— Не приближайтесь, — сказал Андрей Грамматиков, — или я спрыгну, мать вашу, честное слово.
Как-то по бабьи это звучит. Пообещать спрыгнуть, а потом остаться на месте и предоставить себя насильникам. И зачем это я про «маму». Мама-мамочка…
Грамматиков нащупал в кармане еще одну подушечку с металлорганическим клеем. Время схватывания — три секунды.
Один из преследователей высунулся из щели и солнечный луч заиграл на его внутренностях, как будто облепленных сверкающей паутиной.
Грамматиков раздавил в руках подушечку с наноклеем, и увидел в виртуальном окне рельеф из цепких острых атомных головок на своих ладонях.
Прозрачный урод цапнул Грамматикова по щеке и кровь брызнула на кровлю. Но эту боль Андрей не успел как следует прочувствовать.
Один неловкий шаг и он заскользил по мокрой кровле. Грамматиков вскочил, неловко дернул руками и сорвался с крыши.
Последнее, что он увидел перед падением — по его телу расплывалась волнами радужный нимб. В виртуальном окне атомы углерода и водорода выстраивались гексагональными парадными фигурами на его коже.
10.
Двое патрульных вышли из машины и подошли к телу, безропотно лежащему около мусорного бака. На лице у лежащего запеклась кровь.
— С крыши, что ли, навернулся? — без особого интереса спросил один из патрульных, тот, что помоложе.
Другой патрульный, тот что постарше, перевернул тощее тело со спины на живот. Затем приложил щупик биосканера к шее лежащего гражданина.
— Ну, чего там? — поинтересовался напарник. — Дохлый?
— Не совсем, артериальное давление в норме, пульс тоже. Похоже, он не сверху свалился, а просто обдолбался и поцарапался.
— Я бы тоже обдолбался, если б не на службе. Господи, это ж надо, ООН объявило нам войну из-за какого-то жирного нефтяного чмура…
— Ладно, потащили тело.
— Фу, а он не обделался случаем?
— Всякое бывает. Ладно, фельдшерица попу ему вытрет и заплатки сделает, а утром этому чудаку — в военкомат, будет отдавать долг родине…
— Э, глянь-ка. Что за хрень?
Патрульные, вытянувшись, как на построении, смотрели на запад.
С западной стороны на город словно замахивалась огромная волосатая лапа с шестью быстро растущими когтями.
Серые отсветы легли на бледные лица милиционеров.
— Смерть в маринаде, — совладав с непослушным горлом, сказал тот, что постарше. — Въезжаешь, напарник? Это крылатые ракеты в маскировочном аэрозольном облаке.
Ракетные когти воткнулись в город где-то в Адмиралтейском районе. Из колотых ран на теле Петербурга брызнуло огнем. Разорванные провода и кабели ненадолго взвились к опасному небу и пролили искристую электрическую кровь города. «Как на очень большой дискотеке», подумал один из патрульных, тот, что помоложе. Утробное гуканье разрывов было смазано изнуряющим душу воем сирен.
Глава 2. После войны

1.
— Мало того, что эта, с позволения сказать, баба-демон отметелила нашего часового голыми руками, так она еще и оторвала ему гениталии. — сказал пациент по прозвищу Сержант, отрывая ото лба два гибких медицинских датчика. Он заскрипел пружинами своей койки, доставая заначенный окурок. — Были гениталии-угнеталии, да чик-чирик, укатились, еле в кустах их нашли. Часовый был из моей роты, фрукт вроде Грамматикова, тоже задумчивый. Из танцоров или художников. Этот парень всегда смотрел на меня так, будто я лично мешаю ему танцевать или рисовать… Бойцы, если все не против, я чуток покурю, две-три затяжки. Когда сестра с обходом придет, все уже выветрится, клянусь геморроем.
Палата психиатрической лечебницы для бедных напоминала тесный кубрик торпедного катера. Здесь было семь коек, по двое на у каждой стены, плюс одна специальная — для психа, обгоревшего на пожаре — посередине. На койках дисплейчики, мутные из-за жирных пальцев, высвечивают температурный график.
Плесень посрамляла всю санитарно-гигиеническую оборону, её самовоспроизводящиеся молекулы колдовским образом проникали через кондиционер, вделанный в окно. Особенно плесень была сильна в углах палаты, испещряя их многочисленными кляксами чернильного цвета. Сам кондиционер, украшенный потеками ионообменного фильтра, со старческой натугой вдыхал и выдыхал воздух, насыщая его заметным химическим привкусом. Впрочем, доминантой все равно оставался запах мочи и пота. Одноразовые мочалки-грязеедки не могли компенсировать природную неряшливость больных и нехватку воды. Воды не хватало в кране. Зато за окном хлестал дождь, главное действующее лицо питерской осенью.
Дождь стекал бесконечным скучным потоком по лепесткам наружных стен, защищающим город от сконцентрированных в больнице психопатов. Здесь, на окраине, всегда шел дождь, компенсируя искусственно хорошую погоду в городском Сити. Оборонительные стены больницы — единственное, что производило элегантное и современное впечатление — росли сами, потому что состояли из нанопластика, новомодного программируемого материала…
Товарищи по палате простили бы Сержанту не только курение, но и любое другое прегрешение. Ведь с него просто таки сбегали заряды бодрости, которые подхватывали и несли всех вперед, к неизбежной победе над супостатом, которому еще недолго осталось веселиться.
Впрочем до одного из пациентов эти заряды явно не добегали.
Тощий и измятый преждевременными морщинами человек положил на одеяло кибермольберт и стило. Фамилия этого больного была Грамматиков. Заплатка из синтекожи на его шее поблескивала светодиодом контрольного чипа. Заплаты в паху, на заднице и животе были скрыты одеялом, которое было источено временем и стирками почти до нанотолщины…
Грамматикову не нравилась атмосфера, которую усиленно создавал в палате безумный Сержант. Атмосфера дешевых комиксов «Рассказки бывалого». Мыслитель Грамматиков не любил комиксы.
Милитаристский бред, надувание щек — все это не нравилось ему.
Рассказы Сержанта напоминали пух от грязных одуванчиков, несомый паленым ветром около батареи тяжелых гаубиц.
В этой загрязненной атмосфере вязли руки, держащие стило, глаза затягивало тусклой пеленой, голова как губка впитывала земную гравитацию.
Сейчас раздражение смешивалось с сонливостью, связанное с приемом обезболивающих лекарств, в весьма неприятный коктейль. Грамматиков понял, что вряд ли теперь удержится, надо снять напряжение. Он ехидно поинтересовался у товарища по палате, не наигрался ли еще тот в войну?
Спросил и снова взялся за мольберт. Однако напряжение не стало меньше даже на один вольт. Любое обращение к психу Сержанту было само по себе опасным. Психопата нельзя ставить в тупик. Реакция может быть непредсказуемой. Пациент по прозвищу Сержант явно сошел с ума во время или сразу после проигранной сибирской войны.
Грамматиков попытался отвлечься и стал думать о том, если в этой палате хоть какой-нибудь цвет? Почему даже алые упаковки с йогуртом выглядят серыми? Плесень — просто концентрированная серость. Почему всё вокруг — как стираные перестиранные носки? Даже свет в окошке. Андрей прищурил глаз, пытаясь добиться расщепления серого света на цветные составляющие. Но и фотоны в этом сумеречном мире не захотели с ним поиграть.
Тем временем своим пугливым подсознанием он ожидал реакции Сержанта.
Сержант сделал вид, что не заметил вопроса. После небольшой паузы, которую потребовала очередная затяжка, он продолжил в прежнем духе.
Со вчерашнего Сержант он стал плести про каких-то прозрачных демонов, которые захватили Петербург во время сибирской войны.
Рассказ Сержанта был бредом. Но война была.
Мы просрали войну. Сержант из-за этого сошел с ума. Ему не было места в розово-голубом мире наслаждающихся яппи, который пришел на место старой России. Поэтому он здесь, в дурдоме.
Поэтому здесь был и Андрей Грамматиков. Художник-самоучка, ученый-самоучка, не вписывающийся в мир профессионалов поствоенной пост-России.
Не встречался Грамматиков с Сержантом на военной службе. Но этот псих немало похож на того сержанта, который был во время войны царем и богом для солдатика Грамматикова…
В свое время, в институте, на военной кафедре, Грамматикова обучали работе с роботизированными огневыми точками: поднял миномет из полиуглеродной шахты, протестировал софт, опустил… На реальной войне до роботизированных минометов дело не дошло… Никто не пробирался в Ленинград болотами, горло ломая врагу. Бесконтактному врагу не сломаешь даже компьютер.
Трудно ненавидеть америкосов, этих пухлых улыбчивых операторов, сидящих с «поп-кормом» за пять тысяч километров от тебя и просто играющих в войнушку. Трудно ненавидеть миллиардера, владельца сибирских нефтяных полей, из-за которого все и началось. Он умный, в очках, складно лепит про свободу, ты даже начинаешь переживать за его деньги…
Куда больше отрицательных чувств испытываешь к непосредственному командиру… И к миниракетам с искусственным стайным протоинтеллектом. Одна из таких влетела через вентиляционное отверстие в сортир, где пользовался мгновениями отдыха ефрейтор Грамматиков, и плюхнулась в выгребную яму. Как показала томография, боеголовка у нее была шариково-спиральная.
Грамматиков уцелел, но получил контузию и импортные шарики со спиральками из него выковыривали последний раз две недели назад. А без обезболивающих средств до сих пор нельзя…
Тощие романтики-юнцы, мохноухие товарищи патриоты сражались, вернее сгорали за сотые доли секунды в жестяных коробочках танков, за которыми охотились вездесущие орнитоптеры, а приличные господа загодя смылись за кордон, в мир бунгало и виски, а крепкие широкоплечие мужички попрятались по норам.
Потом не стало ни танков, ни горючего. Амеры использовали космический флот, предназначенный для терраформирования Марса. Лиловый туман, затянувший небо над Россией, опустился на поверхность одной шестой части суши и оказался боевым нанопластиком. Народ воспринимал его просто как всеядную плесень…
С проигранной войны люди возвращаются импотентами, как недавно сказал Сержант. И в этом он прав. Если баба не хочет трахаться со своими солдатами, то подставляет пампушку чужим, добавил Сержант.
С юга, где резвились муджахеды, шли поезда с беженцами: визжащие дети, женщины в окровавленном тряпье. Страшный юг начинался уже за Тверью. Но и по опустевшим улицам Питера ветер тащил труху, обрывки бумаги, фольги, всё, что осталось от магазинов, раскуроченных мародерами…
А потом к власти в Питере пришла генерал-губернаторша от Совета Европы, транссексуалка Лера Найдорф.
На город снизошла рыночная благодать. Центр Питера мгновенно был очищен от грязи, плесени и развалин. Город набрал жирок, залоснился, а затем засиял всеми постиндустриальными нимбами. Такого блестящего высотного алмазного нанотехнологичного Сити не было нигде в мире. Громады Сити возникали словно из ничего благодаря богам хайтека. Лера Найдорф успешно торговала лицензиями на свободу. Приезжай и покупай свободу, какую тебе надо. Приезжай, педофил и некрофил, садист и насильник. Купил — пользуйся и потребляй, не купил — скучай. Впрочем, какой ты насильник, если насилуемый согласен и доволен, что заработает за час столько, сколько грузчик за неделю, да и получит страховку от неконтролируемых рисков. В наступившем мире не было места для традиционных задумчивых лентяев, все выжившие вертелись и вертели, кто чем мог.
А Грамматиков пробыл год в лагере для военнопленных, который охраняли прибалты.
Лагерь начался с дезинфекционной камеры. Пленных обрабатывали разными излучениями, чтобы сгорели боди-коннекторы и прочие киберимплантанты. Но в теле Грамматикова горели в первую очередь шарики со спиральками, «имплантированные» при помощи американской боеголовки. Чуть дуба не врезал. Потом была относительно нормальная лагерная жизнь. Днем — прогулки с мешком на голове, без ремня на штанах между двух рядов проволоки под напряжением. Дисциплинирующие удары резиновыми дубинками по ягодицам и промежности. Ночью — свет, выедающий глаза даже сквозь стиснутые веки. Гуманитарные посылочки от французских дамочек. В посылочке — сладости и презервативы. А потом вот эта психушка — для реабилитации…
— Грамматиков, я не забыл про твой вопрос. Увы, я никогда не играю, я и в детстве я был безумно серьезен, — сказал Сержант. — Но другой вопрос был бы сейчас куда уместнее. А помыла ли баба-демон свои ручки, после того, как оторвала солдатские гениталии? Ведь как сказал пророк: «Когда человек моет руки, ему прощаются грехи, совершенные руками». А после того как плохой солдат лишился своих бубенцов, враги поперли через развалины к нашим позициям. Голые, да простит им Небо это небольшое прегрешение, и невидимые. Что прыгающие, что бродячие мины на них ноль внимания. Наши микроцеппелины со своими сенсорами в упор их не видят… Еще немного и все демоны были бы внутри укрепрайона. Настала бы Эрмитажу крышка, как скажем Купчинскому укрепрайону. Если бы…
Товарищи по палате заерзали, недовольные паузой. Грамматиков, на которого был устремлен пронзительный взгляд Сержанта, спешно зачирикал стилусом по своему мольберту.
Сержанту пришлось продолжать, не дождавшись реакции «смутьяна».
— Если бы не я. Ведь я железно чувствую, когда демоны что-то затевают. Они всегда чего-нибудь затевают. А демоны железно чувствуют, где у нас слабое звено, где трусливый солдат. Поэтому, когда демоны поперли на Эрмитаж, я один вступил с ними в неравный бой. Совсем один в поле воин, родина в лице капитана Кренделевича неизвестно чем занимается. На минуту позже и бомбить врага было бы уже поздно. Но вот в какой-то прекрасный момент капитан проснулся, оторвал мурло от сисек рядовой Ивановой, поднял в воздух беспилотный роторник и… Короче, от демонов одна тушенка с яичницей осталась.
Юный пациент Мурашкин, страдающий от суицидальных наклонностей и лежащий у двери в компании роболягушат для самых маленьких, несколько раз спросил, что случилось в Купчино. Не для протокола парнишка старался, а от возникшего чувства преданности замечательному старому бойцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9