Девочка
сидела возле огня, наблюдая за всем, что происходило в доме, широко
раскрытыми от любопытства глазами, и на ее круглом розовом личике играли
багровые отсветы пламени.
Хозяева лесной избушки жестоко поплатились за свое гостеприимство.
Когда лесник наклонился над очагом, чтобы положить в огонь очередное
полено, Януш нанес ему сильный удар ломиком по затылку, и здоровый молодой
мужчина повалился на пол, оглушенный ударом. Расправа с женщинами заняла
всего несколько секунд. Вероломный гость подскочил к столу и схватил
длинный кухонный нож. Через пять минут на полу у очага лежало три
окровавленных трупа с перерезанными глотками.
Двое полицейских, направившихся по свежему следу Януша, петляющему по
занесенному снегом лесу, вышли к домику лесника примерно через час после
того, как Палузинский, ловко орудуя ножом, начал пожирать еще теплое тело
двенадцатилетней девочки.
Янушу повезло. Полицейские, явившиеся за ним уже после того, как в
избушке разыгралась кровавая трагедия, были слишком молоды и неопытны. Ни
разу в жизни им не приходилось сталкиваться с такой звериной жестокостью
преступников. Ужасы второй мировой войны, о которых они знали только
понаслышке, не могли дать им наглядного представления о первобытном
варварстве людей с расстроенной психикой, потерявших человеческий облик в
борьбе за выживание в концентрационном лагере. Когда они, наконец, поняли,
почему так обезображены трупы взрослых, и увидели, как человек, за которым
они охотились уже несколько суток, вынимает из распоротого живота ребенка
окровавленные внутренности, чтобы отправить их себе в рот, они были
настолько потрясены, что не смогли побороть в себе отвращение, тошнотой
подступавшее к горлу. Застыв на месте, как завороженные, двое молодых
парней в полицейской форме глядели широко распахнутыми от страха глазами
на испачканные кровью руки и лицо Палузинского, не сразу оторвавшегося от
маленького тела своей жертвы.
Бешенство, охватившее Януша при виде полицейских, толкнуло его на
дальнейшую яростную борьбу за свою жизнь. Разгоряченный своим недавним
кровавым "подвигом", он метнул кухонный нож в одного из полицейских, и,
оскалившись, словно зверь, с диким воем кинулся на другого. Вид этого
сумасшедшего в окровавленных лохмотьях, с жидкой неопрятной бородой,
залитой темно-красной жидкостью, с вытаращенными, совершенно безумными
глазами, мог заставить окаменеть от испуга даже храбрейшего из людей,
поэтому двое полицейских не устояли перед такой неожиданной, безрассудно
смелой атакой.
Один из них, отброшенный к стене мощным толчком, так и остался
стоять, прислонившись к ее твердой поверхности, а второй в это время
нагнулся, чтобы поднять свою винтовку, выпущенную из рук, когда он
уклонялся от брошенного Палузинским ножа. Тот, за кем они так долго
гнались, кого с таким трудом выследили, выскочил из дома и во всю прыть
помчался обратно в лес, под защиту спасительных деревьев, но тут с крыльца
грянул одиночный выстрел. Пуля разбила правую ключицу Януша, но не
остановила его стремительного бега. Наступившая ночь укрыла его от погони.
Скоро выстрелы затихли вдали, и Януш начал взбираться на высокий
холм, поросший кустарником. Плача и смеясь одновременно, он из последних
сил вскарабкался на склон холма, и, перевалив через вершину, спустился с
другой его стороны. Тут у него подкосились ноги, и он упал в снег,
почувствовав, как резкий холод помогает притупить острую, жгучую боль в
плече. Полежав так несколько минут, показавшихся ему часами, он перевел
дыхание и немного успокоился. Прислушиваясь к звукам погони, он различил
громкие, возбужденные голоса двух молодых полицейских, вначале
доносившиеся с самой вершины холма, прямо над его головой. Голоса
постепенно удалялись, и наконец звуки замерли где-то вдали - в ночной
темноте преследователи потеряли след, оставленный им на снегу. Он
оторвался от них. Ему удалось убежать. Он нервно хихикнул и облизал губы,
ощутив соленый вкус.
Януш подождал еще немного, затем медленно поднялся с земли.
И тотчас же был ослеплен вспышкой яркого белого света.
Русские танки до сих пор стояли на главных стратегических рубежах
Польши, держа под контролем территорию этой страны. Размещаясь на выгодных
позициях, резервные полки несли свою неприметную вахту, готовые в любой
момент подавить восстание поляков против коммунистической тирании. Экипажи
этих машин обычно набирались из дисциплинированных, хорошо обученных
солдат, которым строго запрещалось поддерживать какие-либо контакты с
местными жителями. Для танкистов, изнывающих со скуки в карауле, любое,
даже самое незначительное происшествие было развлечением, почти
праздником, вносящим некоторое разнообразие в их подчиненную строгому
распорядку жизнь. Заметив спотыкающуюся фигуру на склоне холма, они
подождали, пока человек не спустится вниз. Когда он подошел поближе,
танкисты разом включили все прожектора.
Януш громко вскрикнул от страха. Он попятился назад, затем повернулся
и кинулся прочь, не разбирая дороги, стремясь убежать как можно дальше,
спрятаться от этих пылающих огней. Двое полицейских свернули в его
сторону, спустившись с ближних холмов - очевидно, их привлекла внезапная
вспышка света.
Никогда еще он не чувствовал себя таким уязвимым, таким заметным,
выставленным на всеобщее обозрение, как сейчас. Его собственное тело
казалось Янушу огромным и ужасно неуклюжим. Он врезался в дерево и ощутил
соленый вкус крови на губах и во рту. Шатаясь, он побрел вперед, прикрыв
руками лицо. Сильная боль не остановила его, и он упрямо двигался дальше,
подгоняемый страхом.
Он опять споткнулся и покатился вниз, все дальше и дальше. Этот склон
был гораздо круче, чем предыдущий. Он испустил пронзительный вопль, когда
его сломанная ключица сильно ударилась обо что-то твердое. Теперь он уже
не падал с головокружительной крутизны, а лежал на твердой, ровной
поверхности.
Януш всхлипнул от охватившей его жалости к самому себе. Теперь ему
крышка. Скоро его поймают и накажут за все зло, которое он совершил.
С трудом приподняв голову, он увидел огни, приближающиеся к нему. Они
приближались не спеша, резко очерчивая его распластанную фигуру посреди
дороги, словно он был беспомощным, пойманным в ловушку животным. Януш
пытался прикрыть глаза от этого яркого, слепящего света, но руки совсем не
слушались его...
Свет был уже почти над его головой. Ему оставалось только ждать.
Вдруг черная тень заслонила это нестерпимое сияние, и наконец
слезящиеся от резкого света глаза Януша смогли различить огромную черную
автомашину, остановившуюся на обочине рядом с его разбитым, изувеченным
телом. Мотор все еще продолжал урчать на холостых оборотах. Через
несколько секунд, показавшихся несчастному Янушу ужасно долгими, задняя
дверца автомобиля открылась.
- "Моги це зробиц нивидзилним, Януш" (Могу сделать тебя невидимым,
Януш), - раздался тихий голос изнутри.
(И действительно, каким-то непостижимым образом Клину удалось сделать
его невидимым.)

24. СТРАДАНИЯ КОРЫ
- Боже мой, но почему именно шакалы? Ведь существует так много разных
пород собак, выведенных специально для сторожевой службы, - глядя на
дорогу через заднее стекло кабины лимузина, Холлоран даже чуть привстал со
своего сиденья, рискуя свернуть шею при резком повороте - он был
взволнован после недавнего приключения, но в то же время его разбирало
любопытство, ему хотелось еще раз взглянуть на поджарые фигуры,
растворившиеся в ночном мраке. Палузинский пожал плечами, потом издал
короткий смешок, и его глаза превратились в две узкие щелочки, едва
различимые за стеклами очков в тонкой металлической оправе, сидевших у
него на носу.
- Возможно, Феликс любит тех собак, что боятся палки, - сказал он,
снова засмеявшись своей шутке.
Холлоран повернулся к своему собеседнику:
- А я и не знал, что шакалы подчиняются дрессировке.
- Все животные подчиняются дрессировке, "мой коллега". Как, впрочем,
и люди.
- Сначала я подумал, что они ночные животные, но сейчас вспомнил, как
увидел одного из этих зверей днем в кустах возле дома.
- Обычно они выходят на охоту в сумерках, как и большинство диких
хищников. Но естественные повадки можно изменить, если надо. Собаки
слушаются своего хозяина.
- Клина?
- Да нет же, - Палузинский плавно нажал на педаль тормоза, когда
машина начала набирать скорость, спускаясь с холма. Огни Нифа сияли на
склоне холма впереди, словно маяк, к которому они плыли сквозь туман. -
Ваш водитель-инструктор хорошо знает свое дело, - добавил поляк после
короткой паузы. - Даже такой старый пес, как я, сумел выучить несколько
новых трюков всего за два дня.
- Будем надеяться, что вам не придется активно использовать эту
технику вождения на практике.
Пожилой мужчина кивнул:
- Я знаю, что вам самому пришлось выкручиваться из сложной ситуации
вчера утром.
Холлоран ничего не ответил ему, а затем, помолчав немного, спросил:
- Сколько лет вы уже работаете у Феликса Клина, господин Палузинский?
- Пожалуйста, зовите меня Янушем, если вам это удобно. Я не держу на
вас зла за то, что вы так дельно обработали меня позапрошлой ночью. Я
понимаю, что вы хотели проверить, насколько хорошо подготовлена наша
команда телохранителей. Вы оказались сильнее. Я даже не почувствовал боли
от удара, а после того, как я очнулся, немного ныли мышцы шеи. Чистая
работа, сэр, насколько я могу судить об этом!
- К сожалению, ваш напарник никак не может простить мне своего
поражения в этой стычке.
- Монк?.. Животное, тупая скотина, только и всего... Однако на вашем
месте я бы приглядывал за ним, чтобы он не подкараулил вас где-нибудь,
чтобы поквитаться за свое унижение. Что касается вашего вопроса, то,
признаться, я немного удивлен. Разве "Магма" не направляла в вашу компанию
полное досье на каждого из сотрудников Феликса?
- К сожалению, эти документы содержат очень мало полезной информации.
В них ничего не сказано о сроке службы.
- Понимаю. И это возбуждает ваше любопытство. - Машина плавно
остановилась позади серебристого "Мерседеса" перед фасадом готического
особняка. - Прошло уже много лет с тех пор, как Феликс вывез меня из
Польши, - сказал Палузинский, выключая мотор лимузина. - Что-то около
сорока или пятидесяти лет.
Холлоран, изумленный таким ответом, собирался задать пожилому поляку
еще один вопрос, но Палузинский уже начал выбираться из машины.
- Постойте, - сказал Холлоран, и лысая голова Палузинского снова
показалась в проеме открытой дверцы. - Сколько же лет Клину? - спросил
Холлоран.
Палузинский улыбнулся, и его глаза опять сузились в две маленькие
щелочки за стеклами очков.
- Феликс намного старше, чем вы думаете, сэр, - ответил он Холлорану,
затем повернулся и зашагал к дому.

Холлоран негромко постучал в дверь и повернулся спиной к темному
пространству коридора, ожидая, когда ему откроют. Он очень устал - гораздо
больше, чем обычно устает человек к вечеру, после трудного, беспокойного
дня. Нервы были напряжены, но сам Холлоран чувствовал, что совсем не
грозящая его клиенту опасность привела его в тревожное, возбужденное
состояние - он ощущал непонятное давление на психику, исходящее от самого
особняка. Уже в первый день тяжелая, мрачная тишина Нифа камнем легла на
душу; ее гнет ощущался повсюду. Теперь же атмосфера в доме непостижимым
образом изменилась - воздух, казалось, был наэлектризован, как после
грозы, в нем носилась непонятно откуда исходящая угроза, словно мирно
дремавший старый особняк проснулся и следил за гостями хмурым,
неприветливым и настороженным взглядом. Холлоран прогнал прочь эту
фантастическую мысль. Дом был самым обыкновенным зданием из кирпича,
извести, дерева и стекла. Возможно, странное, непредсказуемое поведение
Клина плохо влияло на агента "Ахиллесова Щита". К тому же исчезновение
Дитера Штура не на шутку обеспокоило Холлорана: Организатор держал в руках
все нити проводимой операции. Холлоран нахмурился: дело только начиналось,
а уже произошло столько неприятных событий!
Он поднял руку, собираясь постучать еще раз, когда послышался щелчок
отпираемого замка, и из комнаты выглянула Кора.
- Я хотел узнать, как ты себя чувствуешь, - сказал ей Холлоран, и, не
дождавшись ответа девушки, добавил: - Ты не вышла к обеду.
Ее волосы были влажными, словно она только что вышла из душа.
- Я не была голодна, - ответила Кора.
- Как, впрочем, и все остальные. Я обедал в одиночестве.
Холлоран сделал небольшую паузу, но девушка промолчала, и он спросил:
- Мне хотелось бы поговорить с тобой.
Она колебалась несколько секунд:
- Извини. Я держу себя так холодно, словно мы чужие друг другу.
Она распахнула дверь и шагнула чуть-чуть в сторону, пропуская его
внутрь; теперь их роли поменялись: прошлой ночью она пришла в комнату к
Холлорану, сегодня - он к ней.
Он оперся рукой о дверной косяк:
- Я не знал...
- Входи же, Лайам. Я прошу тебя.
Он шагнул за порог комнаты, более просторной и уютной, чем его
собственная спальня. Почти половину свободного пространства занимали
мягкая софа и кресло, к ним был придвинут небольшой чайный столик. У стены
стояло старинное миниатюрное бюро с письменными принадлежностями, возле
него - широкая кровать с пологом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66