- Я чувствую верность Монка и
Палузинского. И уж вне всякого сомнения мне известно, насколько алчный и
ненасытный сэр Виктор нуждается во мне... в моих способностях, вернее. Но
вы, Холлоран!.. О вас мне до сих пор ничего не известно. Я не чувствую
никаких эмоций, исходящих от вас. Хотя это не совсем так - я чувствую
холод... да-да, именно холод - это гораздо хуже, чем ничего... Хотя,
возможно, именно это ваше качество - можно назвать его так? - так вот,
именно оно спасет мне жизнь, когда наступит решающий момент. Ваша
мгновенная реакция сегодня показала, что вы - мастер своего дела, и мне
хотелось бы думать, что вы столь же безжалостны, сколь ловки. - Он то и
дело трогал пальцем нижнюю губу, пока разглядывал агента "Ахиллесова
Щита".
Холлоран перевел глаза на Клина:
- Надеюсь, что в этом не возникнет никакой необходимости.
Темные глаза Клина вдруг сделались странно пустыми, словно
остекленевшими. Его дыхание стало частым и неглубоким, и Холлоран понял,
что человек, сидящий рядом с ним, чего-то смертельно испугался.
- К сожалению, это все-таки случится, - едва слышно пробормотал
"объект".

17. СОН ОБ ИНОМ ВРЕМЕНИ
Спокойствие, которое ощущал Клин в стенах своего поместья, казалось,
передалось Монку - гигант стал еще более ленивым и беззаботным, чем
раньше. В его обязанности входило проверять и запирать на ночь все входы и
выходы в доме. Холлорану не верилось, что американец добросовестно
выполняет свои обязанности, и поэтому он дважды обошел весь дом, проверяя
запоры на окнах и дверные замки. Он договорился с телохранителем о том,
что они будут дежурить поочередно, сменяя друг друга каждые три часа.
Обед не слишком затянулся - усталость Клина наконец взяла свое,
одержав окончательную победу над этим странным человеком. Он просто встал
со своего места и удалился, даже не извинившись перед сотрапезниками. Двое
арабов тотчас же последовали за ним, предоставив Клина и Кору самим себе.
Сперва Холлоран пытался деликатно расспросить девушку о ее
начальнике, о том, что представляет из себя Ниф, почему некоторые комнаты
в доме все время заперты, кто охраняет ворота, через которые они проезжали
сегодня днем, и где именно в поместье держат собак. Но Кора, казалось,
была не расположена к обстоятельной беседе; она все время уводила разговор
от тем, связанных с Клином или с усадьбой. Это расстроило и в то же время
озадачило Холлорана, рассчитывавшего получить от нее как можно больше
полезных сведений. Он извинился перед ней и встал из-за стола, чтобы
позвонить Матеру - доложить обстановку и узнать, не поступило ли
какой-нибудь новой информации об их утренних преследователях - возможно,
похитителях, а может быть, даже убийцах. Он узнал, что полиция разыскала
голубой "Пежо" - он стоял, брошенный их преследователями в одном из
предместий Лондона; к сожалению, похитители автомобиля не оставили после
себя никаких улик. Сперва дотошные "голубые мундиры" пытались узнать,
почему этот заурядный угон автомобиля так заинтересовал их неофициальных
коллег из "Ахиллесова Щита", но Дитер Штур, наводивший справки по своим
личным каналам связи в полиции, заверил их, что объяснит им все позднее.
Это заявление пробудило у полицейских еще большее любопытство: уж они-то
были хорошо осведомлены, какого рода делами занимается "Щит". Матер
забеспокоился о том, что теперь, когда в операцию невольно замешана
полиция, агентам "Щита" будет трудно сохранять полную свободу в своих
действиях.
Ровно в час ночи Холлоран поднялся на второй этаж и постучал в дверь
комнаты Монка. Тишину, воцарившуюся в доме, внезапно нарушил скрип дубовых
балок, укреплявших стены - нагревшись под лучами солнца за день, они
остывали ночью. Коридоры были слабо освещены, словно лампы горели
вполнакала. Подождав немного, Холлоран расслышал звуки шагов, донесшиеся
из комнаты - телохранитель Клина шел к двери, тяжело ступая по полу своими
огромными босыми ногами. Дверь едва приоткрылась, и в эту щель выглянуло
сонное, глуповатое лицо Монка - похоже было, что он еще не окончательно
стряхнул с себя дремоту.
- Ваш черед, - напомнил ему Холлоран.
- Что? - буркнул американец.
- Пора отрабатывать свой хлеб, - последовал насмешливый ответ. -
Сперва проверите все входные двери и окна, выходящие на улицу, затем
спуститесь в холл у главного входа. Будете обходить коридоры кругом
первого этажа каждые полчаса, а если вам что-то покажется подозрительным,
то и чаще.
Дверь распахнулась шире. Монк стоял на пороге, одетый в нательную
фуфайку и свободные, мягкие штаны; его живот выпячивался так, что нижний
край фуфайки растягивался: казалось, еще чуть-чуть - и фуфайка лопнет по
швам. Полоска кожи, показавшаяся между болтающимися гораздо ниже талии
штанами и фуфайкой, сплошь была покрыта темными курчавыми волосами. Его
"конский хвост" сейчас был распущен - длинные спутанные пряди волос
свисали по обеим сторонам его широкой и плоской физиономии, завиваясь на
самых концах. Подбородок оброс давно не бритой щетиной. Руки и покатые
плечи заросли теми же густыми, похожими на шерсть волосами, что и живот;
оголенные, они производили отталкивающее впечатление из-за густоты
покрывавших их волос.
Время неандертальцев еще не совсем ушло, размышлял про себя Холлоран,
разглядывая Монка.
Монк лениво повернулся, и в лучах света, упавших из коридора за
дверь, показался страшный беспорядок, царивший в комнате американца. На
полу валялись журналы и комиксы, возле раскрытой постели стоял поднос с
грудой грязных тарелок и банок из-под пива. Сама кровать казалась слишком
хрупкой для такого гиганта. У Холлорана не было ни малейшего желания
стоять в дверях этой неприбранной спальни, рассматривая все неприглядные
подробности, которые могли попасться ему на глаза.
- Монк, - сказал он тихо. Телохранитель оглянулся через плечо, застыв
на месте, словно вкопанный, и втянул голову в плечи так, что, казалось,
почти вся его короткая шея ушла куда-то в грудную клетку. Он исподлобья
сверкнул глазами на Холлорана, который в это время наставлял его:
- В случае малейшей тревоги идите прямо ко мне. Надеюсь, это вам
понятно?
- С кем говоришь, ты?.. - послышался невнятный ответ.
Холлоран пропустил его сердитое бормотание мимо ушей:
- Вы придете прямо ко мне, слышите? Сначала вы предупредите меня. А
не Клина. Ясно?
- Еще чего!
- Ты пойдешь ко мне сразу же, если что-нибудь случится, иначе "я"
переломаю кости "тебе", едва уляжется пыль от всей этой суматохи.
Теперь уже американец стоял лицом к Холлорану, выпрямившись во весь
рост.
- Мне платят лишь за то, чтобы я служил господину Клину, - сказал он,
стараясь сделать свой тоненький голосок как можно более низким.
- А мне платят гораздо больше за то же самое, - ответил ему Холлоран.
- Если хочешь и дальше продолжать дискуссии на эту тему, поговори лучше
утром с самим Клином - он тебе все подробно растолкует. А сегодня ночью
будешь делать то, что я тебе скажу.
Монк, казалось, готов был броситься на него; однако его удержало
совсем не воспоминание о недавнем поединке, где американцу так здорово
влетело - похоже, что ему и впрямь не хотелось лишний раз объясняться со
своим начальником. Он облизнул губы, словно ему хотелось пить; его мысли,
очевидно, не поспевали за словами Холлорана.
- И чтобы через две минуты был внизу! - отрезал Холлоран. Затем, не
тратя лишних слов, без лишних жестов, он повернулся и пошел прочь от
комнаты Монка, слыша, как в спальне, оставшейся позади, что-то грохнулось
и покатилось по полу. Должно быть, сейчас ко всему хаосу в этой комнате
добавились еще и осколки обеденной посуды, разлетевшиеся во все стороны.
Холлоран улыбнулся, зная, что ему по всей вероятности еще предстоит
сводить счеты с телохранителем Клина, когда вся эта история придет к
концу. Лично он не держал в душе зла на обезьяноподобного американца и был
готов разойтись мирно, но слишком очевидно было, что Монк настроен отнюдь
не столь миролюбиво. Что ж, в таком случае он сам будет виновником своих
бед.
Он вернулся в свою комнату на первом этаже, по пути заглянув во
внутренний дворик. Серебристый лунный свет покрывал блеклым ковром
каменные плиты; фонтан отбрасывал бесформенную тень, лежавшую черной
кляксой на правильных рядах светлых квадратов, устилавших землю. Он
пересек эту открытую площадку, огибая фонтан и на несколько мгновений
оказавшись в тени, чтобы еще раз подойти к той закрытой двери, которую он
обнаружил в маленьком коридоре. В тот раз Юсиф Даад неожиданно возник за
его спиной, едва он успел прикоснуться к дверной ручке.
Холлоран спросил его тогда, куда ведет эта дверь и почему она
заперта, но Даад только скалил зубы и качал головой в ответ, словно не
понимая английского языка (хотя в документах, присланных "Магмой" в
"Ахиллесов Щит", упоминалось, что оба араба хорошо владеют английским).
Позже Кора сказала ему, что лестница, с которой спускался Даад, очевидно,
уже давно наблюдавший за ним, ведет в личные покои Клина.
Черная тень неожиданно упала на крышу дома и в колодец внутреннего
дворика - в то время луна спряталась за тучу. Во тьме мерцали тусклые
огоньки освещенных окон - только эти неяркие пятна и могли служить
ориентиром в ночном мраке, внезапно поглотившем все формы и очертания
предметов. Холлоран вошел в дом и направился в свою комнату. Тихо
притворив за собой дверь, он на время отгородился от этого огромного
здания с его длинными, запутанными мрачными коридорами и еще не
разгаданными тайнами. Стянув с плеч жилет, он повесил его в ногах дубовой
кровати. Вынув мощный "Браунинг" из кобуры, висящей у него на поясе, он
положил револьвер на ночной столик рядом с кроватью, затем завел звонок
своих наручных часов на без четверти четыре. Бросив последний взгляд из
окна на земли поместья - там не было видно ничего, кроме черных горбатых
вершин холмов, вырисовывающихся на фоне оранжевого зарева от близлежащего
городка - он прилег на кровать, как был, в одежде и в обуви, расстегнув
лишь пару верхних пуговиц на брюках и не развязав шнурков на ботинках.
Положив одну подушку под голову, он наконец полностью расслабил все мышцы;
его глаза тотчас же закрылись; неяркий свет настенного бра над кроватью,
казалось, совсем не тревожил его.
Сон не заставил себя долго ждать. А вместе со сном пришло
воспоминание...
"...Он слышал тяжелое, хриплое дыхание за деревянной решеткой, словно
воздух был чужой стихией для священника - так дышит рыба, вынутая из
воды... "Благословите меня, святой отец, ибо я много грешил..." - Лайам
удивился, почему он не испытывает стыда, который должен был прийти к нему
при словах раскаяния. Он перечислял свои "преступления" святому отцу,
улыбаясь в темноте исповедальни, не чувствуя никакой обиды или возмущения
оттого, что был вынужден раскрывать свои тайны перед человеком, которого
не любил, и даже более того - не уважал... "Я лгал, отче, я воровал..." -
Огромная голова священника за ромбоидальными ячейками решетки мерно кивала
в ответ, принимая признание в очередном прегрешении - очевидно, духовник
слышал такие вещи не в первый раз... "Я "баловался" со своим телом,
отче... (мальчиков приучили говорить более скромное "баловался" вместо
"наслаждался") и говорил непристойные вещи про Господа Бога..." - Голова
священника дернулась и застыла в самом начале кивка, а дыхание
участилось... Лайам улыбнулся еще шире... "Я спросил Бога, почему Он...
несчастный ублюдок... внебрачный ребенок... сын неизвестного отца..." -
голова священника повернулась к нему; мальчик чувствовал на себе горящий
взгляд невидимых ему в темноте исповедальни глаз. "Почему Он забрал моего
отца у матери и у меня". - Теперь улыбка "кающегося" грешника стала похожа
на хищный оскал; он глядел неподвижными и, казалось, незрячими глазами
прямо перед собой.
- Лайам, не Господь отнял жизнь у твоего отца, а бандиты...
"И почему Он... почему Он сделал мою мать..." - глаза мальчика
застилали слезы, но улыбка все еще не сходила с его лица, - "Он допустил,
чтобы она стала делать все эти вещи... сумасбродные вещи... Из-за которых
она вынуждена была уйти..."
- Лайам, - послышался голос священника, звучавший теперь несколько
иначе - ласково, вкрадчиво...
"Почему..." - Мальчик в первый раз всхлипнул; он вцепился пальцами в
переплетения прутьев деревянной решетки, напрягая все мышцы, словно он
хотел выломать эту преграду между собой и святою Правдой... Тень за
решеткой шевельнулась, и свет заменил темный контур массивной фигуры -
исповедник поднялся со своего места... Дверь позади Лайама распахнулась, и
в нее вошел Отец О'Коннелл, положив свою большую руку на плечо мальчика...
Лайам оттолкнул ее от себя и кинулся в темный угол кабинки. Уткнувшись
головой в колени, дрожа и всхлипывая, он рыдал, не в силах сдержать свои
слезы... Священник, грузный, дородный мужчина, чей темный силуэт
вырисовывался на фоне открытой двери, нагнулся к нему, раскрыв объятия..."
...Стук в дверь.
Глаза Холлорана мгновенно открылись; он пробуждался не так, как
просыпаются избалованные, изнеженные всеми удобствами цивилизации люди -
его мозг работал ясно и четко, мышцы работали безотказно. Сон остался в
памяти только как далекий образ, как воспоминание, тотчас же готовое
исчезнуть, уступив место более насущным делам. Он встал с постели; его
движения, несмотря на всю их быстроту, оставались плавными и мягкими, как
у сильного хищного зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66