Конрад Фиалковский.
Вероятность смерти
--------------------------------
Конрад Фиалковский (Польша)
Перевод Вайсброта
--------------------------------

- Пусть войдет, - сказал я моему андроиду. Автомат исчез
в матовом силовом поле выхода. Я подошел к окну. Был один из
тех июльских дней, на который запланировали безоблачную погоду.
Солнце пригревало мне руки. Рядом звенела оса, стараясь
пробиться сквозь силовое поле, заменяющее стекло. Она то и дело
врывалась в поле и, отброшенная, как мячик, снова пробовала
счастья.
- Ты хотел меня видеть?.. - сказал он, встав за моей
спиной.
- Да. - Я отвернулся от окна и взглянул на него сверху
вниз. Он был ниже ростом.
- Ты удивляешься тому, что я и в самом деле такой старый?
Визиофония омолаживает, а до сих пор ты видел меня только на
экране.
- Ты выглядишь так, как я и ожидал. Именно так, - сказал
я, но это была неправда.
- А ты, Гоер, руководитель Эксперимента? - спросил он,
словно хотел убедиться в том, что я тот самый Гоер, ради
которого он прилетел сюда.
- Да, я Гоер. Спасибо, что ты прибыл. К нам мало кто
прилетает. - Я колебался, но в конце концов... я так стар,-
он беззвучно рассмеялся. Потом серьезно спросил: - А это...
всегда удается?
- Это Эксперимент. Кроме того, и сама технология очень
сложна.
- Да, должно быть, нелегко передать все, что наслоилось
за столько лет.
- Обычно это удается... А если нет... мы повторяем
Эксперимент. - Я попытался улыбнуться.
- А потом высылаете мнемокопии в пустоту?
Я кивнул.
- И они возвращаются?
- Нет. Зачем им возвращаться? Это автоматы, обыкновенные
автоматы... - слово "автоматы" я сознательно подчеркнул. -
Они исследуют космос. А потом... потом они уже не нужны...
Впрочем, пока что это единственно возможный способ исследования
космоса, - добавил я.
Профессор на минуту задумался, потом спросил: - А мою
копию - ведь это же будет точная моя копия - вы куда пошлете?
- Конечно, мнемокопия, во всяком случае в момент
создания, полностью эквивалентна твоему "я". Словно некто, твое
второе "я", встает рядом... - Ну да. Но все-таки это будет
машина, автомат... - Конечно.
- Видишь ли, Гоер, я только биофизик и в нейтронике не
разбираюсь, но каким образом машина может мыслить так же, как
я? Ведь автоматы...
- Ха, автоматы! Их мозг гораздо примитивнее твоего. -
Они мертвы...
- Не в этом дело. Мышление, самостоятельное творческое
мышление зависит только от сложности сети. А состоит ли эта
сеть из клеток, как твой мозг, или из неорганических элементов,
как мнемокопия, это не имеет никакого значения. Уверяю тебя,
это в самом деле не имеет никакого значения.
- Хм... возможно. Приходится верить. Но я как-то не могу
представить себе этой... мнемокопии, которая будет мною... Я
маленький старый человек, ни один из моих органов в отдельности
не годится для жизни, а все вместе пока еще держится
благодаря... благодаря значительному отклонению от наиболее
вероятного в этом возрасте состояния - от смерти. Удивляешься?
- добавил он, взглянув на меня. - Мне уже сто десять лет,
Гоер. Я был профессором, когда ты родился.
- Сто десять?..
- Да. И вы предлагаете, чтобы именно мой старый мозг
перевоплотился в машину, чтобы каждая его клетка получила свой
неорганический эквивалент, чтобы каждое нервное волокно в
глубине моего мозга заменил провод этой машины? Так?
- Да, тогда эта машина будет равноценна тебе, профессор.
- Словом, моя индивидуальность получит новую прекрасную
оболочку в виде металлических ящиков, заполненных километрами
проводов. Мои мысли будут сопровождаться пощелкиванием реле, и
я буду питаться электрическим током из трансформаторов энергии,
вмонтированных в реактор? Тебе не кажется, что это как-то
жутко?
- Жутко? Возможно. С субъективной, твоей точки зрения. А
ведь... Мне, например, было бы совершенно безразлично,
разговариваю ли я с тобой или твоей мнемокопией.
- Значит, с мнемокопией можно разговаривать?.. Я не знал.
Это, должно быть, любопытно. Этакий разговор по душам с самим
собой.
- Не думаю... Впрочем, мнемокопия после транспозиции
находится как бы в состоянии сна. - А потом обретает сознание,
не так ли? - Да, обретает сознание, - ответил я. Профессор
секунду внимательно смотрел на меня, потом робко спросил:
- А когда... она просыпается? - перед словом
"просыпается" он сделал длинную паузу, словно раздумывая, можно
ли применить это слово, говоря об автомате.
- Ее будит радиосигнал с Земли. - И тогда с ней уже
можно беседовать? - Да, но в это время она уже находится за
пределами солнечной системы, и передача одной фразы длится
несколько часов. Впрочем, с мнемокопиями не беседуют.
- Почему?
- Ты не хочешь мне сказать, почему с ними не беседуют? -
Не хочу.
- А ты... тебе не кажется, что я имею право знать?
- Уверен, что не имеешь. Я не первый день руковожу
Экспериментами и прекрасно знаю, что можно сказать, а что
нельзя. Не забывай: все, что известно тебе, будет знать и твоя
мнемокопия. - Значит, поэтому? - В частности и поэтому.
Я видел, что он смущен. Он вертелся на стуле, бросая на
меня изумленные взгляды.
- Куда она полетит, эта мнемокопия? - спросил он
наконец. - К Антаресу А.
- К Антаресу... Это большая звезда?
- Огромная. Красный гигант.
- И мнемокопия ее в самом деле исследует?
- Да. Она увидит далекие планеты и их спутники. Она будет
это видеть не собственными глазами, потому что у мнемокопии нет
глаз, точнее, их очень много, столько, сколько автоматов,
передающих ей свои наблюдения. Она возьмет пробы с поверхности
планеты, вернее, это сделают автоматы, которые сообщат ей
результаты анализов...
- И мнемокопия все это запомнит?
- Не только запомнит, но проанализирует, сделает выводы и
в форме пучка волн вышлет на Землю. - Они дойдут до солнечной
системы, когда мы... - Когда от тебя, профессор, и от меня не
останется ни малейшего следа на этой планете.
- И, несмотря на это?..
- Да. Наши потомки примут эти волны и будут знать все об
Антаресе.
- Понимаю, - тихо сказал профессор.
Опустив на руки седую голову, он смотрел на моего
андроида. Я взглянул туда же, но андроид стоял неподвижно, и
только вечернее солнце, бросая косые лучи, зажгло яркие блики
на его панцире.
Наконец профессор нарушил затянувшееся молчание:
- Они, кажется, мыслят быстрее, чем мы, люди. - Да,
быстрее, - подтвердил я. - В механическом проводнике сигнал
идет гораздо быстрее, чем в нервном волокне. - Значит, они
мыслят лучше? - Просто они в состоянии перебрать большее
количество вариантов.
- Я это и имею в виду.
Он снова замолчал, а мне показалось, что он все время
кружит вокруг темы, о которой не решается заговорить.
- Кроме того, у мнемокопии будет гораздо больше времени
для размышлений, чем у нас, людей, неизбежно ограниченных
продолжительностью нашей жизни, - добавил я.
- Да... Впрочем, все равно я скажу тебе, - решился,
наконец, профессор. Теперь он смотрел на меня своими
старческими, поблекшими глазами. - Семь лет я бьюсь над
решением проблемы, быть может, самой интересной из всех, какие
я решал в жизни. Речь идет о магнитно-химическом уравнении
клетки... - Он замолчал и выжидающе посмотрел на меня. - Тебе
это ни о чем не говорит - продолжал он, улыбнувшись. - Мне
всегда кажется, что магнитно- химическое уравнение клетки
должно заинтересовать всех, а в действительности, кроме
нескольких сотен специалистов, никто ничего об этом не знает, и
никого это не волнует... Во всяком случае, для меня это очень
важный вопрос. Но именно теперь, на седьмом году, я понял, что
взялся за это уравнение слишком поздно...
- Не понимаю. Почему слишком поздно? - прервал я.
- Ты не понимаешь и не можешь понять. Ты еще молод. Так
вот, в определенном возрасте все проблемы становятся слишком
сложными. Это, разумеется, субъективное ощущение, потому что
проблемы остаются теми же, но наша способность рассуждать...
Неприятное дело... - он запнулся.
- Понимаю, к чему ты клонишь. Это будет невозможно, -
сказал я решительно.
- Но почему? Скажи мне, почему? Ведь мнемокопия, которая
мыслит гораздо быстрее, чем человек, способна решить проблему.
- Но результаты она сможет сообщить только с Антареса.
- Я мог бы ее спросить еще перед отлетом. - Это
невозможно. - Почему?
- Я тебе не скажу, но поверь мне, что это невозможно.
- Не понимаю. Ведь можно разблокировать мнемокопию и
спросить...
- Теоретически можно, но я этого не сделаю. Последствия
могли бы быть слишком серьезными.
- Последствия? Не понимаю.
Он действительно не понимал и не поверил бы, даже если бы
я стал ему объяснять.
- Тебе придется поверить моему слову, слову кибернетика,
- добавил я.
Но он не поверил...

Космолет кружил почти по круговой орбите. Мы приближались
к зоне околоземного пространства. Из этой зоны вылетают к
звездам корабли. Если бы не монотонно тикающий радарный
индикатор, измерявший уменьшающееся расстояние, могло бы
показаться, что мы висим на одном месте, над огромным
зеленоватым шаром Земли. Кроме нас, в ракете рядами стояли
автоматы, длинный ряд одинаковых черных глыб. Профессор молчал.
Он молчал во время полета и молчал, когда мы во главе колонны
автоматов проходили по мрачным фосфоресцирующим голубым светом
коридорам космолета. Зал транспозиции находился в самом центре
корабля. Когда мы вошли, загорелся рефлектор, осветив белую
поверхность стола, от которого к стенам зала шли толстые пучки
проводов. Профессор вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
Он подошел к столу. Автоматы тем временем заняли места у
пультов. Потом огни погасли, вспыхнули разноцветные контрольные
лампочки. Горел только рефлектор, освещая лежащего профессора и
его седые волосы.
- Тебе не будет больно, - сказал я. Не знаю, понял он и
вообще слушал ли меня. Он закрыл глаза и, кажется, уже спал.
Потом я видел его мозг, пульсирующий в такт ударам сердца. Я
отошел, и к нему со всех сторон двинулись автоматы. Они
окружили стол тесным кольцом и стояли так несколько секунд,
склонившись в молчании. Замигали контрольные лампочки.
Транспозиция энграммов началась.
По черным толстым кабелям плыли импульсы тока: мысли,
воспоминания, впечатления. Какая-то лужайка, пахнущая летним
дождем, белый налет, оседающий на дно пробирки, грохот
двигателей стартующей ракеты, потом запах остекленевшего от
жара бетона и сознание, что кто-то улетел... Импульсы...
миллионы импульсов... ничего больше, только импульсы. Проходили
секунды. Тысячи энграммов переходили в мнемокопию. Безликая
сеть получала детство, училась читать, переживала первую
любовь, писала научные труды, старела, становилась профессором.
Я вышел из зала и пошел по коридору. Я даже не заметил,
как дошел до реактора и остановился перед его огромной
бронированной дверью. И только тут услышал басовитое гудение.
Это начали работу системы, питающие мнемокопию. - Уже все? -
профессор казался удивленным. - Да. Он уже существует. Смотри,
сейчас он спит.
- Эти извивающиеся кривые на экранах?.. - Да, они
вычерчивают ритм работы мозга спящего человека...
Мы стояли посреди зала. Автоматы убирали с акринового пола
последние провода. Собственно, все было кончено, инструкции
выданы, подробности уточнены. Через минуту профессор сядет в
ракету и улетит на Землю. Тогда я встану за рули, переключу
режим атомного котла на полную мощность, выведу космолет из
плоскости эклиптики подальше от Земли и тоже улечу на ракете.
После этого придет сигнал. Дежурный автомат войдет в зал,
возьмется своим металлическим захватом за красный рычаг, рванет
его вниз - и ОН проснется.
. - ОН проснется, когда будет сорвана пломба на красном
рычаге? - спросил профессор. Видимо, он думал о том же.
- Да. Тогда ОН станет единственным владыкой корабля. И
будет им управлять сотни лет, пока искра Антареса не
разрастется в огромный диск, заслоняющий своим красным жаром
тысячи звезд.
- ...Подумай, Гоер, как коротка наша жизнь по сравнению с
ЕГО существованием! - Профессор подошел к пульсирующим кривым
на экранах и положил руку на красный рычаг.
- Осторожнее, ты можешь сорвать пломбу! - предупредил я.
Профессор не снял руки. Он смотрел в глубь экранов, словно
хотел прочесть ЕГО мысли. Потом повернулся ко мне.
- Не обижайся, Гоер, но ты знаешь, почему я принял
участие в Эксперименте.
Да, в этот момент я понял, что он хотел сделать... Но он
не понимал, что, приняв на себя управление, мнемокопия станет
абсолютным хозяином корабля, будет знать, что делается даже в
самом крохотном помещении, и сотни автоматов, лишенных контуров
самосохранения, будут ждать, готовые беспрекословно выполнить
любой ее приказ.
- Профессор, твоя ракета уже ждет. Тебе пора... - Я
сказал это совершенно спокойно.
- Ты действительно не понимаешь? - профессор засмеялся.
- Что не понимаю? - Я хотел подойти к нему. - Не
двигайся, - сказал он твердо.
- Отпусти рычаг! Отпусти... Постой, я тебе объясню...
- Нет. Я не верю тебе. Может, ты как раз вызываешь
какой-нибудь автомат... - Но...
- Я сорву пломбу. Только ради этого я согласился...
Я кинулся к нему, и мы упали на пол. Я схватил его за
горло, но было уже поздно. Прежде чем я дотянулся до него,
лопнула поддерживающая красный рычаг серебряная нить с пломбой.
Падая на пол, я слышал, как нарастает со всех сторон слабый,
неуловимый шум. Это нарастало напряжение в контурах, и ОН
просыпался.
1 2 3 4