Такой человек везде считался изгоем.
Слух о том, что какие-то города, оказавшись в трудном положении, стали бандитами — принялись грабить других кочевников, — широко распространен. Опять же, конкретных примеров нет. Наиболее часто упоминается ГМТ, но имеющиеся в нашем распоряжении сведения о ГМТ не говорят о том, что он бандит.
Он объявлен вне закона за ужасные преступления на планете-колонии, но формально это делает его лишь бродягой. Подлым, но все же только бродягой.
— Понимаю, — медленно произнес Крис. — Это вроде историй о чокнувшихся Отцах города. Города голодают, я знаю это; и в рассказе о бандитах говорится: «А как _м_ы_ поступим, если придется туго?»
Андерсон выглядел удовлетворенным.
— Гляди-ка, — бросил он Карле. — Мне следовало стать учителем!
— Ты тут ни при чем, — сдержанно заметила Карла. — Крис думает сам. Кроме того, ты мне больше нравишься полицейским.
Сержант вздохнул с некоторым сожалением.
— Ну, ладно. Тогда я расскажу тебе последнюю сказку. Ты, конечно, слышал о веганском орбитальном форте?
— Ну, разумеется. О нем говорилось еще в курсе истории.
— Хорошо. На этот раз, речь идет о чем-то реальном. Существовал веганский орбитальный форт, которому удалось ускользнуть, и никто не знает, где он сейчас. Отцы Города говорят, что скорее всего форт погиб, когда кончились запасы, но он был чрезвычайно большой штуковиной и вполне мог уцелеть в таких обстоятельствах, которые ни один обычный город не смог бы пережить. Если ты спросишь Отцов города о вероятности, они скажут тебе, что не могут привести никаких цифр — что уже само по себе плохой признак.
На этом кончаются факты. Но им сопутствует легенда. Эта легенда гласит, что форт рыскает по торговым трассам, поглощая города — точно так же, как стрекоза ловит комаров, на лету. На самом деле, никто не видел этого форта со времен, когда была сожжена Вега, но легенда живет; каждый раз, когда исчезает город, проходит слух, сначала, что он попался в лапы бандита, потом, что его проглотил форт.
О чем речь тут, Крис? Скажи.
Крис надолго задумался и наконец сказал:
— Я несколько озадачен. Эта история не должна бы отличаться от предыдущих — символ того, чего люди боятся. Например, если мы повстречаемся в один прекрасный день с планетой, вооруженной лучше, чем мы, то они сожрут нас, как в свое время мы Вегу.
Огромный кулак Андерсона опустился на обеденный стол, заставляя тарелки подпрыгнуть.
— Совершенно верно! — восторженно воскликнул он. — Смотри-ка, Карла…
Карла протянула руки и мягко положила их на кулак сержанта.
— Дорогой, Крис еще не все сказал. Ты не дал ему закончить.
— Не дал? Но — извини, Крис. Продолжай.
— Я не знаю, закончил я или нет, — продолжил Крис, смущаясь и с запинкой. — Просто именно эта единственная сказка меня озадачивает. Она не так проста, как остальные; пожалуй, я в этом уверен.
— Продолжай.
— Ну, резонно бояться встретить кого-то, кто сильнее себя. Такое вполне может произойти. И существует реальный веганский орбитальный форт, или во всяком случае, существовал. В других сказках идет речь не о чем-то действительном, а о тех вещах, которых люди по-настоящему боятся, и о которых эти сказки _н_а _с_а_м_о_м _д_е_л_е рассказывают. Правильно?
— Да.
— Бояться форта — значит бояться реальной вещи. Но что тогда эта сказка символизирует? В конце концов, она должна быть о том же — о страхе людей перед самими собой. Она говорит: «Я устал работать, чтобы быть гражданином, устал подчиняться Земным полицейским, устал защищать город, и жить тысячу лет под начальством машин, и принимать подачки от колонистов, и еще бог знает что. Если бы у меня был мощный большой город, которым я мог бы командовать сам, следующую тысячу лет я провел бы, разбивая все вдребезги!»
Последовало долгое-долгое молчание, во время которого Крис все больше и больше убеждался, что он опять брякнул слишком много лишнего. Карла не казалась огорченной, но ее муж выглядел потрясенным и рассерженным.
— Что-то _я_в_н_о_ неладно в системе обучения, — проревел он наконец, не обращаясь ни к Карле, ни к Крису. — Сначала отпрыск Кингстон-Троопов — а теперь это. Карла! Ты мозг нашей семьи. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что эта легенда о форте как-то связана с обучением?
— Да, дорогой. Давным-давно.
— Почему ты не сказала об этом?
— Я сказала бы, как только у нас появился бы ребенок; а до тех пор, меня это не касалось. А теперь Крис сказал за меня.
Сержант обернул хмурое лицо к Крису.
— Ты, — сказал он, — просто несносен. Я стал учить тебя, как мне было поручено, а кончилось тем, что ты учишь меня. Даже Амальфи не знает этого аспекта сказки о форте, готов поклясться — и когда он его услышит, в системе образования произойдет настоящий переворот.
— Извините, — жалобно пробормотал Крис. Он не знал, что еще сказать.
— Не извиняйся! — рявкнул Андерсон, вскакивая на ноги. — Стой на своем! Пусть другие боятся призраков — ты знаешь о них единственное, что следует знать: неважно, какого рода эти призраки, но они не имеют никакого отношения к мертвым. Люди _в_с_е_г_д_а_ боятся самих себя.
Он рассеянно огляделся.
— Мне нужно идти наверх. Скорее! Где моя фуражка? — Стукнувшись рукой о дверной косяк, он взревел и выскочил из комнаты, оставив Криса похолодевшим от страха.
И тут Карла вновь принялась безудержно хохотать.

9. БРОДЯГА

Крис так и не понял, что заставило сержанта Андерсона взвиться подобно нападающему носорогу, и имело ли это какое-нибудь отношение к обучению. Для него самого последствия были малоприятны. Занятия становились все труднее, и Отцы Города, слепые и бесстрастные, в чудовищном темпе наращивали запас его знаний, не беспокоясь о том, понимает ли он их. Прежние головные боли Криса уменьшились, но на смену им пришла невероятная физическая усталость. Во время краткого перерыва Крис заикнулся об этом.
— ЭТО ПРОЙДЕТ. НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК ОЩУЩАЕТ В СРЕДНЕМ ДВАДЦАТЬ НЕСИЛЬНЫХ БОЛЕЙ ЗА ВРЕМЯ ЗАНЯТИЯ. ЕСЛИ БОЛЬ НЕ ПРОХОДИТ, ОБРАТИТЕСЬ В МЕДИЦИНСКУЮ СЛУЖБУ.
Нет, он не собирался туда обращаться; не хватало еще лишиться гражданства по состоянию здоровья. И все же Крису казалось, что ощущения, им испытываемые, вряд ли можно назвать «несильными болями». Что делать, если Медицинская Служба пугала его больше, чем болезнь? Андерсонов он тоже не хотел беспокоить — довольно неприятностей он им причинил.
Таким образом, не оставалось никого, кроме доктора Бразиллер, ужасной старой гарпии, которая редко разговаривала на ином языке, кроме языка логарифмов и символьной логики. Крис удерживался от этого страшного шага несколько недель; но в конце концов был вынужден его сделать. Хотя сейчас у него не было особых проблем со здоровьем, его мучила неотвязная мысль, что Отцы Города вот-вот его погубят; еще один камушек-факт, и он сломается.
— Вполне возможно, — согласилась доктор Бразиллер, когда он осмелился заговорить с ней после занятий. — Крис, Отцов Города не интересует твое благо; наверное, ты это знаешь. Для них важно только одно: выживание города. Это их главная цель. Люди их вообще не интересуют: в конце концов, это всего лишь машины. Они не будут заботиться о тебе.
— Хорошо, — сказал Крис, вытирая лоб дрожащей рукой. — Но, доктор Бразиллер, какую пользу получит город, если они меня совсем доконают? Я стараюсь, честное слово. Но им этого недостаточно. Они продолжают пичкать меня сведениями, которых я _н_е _п_о_н_и_м_а_ю_!
— Да, я заметила. Но в их действиях есть смысл. Тебе почти восемнадцать, и они зондируют тебя в надежде найти какой-нибудь ход к твоим талантам — искру, которая со временем может превратиться в ценную специальность.
— Не думаю, что у меня такая есть, — уныло сказал Крис.
— Может и нет. Это еще нужно посмотреть. Если она у тебя есть, они ее отыщут; в таких вещах Отцы Города никогда не ошибаются. Но Крис, милый, нельзя ожидать, что это будет для тебя легко. Истинные знания всегда трудно приобрести — и теперь, когда машины считают, что от тебя действительно может быть какая-то польза городу…
— Но они не могут так считать! Они ничего не нашли!
— Я не могу читать их мысли, поскольку таковых у них нет, — спокойно сказала доктор Бразиллер. — Но я уже встречалась с подобным раньше. Они не стали бы давать тебе такую нагрузку, если бы не подозревали, что ты на что-то годен. Они и пытаются выяснить, на что, и если ты не намереваешься сдаться прямо сейчас, то должен это вытерпеть. Не удивительно, что у тебя плохое самочувствие. Я тоже от этого болела; меня и сейчас тошнит, когда я вспоминаю, а ведь прошло восемьдесят лет.
Вдруг она умолкла, и в это мгновение показалась Крису даже старше, чем раньше… старой, слабой, глубоко несчастной и — почему-то — красивой.
— Время от времени я спрашиваю себя, правильно ли они поступили, — произнесла доктор Бразиллер, обращаясь к бумагам, грудой наваленным на столе. — Я хотела стать композитором. Но Отцы Города не слышали о женщине, добившейся успеха в этой области… с таким аргументом трудно спорить. Нет, Крис, раз попав в лапы машин, ты станешь тем, чем они тебя сделают. Единственная альтернатива — стать пассажиром, то есть вообще никем не стать. Не удивительно, что ты страдаешь. Но Крис — сопротивляйся, отбивайся! Не позволяй этим ящикам взять над тобой верх! Покажи им язык. Они пока ведут исследование, и как только мы узнаем, чего они хотят, сможем послать их к черту. Я помогу тебе, как умею — я _н_е_н_а_в_и_ж_у п_о_д_о_б_н_ы_е_ в_е_щ_и_. Но сначала мы должны узнать, чего они добиваются. У тебя хватит силы воли, Крис?
— Не знаю. Я постараюсь. Но я не знаю.
— Да, никто не знает. Они не знают самих себя — в этом твоя единственная надежда. Они хотят выяснить, что ты способен. Ты должен показать им это. Как только они выяснят, ты станешь гражданином — но до той поры, как бы трудно не пришлось, никто тебе не сможет помочь. Все будет зависеть от тебя и только от тебя.
Появление союзника ободряло, но Крис счел бы план доктора Бразиллер более убедительным, если бы мог разглядеть в себе хоть малейший признак какого-нибудь дарования — любого дарования — пробудившегося благодаря грубому содействию машин. Впрочем, недавно они уцепились за его интерес к истории — но какой от нее прок на борту бродячего города? Отцы Города сами выполняли роль городских историков, являлись городской библиотекой, бухгалтерией, школами и большей частью правительства. Для преподавания этого предмета не требовался живой человек, и, насколько понимал Крис, история для гражданина кочующего города могла быть лишь хобби, не более.
Даже в этом случае, никаких самостоятельных изысканий от Криса не требовалось. Он был обязан сдавать невероятно трудные экзамены, показывавшие, насколько хорошо он усвоил безграничное количество фактов, которые Отцы Города неустанно в него запихивали. Теперь история давалась не только с точки зрения бродячих городов. Целые системы мировой и межзвездной истории — Макиавелли, Плутарх, Тацит, Гиббон, Марке, Парето, Шпенглер, Сартон, Тойнби, Дюран и множество других — устремлялись сквозь серый газ в его голову, без всякой жалости и с явным безразличием к тому, что все они коренным образом противоречили друг другу в самых важных вопросах.
Ошибки не наказывались, поскольку педагогика Отцов Города делала забывание невозможным, но в наказание превратилась вся жизнь, уже немыслимая без уверенности, что, хотя сегодняшняя доза была дьявольской, завтрашняя будет еще хуже.
— Вот тут ты ошибаешься, — сказала ему доктор Бразиллер. — Хоть эти машины и не живые, но они не лишены знания человеческой психологии. Они прекрасно знают, что некоторые ученики лучше реагируют на поощрение, чем на наказание, а других должен подстегивать страх. Вторые обычно менее умны, и это машины тоже знают; как могут они _н_е _з_н_а_т_ь_ имея опыт стольких поколений? Тебе повезло, что они отнесли тебя к первой категории.
— Вы хотите сказать, что они меня _п_о_о_щ_р_я_ю_т_? — в негодовании взвизгнул Крис.
— Конечно.
— Но как?
— Позволяя тебе продолжать учебу, даже когда они не удовлетворены твоими успехами. Это немалая уступка, Крис.
— Может и так, — угрюмо буркнул Крис. — Но я быстрее достиг бы цели, если бы вместо этого мне давали леденцы.
Доктор Бразиллер никогда не слыхала о леденцах; она всю жизнь прожила в кочующем городе. Она ответила лишь, чуть натянуто:
— Ты быстрее достиг бы цели, реши они применить к тебе систему наказаний. Они строго справедливы, но ничего не знают о милосердии, и снисходительность к детям им абсолютно чужда — отчасти поэтому я здесь.
Город, в несмолкаемом гудении, летел вперед, и так же летели дни и месяцы. Только Крис, казалось, не продвинулся ни на йоту.
В конце концов, Пигги тоже стоял на месте. Хотя с самой их первой встречи Пигги заявил, что мало беспокоится о том, что с ним случится, когда ему стукнет восемнадцать, в результате оказалось, что он этим немало озабочен. Ситуация для него теперь была практически безнадежной, Пигги переполняла крикливая самоуверенность, и изъяснялся он не иначе как смутными намеками на таинственные планы что-то устроить, что считалось уже устроенным, и еще более неопределенными намеками на какие-то ужасные вещи, которые произойдут, если окажется, что ничего не устроено. Во всем этом Крис разбирался не больше, чем в своем собственном будущем, а его будущее было покрыто мраком. Иногда у Криса появлялось ощущение, будто давнее обвинение Пигги — «Парень, ты туп!» — написано у него на лбу пылающими буквами.
Хотя Пигги и окутал тайной свои планы, Крис догадался, что он уже обращался к отцу с просьбой склонить мнение Отцов Города в его пользу на Тестах на Гражданство, и получил категорический отказ, который сопровождался шумным скандалом, лишь слегка смягченным вмешательством матери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16