В: И Христос может явиться в женском обличье? Правда ли, что вы возглашаете таковое богохульное измышление?
О: Что тут богохульного? Первейший и величайший грех – совокупление Адама и Евы, и грех этот поровну на них обоих. От чресл их произошли мужчина и женщина; оба могут обрести спасение, оба могут послужить спасению и мужчин и женщин. Оба могут сделаться подобием Христовым. И сделаются.
В: Верите ли, что Он уже сошел с небес и тайно показывается в мире сем?
О: Иисус не тайна. А правда ли то, что ты сказал, суди по делам мира сего. Если бы Он подлинно показывался, не был бы этот свет таков, каков он есть: всюду слепота и разврат.
В: Что имеете сообщить про Святую Матерь Премудрость?
О: Кто это такая?
В: Разве не прилагаете вы такое название к Духу Святому?
О: Нет.
В: Ну, не сами, так от других-то слыхали?
О: Никогда.
В: А чтобы небеса, жизнь вечную именовали «Вечный Июнь»?
О: Накупил ты, сударь, яиц, что половина тухлые. В небесах одна пора другую не сменяет. Хоть июнем назови, хоть другим месяцем – там этих различий не знают.
В: Вы отрекаетесь от всех плотских утех?
О: Плотская природа – обитель антихриста, мы в нее не вступаем. И от уз его нам спасение одно: целомудрие. Вот как у нас сказывают. И стараются сколько возможно жить по этому правилу.
В: Теперь последнее. Правда ли, что по вашему учению плоть истинно верующих не уничтожается смертью?
О: Всякая плоть тленна, имеешь ли ты в себе свет, нет ли. Один дух воскреснет.
В: Это лишь ваши мнения или их исповедуют и прочие, объявившие себя «французскими пророками»?
О: Изволь разбираться сам. Прочти про Миссона, про Элайеса Мариона. Про Томаса Имса, тридцать лет как в бозе почившего. Также про сэра Ричарда Балкли. А то еще повыспроси доброго моего приятеля Джона Лейси, который по сию пору живет в этом графстве. Старый уже, семидесяти двух лет от роду.
Он начал свидетельствовать истину много раньше меня.
В: Хорошо, поговорим о предмете самонужнейшей для меня надобности. Вы твердо убеждены, что Ребекка Ли исповедует ту же веру, что и поименованные вами особы?
О: Да.
В: Не приняла ли она ее в угодность своему отцу, супругу либо обоим – как водится не только у ваших единоверцев?
О: Нет. Она обратилась в нашу веру по доброй воле. Я после сам ее расспрашивал. И супруга моя – она Ребекку понимает лучше моего.
В: Известно ли вам ее прошлое – что в Лондоне она была публичной девкой?
О: Она покаялась.
В: Спрашиваю вновь: сведомы ли вы о ее прошлой жизни?
О: Я говорил об этом с братьями, а моя супруга с сестрами, и все мы уповаем, что ей будет даровано прощение.
В: Всего лишь уповаете?
О: Один Иисус на Страшном Суде может решать, кто заслуживает спасения.
В: Вы полагаете, она от души раскаялась в прежних грехах?
О: Да, столь искренно, сколько нужно для спасения.
В: Попросту сказать, крепко набралась ваших верований и теперь дерзко в них упорствует?
О: На это отвечать не стану. Я пришел с миром.
В: Вы как будто и от квакеров отвратились из-за споров о мире? При том, что были квакером от самого рождения.
О: От самого рождения был я другом истины, таким и в могилу сойду. И мыслю, благодарение Богу, не как они: я за слово Христово в бой. И не стану я по их нынешнему обычаю мирволить врагам Христовым. Если кто из них в делах духовных станет делать мне утеснения, должно и мне отвечать тем же.
В: Верно ли, что здешние квакеры отлучили вас от своего молельного дома?
О: Мне туда ходить не возбраняют, но только если я буду там молчать.
Все равно что позволить человеку гулять где угодно, но не иначе как в оковах. Ради владыки моего Иисуса Христа не бывать тому.
В: Верно ли, что два года тому они силой прогнали вас со своего собрания?
О: Я было хотел пророчествовать Его пришествие, но им мои речи не по нраву. И слушать не стали.
В: Говорили вы, что людям вам подобным, кого мните вы истинными христианами, считаться с мирскими властями не пристало? И что сами власти мирские суть наиочевиднейший пример нечестия, которое навлечет на этот свет погибель?
О: Я говорил, не пристало считаться с мирскими властями лишь тогда, когда они велят поступать или клясться против нашей совести. Противиться же им в иных случаях я не призывал. Когда так, разве пришел бы я сюда по твоему требованию?
В: Я слышал, будто вы желали бы обратить все богатства и имущество в общее имение и возглашали это открыто.
О: Я пророчествовал, что таков будет порядок у тех, кто спасется, когда свершится отмщение Господне, а не предлагал установить его немедля.
В: И вы положительно утверждаете, что таковое установление переменило бы мир к лучшему?
О: Положительно утверждаю, что это установление переменит мир к лучшему. И по изволению Божиему будет так.
В: Это через переворот-то мир сделается лучше?
О: Сам Христос учинил переворот. Мы имеем верное ручательство.
В: Мятежи и смуты умышляете?
О: Докажи. Нету таких доказательств.
В: Сколько же вас, «французских пророков», в этих краях?
О: Человек сорок – пятьдесят. В Болтоне, откуда я родом, тоже имеются.
И в Лондоне горстка.
В: Всего-то и войска?
О: По капельке море, по зернышку ворох. За Христом вначале шло меньше.
В: Не оттого ли и воздерживаетесь вы произвести возмущение, что не имеете довольно сил одержать верх, а будь вас больше, вы бы подлинно встали мятежом?
О: Нет, господин законник, меня лукавыми «если бы да кабы» в силки не заманишь. В мирских делах мы мирских законов не преступаем и никаких сокрушений людям не причиняем, разве что их совести. Правду говоришь, мы умышляем мятеж – против греха: против греха обнажим мы меч. А это деяние душеспасительное, ни одним законом не запрещенное. Но и когда силы наши умножатся, мирскому бунту не бывать, ибо все увидят, что мы живем во Христе, и придут к нам своей волей. И станет на земле мир и в человеках благоволение слова из песни ангелов, возвестивших пастухам в Вифлееме о рождении Иисуса Христа (Лука, 2, 14)

.
В: Закон велит повиноваться господствующей церкви и ее пастырям, так или нет?
О: Так. Но ведь и Римская церковь некогда имела у нас господство.
В: Господствующая протестантская церковь нашего королевства столь же порочна и растленна, как и Римская? Вы это разумеете?
О: Я разумею, что всякая церковь есть собрание людей. Всякий человек есть плоть, а плоть по природе своей тленна. Говорить же, будто все до единого в господствующей церкви люди растленные, я и не помышлял. Читал ли ты «Строгое увещание»? Вот ведь сочинитель его Уильям Лоу Лоу, Уильям (1686-1761) – англиканский священник и богослов, автор трактата «Строгое увещание о праведной и святой жизни»

, из числа ваших пастырей, – не скажу чтобы дурной человек. Мало кто еще из вашей церкви с ним сравнится: к свету Христову слепы, как кроты.
В: Иными словами, недостойны своего сана? Такие речи – прямой призыв к бунту против нашего духовенства. В такие-то заблуждения вдались, такой-то нетерпимостью воспылали и предки наши в прошлом столетии намек на события Английской революции

. Не доведут вас эти рассуждения до добра. Сама история тому порукой.
О: И от твоих рассуждений добра не будет, коль скоро ты людей негодных, слепцов объявляешь достойными сана за одно то, что они этот сан носят.
Этак и дьявол у тебя выйдет благим и достойным. Мяса, поди, у негодного мясника покупать не станешь и к человеку моего ремесла, который шьет скверно, тоже не пойдешь, а не мерзишься слушать, как предают слово Христово, как перечеканивают его чеканом фальшивомонетчика. Прицепит беззаконник к воротничку ленточки, а к имени своему собачий хвост из буковок – ты его и числишь в достойных один из атрибутов костюма англиканского священника – две белые полотняные полоски, которыми заканчивается воротник; при упоминании имени священника на письме рядом ставилось сокращение, обозначающее его ученое звание и форму титулования, отсюда – «собачий хвост из буковок»

. А что пьет, блудит, ни в чем себе не отказывает, тебе и нужды нет.
В: Так-то вы учиняете мир и в человеках благоволение? Придется довести это до мистера Фотерингея.
О: Так-то ты не желаешь затевать споры о моих верованиях? Что ж, пускай послушает да вразумится.
В: Довольно. Мне желательно узнать следующее. Не случалось ли Ребекке Ли пророчествовать у вас в собраниях?
О: Нет.
В: Не объявляла ли она, будь то в приватной беседе или во всеуслышание, что же подвигло ее вернуться на путь благочестия?
О: Рассказала лишь, что тяжко грешила и душа ее уязвлена жестоким стыдом за прошлую жизнь.
В: Не называла ли она какого-либо происшествия, которое сделало в ней такую перемену?
О: Нет.
В: А время либо место оного?
О: Нет.
В: А иных особ, бывших с ней при этой оказии, буде такие имелись?
О: Нет.
В: Верно ли?
О: Она, как ей и подобает, блюдет смирение. И живет во Христе. Или чает жить во Христе.
В: Как, только еще чает? Разве она не довольно еще в вашей вере утвердилась?
О: Она еще не имела побуждения к пророчеству. Дар этот усвояется нам благодатью Христовой, о ниспослании которой мы молимся.
В: Это чтобы и девица гремела пустыми словесами вместе с отборнейшими из вашей братии?
О: Чтобы и ей было дано говорить славным языком внутреннего света и возглашать его, подобно жене моей и прочим.
В: Пока же она показывает себя к этому неспособной?
О: Пока вот не пророчествовала.
В: Не оттого ли, что она перед вами лукавит?
О: Зачем бы ей лукавить?
В: Чтобы, оставаясь прежней в душе, уверить вас, будто переменилась.
О: Нынче она живет для Христа в надежде через то прийти к жизни во Христе. Их с мужем нужда заела, достатков у них – что травы на камне. Всех его заработков едва хватает на прожиток. Так какая же ей корысть лукавством обрекать себя на нищету, когда она могла бы жить иначе, в роскошестве и разврате, как и живала некогда в твоем Вавилоне?
В: Оказываете ли вы им вспоможение?
О: Когда имею чем. Братья и сестры во Христе их тоже не забывают.
В: Это им лишь изъявляют такое милосердие либо всякому, терпящему нужду?
О: Всякому. Ибо заповедано Джорджем Фоксом и первыми блаженными братьями: прежде чем внидет в душу свет истины, надлежит достойным образом одеть и напитать вместилище души. И вот почему так заповедано: они усматривали вокруг неисчислимое множество людей, пребывающих в нищете, в состоянии ничтожнее скотского; и видели других – тех, кому можно бы и должно подать помощь страждущим, потому что богатство их много больше, чем нужно для удовольствования себя и своих домашних в одежде и пропитании, но они от скаредности и суетного себялюбия никому не помогают. И еще видели они, что немилосердие это смрадом падали достигает до Господа нашего Иисуса Христа и послужит слепцам к погибели. По-твоему, мы мятежники – что ж, пускай. Это и есть наш мятеж, и даяние свое мы почитаем стократ благим и братским, лучшим подражанием истинному благодеянию Христову. И если по-твоему мы мятежники, тогда и Он у тебя выходит мятежник.
В: Христос – иное дело! Он давал из сострадания, вы же своими подачками подбиваете людей малоискушенных отвращаться от подобающего им состояния.
О: Голодать и носить рубище – это им подобает? Прошелся бы ты по той улице, где живет сестра наша Ребекка. Оглядись вокруг, или у тебя глаз нет?
В: Как не быть. И глаза мои удостоверяют, что в вашем убогом городишке она имеет и стол и кров и надежно схоронилась за вашими серыми юбками.
О: Изрядно схоронилась, коли ты ее нашел.
В: Ее искали много месяцев.
О: Взгляни: вот гинея. Выручил не дальше как вчера за два камзола своей работы. Приложи к ней еще гинею от своих щедрот, и я отдам их людям с Тоуд-лейн – тем, кто, по твоему разумению, пребывает в подобающем им состоянии, а живет впроголодь, хуже нищих. Что, не желаешь? Такого ты, сударь, худого мнения о делах милосердия?
В: О тех, что пойдут прахом в первом же кабаке, – подлинно худого.
О: Как и о дне грядущем. Вон ты какой осмотрительный. Послушай, разве Иисус Христос не отдал за тебя то, что ценой много превосходит одну гинею?
Вообрази же, что и Он взял бы ту же осмотрительность и сказал себе: «Я, пожалуй, этого человека искупать не стану. Он слаб: Я за него кровь отдам, а старания Мои пойдут прахом в первом же кабаке».
В: Вы забываетесь! Оставьте свои дерзости при себе.
О: А ты – свою гинею. Мы и квиты.
В: О девице есть подозрение, что она повинна в страшном преступлении.
О: Что родилась Евой – вот единственное ее преступление. Ты не хуже моего знаешь.
В: Знаю, что она почти наверняка большая лгунья.
О: Да полно тебе. Я ведь слыхал, какая о тебе слава. Ты, сказывают, человек справедливый и только что, исполняя хозяйское препоручение, берешь на себя строгость. Доброй славе обо мне ты веры не даешь – воля твоя, не привыкать. Ты задумал сокрушить меня и единоверцев моих сводом законов.
Претолстая книжища, точно из железа выкованная, – на тот предмет, чтобы люди богатые имели чем отгородиться от бедных. Но какие бы ковы ты против нас ни строил, тебе нас не сломить – ни во веки веков. Хоть жезлами бей: жезлы твои что цеп, лучше будет умолот. Вот я тебе расскажу случай с моим отцом. Было это в восемьдесят пятом году, в год мятежа Монмута – в тот год я как раз появился на свет. Отец мой, благодарение Богу, был «другом истины», а стал он им от самой той поры, как познакомился в Суортмуре с Джорджем Фоксом – первым из увидевших свет – и с женой его. Как-то в Болтоне отца обвинили в мошенничестве и упекли в тюрьму. Там ему сделал посещение некий мистер Кромптон – магистрат, приехавший его судить. Пришел он к отцу и взялся его увещевать и убеждать, чтобы он оставил общество «друзей». Но отец явил твердость и в таких сильных словах изобразил ему свою веру, что под конец магистрат уже поколебался в своей и на прощание имел с ним разговор не для чужих ушей и сказал так: в мире сем два правосудия, перед лицом одного – Божиего – отец кругом невиновен, и лишь второе – человеческое – видит на нем вину. А три года спустя с этим магистратом приключилась громкая история: он сложил с себя должность и подался к нам, хоть от этого много в рассуждении мирских благ потерял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59