Рядом, ближе к северо-востоку, тянулась полоса точно таких же точек.
– Точка – это болид? – спросил я.
– Один или более, – ответил капитан. – А это их курсы, – добавил он, указывая на тонкие линии. – Естественно, только те, о которых нам известно. Итак, что скажете?
– М-да. Первое, что бросается в глаза, это то, что их чертовски много, гораздо больше, чем я мог вообразить. А второе – какого дьявола они группируются в скопления вроде этого?! – Я ткнул пальцем.
– А! – воскликнул капитан. – Теперь на минуту отвлекитесь и прищурьтесь.
Я прищурился и понял, что он имеет в виду.
– Области концентрации…
Капитан кивнул:
– Вот именно! Пять основных и целый ряд поменьше. Самая большая – юго-западнее Кубы, вторая по плотности – в шестистах милях от Кокосовых островов, огромные скопления – у Филиппин, Японии и Алеутов. Я не обольщаюсь и не утверждаю, что места скоплений определены с абсолютной точностью, даже наоборот. Вот, посмотрите, сколько линий ведет в район к северо-востоку от Фолклендов, а ведь здесь зафиксировано всего три погружения. О чем это говорит? Только о том, что это место – вдалеке от водных трасс и, следовательно, нет очевидцев. Что-нибудь еще привлекло ваше внимание?
Я отрицательно покачал головой, пытаясь сообразить, к чему он клонит. Капитан достал карту промеров глубин и развернул ее на столе рядом с первой.
– Области концентрации в районе больших глубин? – догадался я.
– Да, и почти нет сообщений о погружениях в местах мельче, чем четыре тысячи саженей.
Я задумался. Капитан тоже молчал.
– Ну и что? – не выдержал я.
– Вот именно: ну и что?
Мы снова склонились над картами.
– Да, еще! – вспомнил он. – Все сообщения касаются исключительно погружений, и ни одного – о взлете.
– Капитан, – спросил я, – что вы обо всем этом думаете? У вас есть хоть какие-нибудь предположения? И если есть, собираетесь ли поделиться со мной?
– У нас есть целый ряд теорий, но все они, по тем или иным причинам, неудовлетворительны. Ну, а ответ на второй вопрос вытекает из первого.
– А как насчет русских?
– Они здесь ни при чем. В действительности они обеспокоены еще больше нашего. Русские с молоком матери впитали ненависть к капиталистам и всегда во всем подозревают Запад. Вот и теперь они не могут отделаться от мысли, что эти болиды – наши козни и происки, хоть и не понимают, что за игру мы ведем. Единственное, в чем сходятся мнения Востока и Запада, – эти штуки – не природное явление, и появление их не случайно.
– А если не Россия, а какая-то другая страна, вы бы об этом знали?
– Без сомнения.
Мы снова погрузились в изучение карт.
– Мне постоянно напоминают, – нарушил молчание я, – слова небезызвестного Шерлока Холмса, сказанные им моему тезке: «Когда вы устраните невозможное, то все, что останется – каким бы невероятным оно ни было – и будет истиной». Кто может утверждать, что если болиды – не продукт земной цивилизации…
– Мне не нравится такое разрешение вопроса, – оборвал меня капитан.
– Оно никому не понравится, – согласился я, – и тем не менее… Или почему, например, не предположить, что нечто в Глубинах достигло высокой стадии эволюции и теперь объявилось на поверхности во всей красе высокоразвитой технологии. Почему бы и нет?
– Еще менее вероятно, – заметил капитан.
– В таком случае, мы опровергаем Холмса – мы устранили все возможное и невозможное. А Глубины – совсем неплохое место, чтобы схоронить что-либо от глаз человеческих, преодолев, естественно, технические трудности.
– Кто спорит, – согласился капитан, – но среди этих, как вы выразились, трудностей – давление в четыре-пять тонн на квадратный дюйм.
– Гм, об этом стоит поразмыслить. – Я нахмурился. – Возникает еще один вопрос: что они здесь делают?
– Вот-вот.
– И никакой зацепки?
– Они прилетают, – задумчиво рассуждал он, – возможно, и улетают. Но преобладает явно первое – вот в чем дело.
Я взглянул на карту, испещренную линиями и точками.
– Вы что-нибудь предпринимаете? Или мне не следует задавать подобных вопросов?
– Для этого мы вас, собственно, и пригласили, к этому я и вел весь разговор. Мы собираемся произвести разведку. Само собой разумеется, что ни о каких радиопередачах не может идти и речи, но нам необходимо все записать и заснять, от и до. Так что, если ваши люди заинтересуются…
– И куда мы отправляемся?
Он показал пальцем на карте.
– О! – воскликнул я. – Моя жена питает пристрастие к тропическому солнцу, особенно в Вест-Индии.
– Сколько мне помнится, у нее было несколько довольно неплохих документальных сценариев.
– Да, да, – размышляя, пробубнил я. – Если И-Би-Си откажется, это будет непростительной ошибкой.

Пока берег не исчез за горизонтом, огромный предмет, возбуждавший наше любопытство, был скрыт под чехлом. Он, как гора, возвышался посреди кормы на специально сконструированной опоре.
Снимали чехол в торжественной обстановке, но «разоблаченная» тайна оказалась всего лишь металлической сферой около десяти футов в диаметре с круглыми, похожими на иллюминаторы, окнами и с большим кольцом для троса сверху.
Начальник экспедиции, капитан-лейтенант, окинув влюбленным взглядом свое детище, обратился к присутствующим:
– Аппарат, который вы сейчас видите, называется батископ.
Он сделал значительную паузу.
– Кажется, Бибе… – шепнул я Филлис.
– Нет, – ответила она, – у того была батисфера.
– А…
– Он сконструирован так, – продолжал капитан-лейтенант, – что способен противостоять давлению в две тонны на квадратный дюйм и теоретически может опуститься до глубины в тысячу пятьсот саженей. Однако мы не планируем погружение более, чем на тысячу двести саженей, оставляя, таким образом, запас прочности в семьсот двадцать фунтов на квадратный дюйм. Даже в этом случае мы побьем достижения доктора Бибе, погрузившегося на глубину немногим более пятисот саженей, и Бартона, который достиг отметки семьсот пятьдесят саженей…
Мне стало скучно, и я обратился к Филлис:
– Я как-то не очень разбираюсь в этих саженях. Сколько это будет в нормальных человеческих футах?
Филлис сверилась со своими записями.
– Глубина, которой они собираются достичь – семь тысяч двести футов, а которой могут достичь – девять тысяч.
– Внушительно.
Филлис в некоторых отношениях гораздо практичнее меня.
– Семь тысяч двести футов, – сообщила она, – это чуть больше мили с третью. А давление на этой глубине немногим больше тонны с третью.
– Ах, ты, моя сценаристочка, – восхитился я, – что б я без тебя делал? Но все же…
– Что?
– Тот парень из Адмиралтейства, капитан Винтерс, говорил о давлении в четыре-пять тонн… – Я повернулся к начальнику экспедиции. – Какая здесь примерно глубина?
– В районе Кайманской впадины, между Ямайкой и Кубой, – ответил он, – более пяти тысяч.
– Но… – начал я удивленно.
– Саженей, милый, – подсказала мне Филлис, – в футах – тридцать тысяч.
– А-а-а, – протянул я. – Это около пяти с половиной миль?
– Да, – подтвердил капитан-лейтенант.
– А… – начал было я.
Но он уже вернулся к своему докладу.
– Это, – обратился он к собравшейся толпе, состоявшей к тому времени из меня и Филлис, – на сегодняшний день предел наших возможностей. Хотя… – Он сделал многозначительный жест и указал на точно такую же сферу, но гораздо меньшего диаметра. – Здесь перед нами совершенно другой аппарат, способный достичь в два раза большей глубины, нежели батископ, а, возможно, и еще большей. Этот аппарат полностью автоматизирован и кроме всевозможных измерительных приборов оснащен пятью телевизионными камерами. Четыре из них дают изображение в горизонтальной плоскости, а пятая – в вертикальной, под самой сферой.
– Этот прибор, – вдруг раздался чей-то голос, имитирующий интонацию начальника, – мы называем «телебат».
Однако никакая насмешка не могла смутить капитан-лейтенанта – никак не отреагировав, он невозмутимо продолжал лекцию. Но аппарат уже был окрещен и так и остался телебатом.

В течение трех дней мы занимались испытанием и наладкой оборудования. Нам с Филлис тоже позволили влезть в батископ и погрузиться на триста футов, – просто так, чтобы прочувствовать, что это такое – после чего мы уже не завидовали тем, кому предстояло погружение на тысячу саженей.
Утром четвертого дня все столпились вокруг батископа. Два участника экспедиции – Вайзман и Трэнт, протиснулись сквозь узкое отверстие внутрь аппарата, затем им передали необходимую на глубине теплую одежду, пакеты с едой, термосы с горячим чаем и кофе.
– О'кей, – махнул на прощание Трэнт, показавшись из люка.
Матросы задраили крышку люка и при помощи лебедки перенесли батископ за борт. Он висел, сверкая в солнечных лучах, и слегка покачивался. Неожиданно на телеэкранах возникло наше изображение – кто-то из парней внутри батископа включил камеру.
– О'кей! – уже из динамика раздался голос Трэнта. – Опускайте!
Батископ коснулся воды, и через мгновение волны океана сомкнулись над ним.
Я не хочу описывать детально все погружение – оно было долгим и утомительным. Надо сказать, смотреть на экран, ничего не делая, довольно скучное занятие. Вся жизнь моря, оказывается, четко разграничена на определенные слои-уровни. Верхний, самый обитаемый слой, кишит планктоном, подобно непрекращающейся пылевой буре. Разглядеть можно только существа, вплотную приблизившиеся к иллюминаторам. Глубже, из-за отсутствия питательного планктона, жизни почти нет, лишь изредка на экранах проскальзывают тени каких-то рыб: мрак и пустота – однообразный вид до тошноты. Поэтому большую часть времени мы провели с закрытыми глазами и лишь изредка выходили на воздух перекурить. Солнце палило нещадно, и матросам приходилось то и дело поливать раскаленную палубу водой. Флаг, что тряпка, болтался на флагштоке, разморенный океан распластался под тяжелым куполом неба и только где-то над Кубой виднелась тонкая полоска облаков. Кроме помех в наушниках, тихого гудения лебедки и голоса матроса, отсчитывающего пройденные сажени, ничто не нарушало безмолвие дня.
Иногда неожиданно раздавался бодрый баритон начальника экспедиции:
– Эй, там, внизу, все в порядке?
И мгновенно в наушниках отзывалось:
– Да, да, сэр.
Один раз, кажется, Вайзман, спросил:
– Был ли у Бибе костюм с электроподогревом?
Выяснилось, что никто не знает.
– Если нет, снимаю перед ним шляпу!
– Полмили, сэр! – раздался скрипучий голос матроса.
Лебедка продолжала вращаться, на экранах было все то же: отдельные стайки рыб, тут же исчезающие в темноте. Смотреть было не на что. В наушниках пожаловались:
– Эти твари неуловимы! Стоит поднести камеру к одному иллюминатору – появляются в другом!
– Пятьсот саженей. Вы обходите Бибе! – объявил капитан-лейтенант.
– Чао-чао, Бибе! – отозвались на глубине, и снова на долгое время наступила тишина.
Внезапно молчание прервал далекий голос:
– Удивительно! Здесь опять жизнь: куча головоногих, больших и малых. Вы должны видеть! Что-то еще, на границе света… очень большое… не могу точно… Возможно, гигантский кальмар… Нет, черт побери! Не может быть!.. Кит… на такой глубине!
– Маловероятно, но возможно, – авторитетно заметил начальник экспедиции.
– Но в этом случае… эх, черт, он скрылся! Н-да! Мы, млекопитающие, иногда добираемся и сюда.
– Обходим Бартона! – объявил капитан-лейтенант и добавил, неожиданно сменив тон: – Теперь, ребятки, все зависит только от вас. У вас все в порядке?
– Все о'кей, сэр!
И снова тишина.
– Скоро миля! Как самочувствие?
– А как там погода наверху?
– Полный штиль, ни ветерка.
– Тогда продолжим, сэр. Неизвестно, что будет завтра: может быть, придется ждать благоприятной погоды не одну неделю.
– Хорошо, пусть так. Раз вы уверены в себе…
– Мы уверены, сэр.
– В таком случае, еще триста саженей.
Прошло немало времени, прежде чем до нас донесся голос Трэнта:
– Пусто, пусто и темно. Любопытно, как отличаются слои друг от друга.
И через несколько секунд:
– Опять кальмары?! Светящиеся рыбы… целый косяк! Ух! Видите?
Мы, не отрываясь, глядели на экраны, с которых на нас уставились диковинные существа – видения ночных кошмаров.
– Ошибка природы, – сказал Трэнт, – или безумие.
– Все, – вдруг объявил начальник экспедиции. – Тысяча двести саженей. Отбой, мальчики.
– Хм, – прозвучало в наушниках. – То, что хотели, мы не обнаружили…
Лицо капитан-лейтенанта ничего не выражало. Ожидал ли он от этого погружения какого-нибудь результата или нет – трудно сказать. Думаю, нет. Думаю даже, никто ни на что не рассчитывал: болиды, или что бы там ни было, должны были располагаться на самом дне, а до дна от того места, где зависли двое парней, как показывала эхограмма, оставалось не менее трех миль.
– Эй, там, на батископе, начинаем подъем. Готовы?
– Да, да, сэр.
Заработала лебедка, и ворот медленно начал набирать обороты.
– Как у вас, порядок?
– Порядок, сэр.
Минут десять прошло в молчании.
– Здесь что-то есть, – раздалось в наушниках. – Что-то большое. Плохо видно. Неужели опять кит? Постараемся вам показать.
Мы увидели пойманные лучом прожектора яркие точки каких-то крохотных организмов. Затем камера метнулась в сторону, на мгновение все исчезло, и, когда появилось снова, мы разглядели на самой границе света странную большую тень – что-то очень неясное.
– Кружит вокруг нас. Попробую… вот теперь должно быть лучше видно. Это не кит… видите?
На экранах вырисовалось светлое пятно, несколько овальное, неясных размеров.
– М-да, – звучал голос в наушниках, – это что-то новенькое. Конечно, может быть, и рыба, но больше похоже на черепахообразное. В любом случае, ужасно огромное. Держится на расстоянии… не могу различить никаких деталей.
Камера снова показала нам нечто, проплывающее мимо.
– Пошло вверх. Идет быстрее, чем мы. Все, уходит из поля зрения… Может быть…
Внезапно голос оборвался, экран на секунду вспыхнул и погас. Звук лебедки резко изменился: она заработала вхолостую.
Мы некоторое время сидели в молчании, тупо уставившись на черные пятна экранов.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4