Большое им спасибо за такое пособие! Приблизительно девять десятых американцев, как и он сам, ходят по краю пропасти, они ежедневно чувствуют угрозу своей жизни, но тем не менее улыбаются, лицемерят, притворяются, ночами не спят, надеются -нервы не подведут, не лопнут; стоят на самом краю, и он рушится, сыплется у них под ногами... А еще эти китайцы: старательно обшаривают все тротуары в поисках просыпавшегося на землю риса; бегут впереди армий с двумя кастрюлями на спине и одеялом и в вежливой восточной манере умирают от голода. Не следовало бы Джо Ривзу позвонить и им? Нет ли у него важного сообщения и для китайцев? Никакая философия в мире не поможет, когда ударят холода... А самому ему надо как-то устроить все в жизни лучше, надежнее. Где-то упустил он свой шанс -- слишком был ленив, глуп, самодоволен.
Само собой разумеется, Ривз мог позвонить ему и по совершенно другому поводу, к примеру касательно Элизабет. Неопровержимый факт: в субботу вечером Кэхилл застал этих голубчиков -- целовались у двери... Вот вам, пожалуйста,-- шок для родителя! Что прикажете делать, когда застигаете свою семнадцатилетнюю дочь, целующуюся с племянником вашего лучшего друга? Воспитывать дочь -- все равно, что сидеть на неразорвавшейся бомбе, которая во время войны пробила крышу дома и оказалась в подвале. Может пройти год, два -- и все хорошо. Или вобще ничего не случиться. В мире полно дурных, падших женщин, но ведь всем им когда-то было семнадцать, и они были смазливыми любимицами своего дорогого папочки. Дочери министров, адмиралов, политических лидеров...
Откуда ее папочке знать, каким порывам плоти поддается его дочь, с кем их разделяет, сидя там, в соседней комнате, со студенческими вымпелами, темными непроницаемыми шторами на окнах и фотографиями в рамочках? От Элизабет тоже не дождешься никакой помощи, это точно. Всегда была скрытным, своенравным ребенком, шла напролом, своей собственной дорогой, с презрением отвергая любые отцовские советы или поддержку. Никогда отчаянно не врала, но и не говорила больше того, что считала необходимым,-- лучше сэкономить на правде. Иногда он пытался поставить на ее место другую девочку, чтобы со стороны более объективно посмотреть на дочь. Она уже девушка, с прекрасно развитыми формами, преждевременно -- внешне -- стала настоящей женщиной: многообещающие глаза бросают вызов, скрытая чувственность так и рвется наружу -- точно как у ее матери... Боже, Боже, это мучительно -- только бы не о ней!
Или Ривз намерен поговорить с ним по поводу Чарли? Нужно рассмотреть и вопрос о сыне. Кроме пожирания громадного количества дорогих бифштексов, когда это ему случайно удается, Чарли еще очень плохо учится (не исключено -- потому, что основательно глупый парнишка) и постоянно сталкивается с местными властями. Завзятый прогульщик с хорошо подвешенным языком, гроза всех мальчишек на школьных дворах, злобный вандал в раздевалках, постоянная причина длительных визитов Кэхилла с извинениями: к родителям детей с разбитыми Чарлзом носами; к сердитым, оскорбленным им учителям; однажды пришлось даже наведаться в полицейский участок -- Чарли проник в сельский магазин теннисных принадлежностей и похитил там дюжину жестяных коробок с мячами и две связки хромовой проволоки.
Возможно, как раз в тот момент его отважный, резвый мальчишка превратился в малолетнего преступника?.. Хитроватое, плутоватое, без тени покорности лицо, окаймленное белокурыми волосами... Взглянуть на сына объективно -- что так и бросается в глаза? Наглость и нахальство, столь свойственные веку, с этими гангстерскими радиопередачами и призывающими к откровенному насилию книжками-комиксами; насилием и полной безответственностью двух, а то и трех поколений киногангстеров и экранных сексуальных маньяков. Не дают им покоя ненависть к умным, хорошим книгам; пристрастие к крепкому виски; постоянные разводы в судах; банкротства косяком -- и все становится с годами только хуже.
Кэхилл попробовал представить себя семидесятилетним стариком, которому приходится содержать балбеса сына, платить из своего кармана алименты его красоткам блондинкам, выручать его из судов магистрата, всячески пытаться замять все выдвинутые против него обвинения за езду в нетрезвом виде и драки с полицейскими... "Завтра,-- мрачно рассуждал он,-- придется по душам поговорить с этим юным оболтусом". Хотя кто знает, дадут ли его строгие увещевания положительный результат. Трудно поручиться за это. Отец Джона Диллинджера, вероятно, не раз разговаривал с сыном по душам у себя на ферме в штате Индиана, да и старик Аль Капоне наверняка неоднократно приглашал в свой дом в Бруклине с многочисленными обитателями священника местного прихода, чтобы тот научил уму-разуму его черноглазого хулиганистого сынка...
Остается только надеяться, что Ривз при встрече с ним на следующий день не скажет ни слова по поводу Чарли.
В постели, как ему показалось, стало ужасно жарко, просто невыносимо; ручеек пота потек по ложбинке его груди. Он отбросил одеяло с простыней. Раздался довольно громкий треск статического электричества, возникшего от трения, и вокруг его фигуры вспыхнул пучок странных голубоватых искр... Эдит пошевелилась во сне, видимо, из-за этого резкого звука, но так и не проснулась. Все с тем же мрачным видом глядел он на нее, чутко прислушиваясь к ее ровному дыханию. Пришла бы домой пораньше, предупредила его, что проведет весь вечер здесь,-- пришлось бы ей самой отвечать на звонок Ривза. Тот подсказал бы ей, о чем с ним переговорить, и в результате избежал бы этой жуткой ночи, этих терзаний, сомнений, догадок... Твердо решил: он, черт подери, и с ней как следует завтра поговорит, задаст ей два-три неприятных вопроса.
Нет, нет, так не годится! Нужно схитрить! Догадается, что ей намерены учинить допрос,-- наверняка рассердится, надуется и будет молчать, не разговаривать с ним несколько тягостных дней. В доме начнется настоящий тарарам, ему самому придется идти на попятный, уступать ей во всем, и такое положение продлится до самой Пасхи. Нет, он будет вести себя небрежно, действовать экспромтом,-- например, станет читать у нее на глазах газету, задавать ничего не значащие вопросы о детях и добьется, что ей (застанет ее врасплох) придется пойти на кое-какие признания,-- если, конечно, есть в чем признаваться.
Вдруг ему стало стыдно, что он плетет заговор против собственной жены, которая ему во всем доверяет и сейчас так сладко спит на соседней кровати. Повинуясь какому-то внутреннему импульсу, собрался было встать, подойти к ней, нежно обнять... Предпринял даже такую попытку, сел в кровати, но потом передумал. Иной раз он будил ее посреди ночи, и она принималась ужасно ворчать... Можно не сомневаться -- она испортит ему настроение на весь следующий день.
Вглядывался в нее, чувствуя к ней отвращение. Еще эти все дела с двумя кроватями... До войны спали в одной большой, широкой кровати, как и полагается всем женатым людям. Чтобы чувствовать, что в самом деле живешь в браке, оба, он и она, должны объединиться, чтобы защитить себя от напора внешнего мира, и каждую ночь проникать в теплую крепость супружеского ложа. А две кровати неизбежно знаменуют собой предостережение -- о грядущем разъединении, отказе от связывающей их общности, об одиночестве и взаимном отторжении.
Когда он вернулся с войны, Эдит заявила, что больше не будет спать с ним в одной кровати, ибо давно отвыкла от этого. И он,-- надо же, такой дурак! -- пошел на это. Появились в доме две кровати, а значит, два матраса и дополнительных теплых одеяла (лишние расходы -- целых три сотни долларов). На все это ушло целиком его выходное пособие. Вот награда за всю прйденную им войну --жена теперь спит одна, на своей кровати. А герои войны должны спать одни -- на своей...
Ладно, но сейчас-то зачем из-за этого волноваться? Этот бой он проиграл -- давным-давно -- и теперь каждую ночь остается один на один со своей бессонницей. Вот сегодня, в очередную такую ночь (думал он с несколько просветленной головой и ораторским настроением), пришлось обсуждать с самим собой эту проблему с сообщением, оставленным Джозефом Ривзом.
Главное сейчас -- это каким-то образом все систематизировать, подойти к проблеме с научной точки зрения. Ну, как рубрики в журнале "Тайм": "Бизнес", "Политика", "Общенациональные интересы", "Наука", "Религия", "Секс" -аккуратно все разложено по полочкам. Две минуты на каждую рубрику -- и у тебя на вооружении достаточно фактов, разных мнений; с таким багажом можно ожидать выхода очередного номера...
Общенациональные интересы... В нашем, двадцатом веке... Три дня назад, во время ланча, Ривз заявил, что общенациональные интересы -- это всего лишь эвфемизм1 бойни: уже завершенной, осуществляемой, вынашиваемой в планах; в прошедшем, настоящем и будущем времени. С соответствующим ростом бюджета на эти цели. Последние несколько месяцев Ривз буквально одержим идеей войны. На том же ланче у них состоялась довольно-таки неприятная беседа о возможности новой войны -- она вот-вот неизбежно начнется. Ривз -- он всегда излучал непобедимый оптимизм по всем другим вопросам -- старательно рылся в газетах и журналах, выискивая новые тревожные доказательства неминуемости военного конфликта, во время которого наверняка будут применены эти ужасные новые орудия.
Кэхилл последнее время даже старался избегать встреч с Ривзом -- ему эта тема претила, не хотелось об этом думать. А мрачный поток статистических данных о пределах досягаемости атомных бомб и снарядов и о смертоносном потенциале биологического оружия, постоянно вырывавшийся изо рта его друга, нисколько не прибавлял аппетита за ланчем. Кроме того, Ривз составил скорбный обзор -- сколько можно насчитать эпизодов на протяжении истории, когда целые народы, фактически целые цивилизации, своими безрассудными действиями совершали, по сути дела, массовые самоубийства. Исходя из этого он предрекал: широкомасштабное самоуничтожение, возможно, в ближайшие несколько лет повторится.
Чтобы оставаться в здравом уме и не допустить помешательства, размышлял Кэхилл, с негодованием стараясь вытеснить из сознания эти апокалиптические аргументы, нормальный человек должен воздерживаться от подобных мыслей -таков его твердый выбор. И так он бессилен, постоянно преследуем черными мыслями, то и дело погружается в холодный душ страшных, не зависящих от его воли событий, страдает по ночам от бессонницы; пусть всячески избегает обсуждения таких вопросов или хотя бы делает это днем, когда нервы куда более уравновешенны и спокойны. Война, война, зло безнадежное, повторял про себя Кэхилл, вспоминая кладбища в Нормандии и свист снарядов над головой... На земном шаре в десятках мест строчили пулеметы, одни люди с радостью, старательно убивали других людей, приглашая американцев, русских, берберов, малайцев, югославов, финнов и болгар присоединиться к ним в этой бойне.
Стоит почитать газету, послушать радио, проснуться за четверть часа до рассвета -- тут же начинают одолевать мысли о смерти. В 1945 году, когда он вернулся домой с войны, то был уверен -- все самое страшное позади. "Мой предел,-- шутил он всегда,-- это только одна война". И верил в это. Но у других, кто куда влиятельнее его, казалось, другие пределы. Одно дело храбро натянуть военную форму, когда тебе тридцать три, и отправиться на относительно старомодную войну, где идет в ход знакомое оружие: пулеметы, мины, бомбы. И совершенно другое сейчас, семь лет спустя, когда тебе уже сорок и ты ведешь сидячую, размеренную жизнь, думать о возможности участия в атомной или биологической войне. У тебя неплохой дом, есть жена, дети, и вдруг в любой момент ты можешь превратиться в радиоактивную пыль или стать прибежищем для чумных бактерий. Как крепко спит жена, как ей удобно отдыхать одной... Интересно, а как спят другие в этот тревожный год?..
Сквозь шторы уже пробивается сумеречный рассвет. Боже, даже такой слабый свет режет ему глаза, теперь ему весь день чувствовать себя совершенно разбитым. Но с каким-то мазохистским остервенением он продолжал мысленно зачитывать дальше свой список: политика. Да, этот предмет способен заставить человека провести ночь-другую без сна. По словам Ллойда, все того же сплетника, Ривза после встречи с президентом университета (у него в кабинете) вызывали на секретное совещание комитета сенаторов штатов, прибывших сюда из столицы для расследования коммунистического влияния на территории колледжа. Ллойд в течение многих лет вел активную деятельность в нескольких весьма сомнительных организациях, Ривзу он никогда не доверял, и ему все это совсем не нравилось.
-- Этот Ривз -- "человек, преданный компании",-- с презрением бросил однажды Ллойд в его присутствии.-- Способен продать лучшего друга за одну улыбку крупного держателя акций.
И многозначительно глядел на Кэхилла, когда произносил эти слова -"лучшего друга"; теперь он отдает себе отчет, что Ллойд обмолвился об этом далеко не случайно. Думая о том, что же мог сообщить Ривз членам комитета, он заерзал в постели.
В довоенные годы, когда коммунизм был вполне респектабельной политической доктриной, сам Кэхилл принимал участие в работе различных комитетов; многие члены их, он уверен, состояли в компартии, и он позволял им не раз использовать свое честное имя в качестве подписанта на целом потоке безвредных петиций и заявлений если и не составленных коммунистами, то, несомненно, пользовавшихся их полным одобрением.
Однажды они с Ривзом даже отправились на какой-то довольно мирный, открытый для всех партийный митинг, где несколько его знакомых в своих речах утверждали, что коммунизм -- это, по сути дела, американизм двадцатого века, и несли прочую чепуху. Ему предложили вступить в партию,-- он это хорошо помнит, забыл только, кто именно подошел к нему с таким предложением и произнес эти памятные слова. В партию он не вступил и больше на ее митинги не ходил.
А если комитет сенаторов располагает информацией, полученной от агентов, что он посещал партийные митинги, и коммунисты предлагали ему к ним присоединиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18