому и оказался, что смолоду пытался себя ломать, презирая собственное мягкосердечие, пытаясь по образу отца полковника стать волевым и сильным. Потому и в армию пошел, выбрав непрестижную «вохровскую» специальность, потому и дал согласие на офицерское училище. А уж потом, когда минуло и тридцать лет, и сорок, когда вдруг забрезжил впереди жизненный финиш и стало окончательно ясно, что никакого супермена из него не выйдет, было уже поздно. Переделать себя Матвей Павлович не переделал, а вот жизнь качественно поломал. Были ведь, говорят, способности, — мог и в художники выйти, и в инженеры, но вот не вышел, превратившись в заурядного администратора. Кроме того, в результате затянувшихся депрессий заработал то, что и должен был заработать…
— Сидите спокойно, Матвей Павлович, сейчас я немного вас потревожу.
— Будет больно?
— Будет щекотно… — Вадим вновь прищурился, воочию увидев, как поджалось в страхе метатело начальника колонии. Невольно качнул головой — с такими нервишками только зеками и командовать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10