* * *

Очнулся я от яркого света, бьющего мне в глаза.
Надо мной склонился Гилеандос. В одной руке он держал фонарь, в другой – тарелку с хлебом и сыром.
За ним стояли два стражника. Это были слуги с конюшни. В лучшем случае, они относились к Алфрику и ко мне равнодушно.
– Как написал один старинный поэт: «Мой мальчик, избили тебя, но остался ты жив», – продекламировал Гилеандос.
Вспомнить сейчас какое-то там старое стихотворение?! Мне было больно сидеть и даже больно дышать. Левый глаз заплыл. О, да, битье прошло вполне удачно – я остался жив! Старый поэт как в воду глядел!
А Гилеандос продолжал тараторить:
– Многие из тех, кого заключают в тюрьму, впадают в отчаяние. Жить не хочется! Но темнота, затхлый воздух, сырость – все это болезненно, но не смертельно! Предок нашего многоуважаемого гостя, сэра Баярда, соламнийский рыцарь Сантос Сильверблэд попал в городе Далгитосе в тюрьму. Когда армия Винаса Соламна вошла в Далгитос, то Сантоса нашли в весьма плачевном состоянии – как поется в песне, «он палками был преизрядно побит»…
– Галена никто не бил, – подал из угла голос мой брат, – его укусила крыса, он отпрыгнул и ударился головой о стену.
– Подойди, подойди-ка сюда, Алфрик, – усмехнулся Гилеандос. – Мне представляется совершенно очевидным, что здесь налицо вышеупомянутая мною болезнь, которая усугублена, без сомнения, холодом, который наступил, как я научно доказал, из-за воздействия на болотные испарения солнечных пятен.
– Гален сам ударился головой о стену. Все было так, как я уже рассказал, – Алфрик пристально смотрел на меня. – Ведь верно же, мой дорогой брат?!
Немного поразмыслив, я ответил:
– Гилеандос, Алфрик сказал правду. Я ударился головой о стену. Ну, конечно же, о стену. Меня напугала крыса. – Я лег на пол. – Ничего этого не случилось бы, послушайся я Алфрика. Он говорил мне: стой тихо, а он, мол, постарается развести костер. Станет и светло, и тепло…
– О чем ты говоришь, Гален? – Гилеандос наклонился надо мной. – Какой костер? Ты бредишь?
Я застонал:
– Какой костер? Ни о каком костре я не говорил… Я испугался крысы… это была большая крыса… огромная крыса… и я ударился о стену…
Гилеандос поставил рядом со мной тарелку:
– Твой завтрак, Гален.
Он повернулся и ушел. Дверь за ним и стражниками закрылась. И мы с Алфриком снова остались вдвоем в кромешной тьме.
Как только шаги Гилеандоса в коридоре стихли, я услышал: Алфрик снова идет ко мне. Я пополз от него на середину темницы.
– С крысой все ясно, – сказал брат. – А что ты болтал о костре?
Я ничего не ответил.
Когда я слышал шаги Алфрика, я начинал снова ползти; когда брат останавливался, замирал и я.
Мне казалось, эта игра в кошки-мышки тянется уже целую вечность…
Наконец, за дверью послышались шаги, заскрежетал ключ в замке и в нашу темницу хлынул свет. Я огляделся: мы с Алфриком сидели почти вплотную друг к другу – спиной к спине.
Брат протянул было руку, чтобы схватить меня, но отец уже стоял над нами. В левой руке он держал факел, а правой крепко схватил Алфрика за воротник рубашки. Я и представить не мог, что мой старый отец так быстро бегает!
Около двери стояли два дюжих стражника и, глядя на нас с братом, ухмылялись. Отец кивнул им, и они стали прикреплять к стене камеры ножные кандалы. Я увидел: в руках у них только две цепи.
– Гилеандос! – позвал отец, и в камеру вошел наш учитель.
Отец крепко держал Алфрика, а Гилеандос склонился надо мной и назидательно изрек:
– Ты, Гален, еще мал и не научился искусству лжи. А посему – не лги взрослым. Я ведь отлично понял, что ты хотел сказать на самом деле, мой мальчик.
«Значит, я еще не научился правдиво врать?! Это не очень-то приятный мне комплимент…»
А Гилеандос продолжал:
– Крыса – это Алфрик. В переносном смысле, конечно. Ведь ты не ударялся головой о стену. Тебя избил твой брат. Верно, Гален?
– Да.
– Но почему ты боялся сказать правду? Ты боишься своего брата?… А тот пожар, шесть месяцев назад? Это ведь тоже не твоих рук дело? Я прав?
– Наверное…
– Так, так, мой мальчик. Ты не хочешь признаться, что брат постоянно обижает тебя и бьет… Но разве не было бы лучше для тебя самого, если бы ты с самого начала рассказал нам всю правду?!
– Да, наверное…
Стражники надели на ноги Алфрика кандалы – тот бессильно только брызгал слюной. Отец с гневом и презрением смотрел на своего старшего сына; факелом он размахивал, словно мечом.
– Гален, – сказал мне Гилеандос, – мы с твоим отцом решили, что тебе пойдет на пользу посидеть в камере рядом с закованным в кандалы братом. Сидеть тебе придется, видимо, до тех пор, пока сэр Баярд не отыщет свои доспехи. Мы надеемся, что и ты, и Алфрик – вы оба – сумеете сделать правильные выводы из всего, что с вами случилось и встанете на путь правды и добра.
– Я не уверен, – глядя на Алфрика, ледяным голосом сказал отец, – что лгун и трус достоин звания рыцаря. Благородная кровь и поступков требует благородных.
Больше не сказав ни слова, отец и Гилеандос ушли. Стражники снова закрыли дверь.
Во тьме камеры я услышал, как гремят цепи Алфрика. Их скрежет заставил меня вспомнить разные жуткие истории о преступниках.
А брат начал красочно описывать, что бы он сделал со мной, если бы сейчас я попался ему в руки.
Я постарался отвечать ему как можно спокойнее.
– Мне твои угрозы не очень-то страшны. Наверное, ты еще так ничего и не понял. Ведь в этих кандалах ты можешь остаться на всю жизнь. Или, по крайней мере, лет на десять. Пока какой-нибудь добрый рыцари не сжалится над тобой и не захочет сделать тебя своим оруженосцем. А ведь по возрасту ты уже давно мог бы стать оруженосцем какого-нибудь благородного рыцаря. Но ты – слишком подлый, Алфрик. Вспомни: когда тебе было четырнадцать, рыцарь Гариз из Палантаса сказал тебе эти же самые слова. Тогда, когда он увидел, как ты вынимаешь деньги из ящика в церкви… Я в четырнадцать лет мог бы запросто стать оруженосцем, но отец решил, что сначала оруженосцем долен стать ты. Ведь ты – его старший сын, его наследник. Ты, наверное, и представить себе не можешь, как наш отец мучается: в двадцать один год сыновья рыцарей уже сами являются рыцарями, а ты даже не стал оруженосцем! Он должен кормить взрослого оболтуса, заботиться о нем. А ты, ты на его заботу отвечаешь к тому же подлостью и враньем! Ты только и способен на то, чтобы бить слуг и ездить на лошадях. Много ума для этого не требуется.
Я услышал: Алфрик захныкал.
Ну что же, прекрасно! И я продолжал:
– Десять лет в кандалах – это уж как пить дать! Стать оруженосцем в тридцать один?! Курам на смех! А это значит, ты никогда не станешь оруженосцем рыцаря, а уж рыцарем – тем более. Можно, конечно, пойти в священники. Но, наверное, и тут ты уже опоздал. Тридцать один год – это старость. В любом случае. В любом деле. И ты это, конечно, сам прекрасно понимаешь. Вот, например, наш брат Бригельм…
Бывает же такое! Знаете, как в старинной какой-нибудь комедии: едва только упомянут чье-то имя, как этот человек тотчас появляется на сцене. Не успел я произнести имя брата, как Бригельм, открыв дверь, вошел к нам в камеру.
Но его приход был, пожалуй, сейчас некстати. Я только-только вошел в раж! Алфрик мне сейчас был не страшен!
Как бы там ни было, на пороге стоял Бригельм. На его лице ясно прочитывалось сострадание – ему было жалко и меня, избитого Алфриком, и Алфрика, извивающегося в кандалах.
– О, милые мои братья! Вас бросили в эту вонючую, холодную, темную камеру! Почему, за что вас держат здесь? И уже так долго! Но я верю – и вы верьте вместе со мной, – скоро все это кончится.
– то кончится, Бригельм? – спросил Алфрик. Кажется, он старался говорить спокойно, но голос его все-таки сорвался на визг.
– Скоро все это кончится, – повторил Бригельм, садясь около меня, и добавил: – Я принес вам хорошие новости. Час назад сэр Баярд поймал-таки вора, который украл его доспехи. Скоро отец позовет вас к себе…
Сэр Баярд поймал Скорпиона?! Н-да, хорошую же новость принес Бригельм.
А брат продолжал:
– Я знал, что правда восторжествует. Знал, что вы ни в чем не виноваты и имя нашей семьи вами не запятнано!
«Угу, до пятого колена», – мрачно подумал я.
В большом зале было полутемно – факелы здесь на этот раз горели тускло.
Отец и сэр Баярд сидели во главе стола в судейских мантиях. В зале были и слуги, и крестьяне окрестных деревень – они негромко переговаривались. Собаки тоже были здесь – играли, боролись, карабкались на стол.
Посмотрев на пойманного вора, я усмехнулся: это и есть главное действующее лицо судебного представления?! Тощий, почти скелет. Ноги тонкие – однако, ощущалось, сильные и жилистые; они напоминали ноги Скорпиона… Одет он был во все черное, на вид ему – лет шестьдесят.
Он не проронил ни слова, и я, с замирающим сердцем, ждал, когда он заговорит – его голос, если это Скорпион, выдаст его.
Конечно, просто «козел отпущения» – для меня гораздо лучше, чем настоящий преступник. Скорпион мог бы порассказать обо мне такого!…
Мы с Алфриком – в окружении стражников – стояли в середине зала. Бригельм сидел по правую руку от отца.
Сэр Баярд, покачивая ногой и барабаня пальцами по столу, время от времени взглядывал на нас с Алфриком – острый взгляд его серых глаз был острым, изучающим. Мне казалось: он думает сейчас примерно так: «Да, этот человек в черном слишком тщедушен. Разве такой заморыш мог запугать всех или хотя бы убить Джафу?!»
Наверное, этот слабак, когда его поймали, только при одном взгляде на сэра Баярда со страху выронил оружие…
Нет, это не Скорпион, это не тот, кто украл доспехи. Но я готов был во всеуслышание сказать, сто это именно он. Мне так не хотелось вновь оказаться в темнице! Я уже открыл было рот, но вовремя прикусил язык: если я скажу, что это не Скорпион, то последует множество каверзных вопросов, и я, возможно, запутаюсь во лжи.
И тут прозвучали слова:
– Вот тот, кто помогал мне!
Голос человека в черном прозвучал негромко и сухо, словно зашелестела бумага. Этот несчастный скелет стоял перед отцом и костлявым пальцем указывал на меня!
– Вы, вероятно, говорите об Алфрике! – воскликнул я в отчаянии. – Я никогда до сего мига не видел вас!
Сэр Баярд в упор посмотрел на меня и поднялся со своего места Он откашлялся и затем повернулся к человеку в черном:
– Знаешь ли ты, кому предъявляешь обвинения? Обвинение в воровстве – это тяжкое обвинение. – Сэр Баярд замолчал, опустил глаза, потом внимательно посмотрел на меня. – Да, это тяжкое обвинение. Воровство – это не детская шалость. Это серьезный проступок. Это… это как часовому уснуть на своем посту.
Не дожидаясь вопросов, я поспешил сказать:
– Сэр, как я уже говорил: я не успел разглядеть человека, который украл ваши доспехи. Но клянусь вам, я никогда не замышлял ничего худого против вас и никогда не намеревался красть ваши доспехи. Вы, конечно, можете верить мне, а можете верить этому человеку, которого вы сами взяли с поличным, – и я театральным жестом показал на человека в черном.
Тот, стоя перед отцом, смотрел себе под ноги. Отец, желая знать мнение сэра Баярда, взглянул на рыцаря. А сэр Баярд так и впился в меня глазами.
– Ну что же, я верю тебе, юноша, – и, сказав это, он повернулся ко мне спиной. Затем, переступив через лежавшую собаку, пошел к камину.
– Но это он, он помогал мне! И я могу доказать это! – заговорил человек в черном.
Говорил он тихо, но все в зале услышали его слова.
Отец встал и посмотрел на своего старшего сына. Кто-кто, а уж я-то отлично знал, что несчастный Алфрик если в чем-то и виноват, то только в том, что он глуп и в тот вечер был пьян.
Сэр Баярд, не глядя ни на кого, помешивал угла в камине, затем сказал:
– Наверное, пришло время выслушать Алфрика.
Брат с минуту переводил взгляд с отца на сэра Баярда и обратно. Начал он неуверенно – видимо, боялся, что вдруг скажет что-нибудь не то.
– В тот вечер, отец, я вышел из-за стола, так как время было уже позднее, и стал подниматься к себе…
– Ты это уже неоднократно говорил раньше, мой мальчик, – сказал отец и покраснел так, что даже его седая борода порозовела.
Сэр Баярд отошел от камина и сел в свое кресло. И в тот же миг будто бы облако закрыло солнце – в зале стало еще темнее. Нет, не облако – словно кто-то заглянул в окно, что выходит на восток. Кто-то подглядывает, шпионит?… Длилось это всего мгновение. Я взглянул на сэра Баярда – рыцарь сидел, слушая моего брата, и, казалось, ничего не заметил. А может быть, ничего и не было? Мне просто померещилось?
– …Около дверей вашей комнаты, сэр, я увидел Галена, а так как я хотел стать вашим оруженосцем, то решил защищать интересы своего рыцаря…
Но Баярд прервал его:
– Итак, Алфрик, брат казал вам, что за окном замка он увидел кого-то подозрительного – он почему-то решил, что это вор, который хочет украсть доспехи. А вы, Алфрик, были… не совсем трезвы, вам это все тоже показалось подозрительным, и вы открыли дверь в комнату…
– Да, да, я подумал, что вор – там. Конечно, я понимаю, что вором мог быть и сам Гален… – брат недобро усмехнулся.
Крестьяне и слуги зашептались. Отец покраснел еще больше, и, сев в кресло, сжал подлокотники с такой силой, что я услышал, как они затрещали. Бригельм склонился к отцу, он побледнел и был явно взволнован.
Сэр Баярд смотрел на меня с сочувствием.
А Алфрик продолжал:
– Да, я открыл дверь комнаты, а потом и дверцу шкафа по настоятельной просьбе Галена. Теперь я понимаю: всю вину за случившееся он хотел свалить на меня…
Я захныкал:
– Отец, отец, это неправда… Я сыграл хорошо: в голосе моем прозвучали и удивление, и обида, и раскаяние. Потупив глаза я пошел в дальний угол зала, где было почти совсем темно. И уже оттуда сказал сэру Баярду:
– Вы, сэр, наверное, верите моему брату. Ну да, конечно. Он ведь должен стать вашим оруженосцем. А он только и может, что разбивать головы слугам, точно орехи.
Сравнение мое было грубым и, конечно, неудачным, но я полагал, что таким образом смогу завоевать расположение к себе слуг и крестьян.
Я стоял в углу, около чадящего факела – дым ел мои глаза.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6