Медленными, широкими шагами Ниггл стал спускаться. Носильщик сразу
узнал его. "Сюда, сюда!" и он провел Ниггла на платформу. Там стоял чудный
маленький поезд - один паровоз и один вагончик. Оба так и сверкали - сразу
было видно, что краска совсем свежая. Наверное, это было их первое
путешествие. Да что паровоз! Даже пути перед ним, и те выглядели
новенькими: рельсы сверкали, опоры под ними были покрашены в чудесный
зеленый цвет, а шпалы издавали ни с чем не сравнимый запах свежей,
разогретой солнцем смолы.
Вагон был пуст.
- Куда следует поезд? - Спросил Ниггл у носильщика.
- Не думаю, чтобы этому месту уже успели дать название. Но вам там
понравится, - и он захлопнул за Нигглом двери вагона.
Маленький паровоз сразу же запыхтел, и Ниггл откинулся на спинку
сиденья. Поезд шел по глубокой выемке, между двух ее зеленых боков, под
голубой крышей неба. Прошло, казалось, совсем немного времени, и паровоз
дал гудок, лязгнули тормоза, и поезд остановился. Вокруг не было ни
станции, ни хотя бы таблички с названием места, лишь несколько ступенек
вверх по зеленой насыпи, туда, где росла подстриженная живая изгородь.
Поднявшись, Ниггл увидел калитку, а рядом свой велосипед, или, во всяком
случае, совсем такой же. На перекладине калитки красовалось что-то вроде
желтой этикетки, где большими черными буквами было выведено "Ниггл".
Ниггл распахнул калитку и вскочил на велосипед. И вот уже он несется
вниз с горы, залитой весенним солнцем. Тропинка вскоре пропала, и Ниггл
ехал по великолепному дерну. Он был зеленый, плотный, и все же можно было
рассмотреть каждую былинку. Что-то подобное Ниггл уже видел раньше, а
может быть лишь только мечтал об этой траве, океане травы? Изгибы
местности тоже казались ему знакомыми. Да, вот здесь начинается спуск на
равнину, а за ним опять подъем. Вдруг огромная зеленая тень заслонила ему
солнце. Ниггл поднял голову, да так и свалился с велосипеда.
Перед ним стояло дерево, его дерево, совершенно законченное, если,
конечно, так можно сказать о живом дереве. На нем распускались листья,
ветки росли и гнулись на ветру, на том самом ветру, который Ниггл так
часто предчувствовал, предугадывал, но не мог передать. Теперь он смотрел
на дерево, и руки его медленно поднимались, пока не раскрылись широко,
словно бы для объятий.
"Это настоящий дар!" - вымолвил он, наконец, и это относилось к его
таланту, и к завершению его трудов, хотя сам Ниггл употребил слово в
буквальном значении.
Ниггл все смотрел и смотрел на дерево, и не мог оторваться. Здесь
были все листья, над которыми он когда-то работал. И выглядели они точно,
как он их задумал, а совсем не так как они получались на холсте. Среди
этого множества листьев были и те, что успели распуститься только в его
воображении, и те, кому даже на это не хватило времени. На их изысканной
ткани не было ни слов, ни чисел, и все же даты читались, как в календаре.
И что самое удивительное, он ясно видел, что некоторые, самые прекрасные
листья (самые яркие представители его стиля), были созданы совместно с
мистером Пэришем. Да-да по другому не скажешь!
Повсюду на дереве гнездились птицы. Удивительные птицы, как они
чудесно пели! Прямо на глазах они откладывали яйца, вылуплялись,
становились на крыло и улетали в лес, неся с собой свои дивные песни.
Оказывается, и лес был здесь. Он тянулся далеко-далеко, и лишь совсем на
горизонте виднелись очертания гор.
Ниггл посидел еще немного с деревом, а потом встал и направился к
лесу. Он вовсе не устал от дерева, нет! Просто ему больше не надо было на
него смотреть, он словно вобрал дерево в себя целиком и чувствовал теперь
рост каждой его веточки. Итак, он пошел к лесу, и вскоре обнаружилась одна
странная вещь. Лес ведь находился в отдалении, и все же к нему можно было
приблизиться и даже войти в него, а он не терял своей отдаленности.
Никогда еще раньше Нигглу не удавалось войти в отдаленность, чтобы она при
этом не превратилась в обычные окрестности. Представляете, как интересно
было гулять по этой стране. Вы шли, а перед вами открывались все новые и
новые дали; вот появлялся второй, третий, четвертый план, вдвое, втрое,
вчетверо прекраснее. Вы все шли и шли, и весь мир был у вас на ладони (или
на картине, если вам так больше нравится). Хотя, везде есть свои границы.
Вот и здесь. Горы, хоть и медленно, но все-таки приближались. Казалось,
они были не частью картины, а лишь переходом к чему-то иному,
неизведанному, лишь проблеском следующей ступени - другой картины.
Ниггл ходил без устали, заглядывая во все уголки, но он не просто
слонялся. Он внимательно все изучал. Дерево оказалось закончено, а значит,
вовсе с ним не было покончено. "Вот как получилось-то, совсем наоборот", -
подумалось ему. Зато в лесу оставалось над чем поразмыслить, к чему
приложить руки. Ничего лишнего или неверного он не замечал, зато нашел
очень много незавершенного. А главное: он теперь ясно видел, какое где
потребуется завершение.
Спустя некоторое время, Ниггл присел отдохнуть под одним очень
красивым, отдаленным деревом. Оно было чем-то похоже на то его дерево, но
все же совсем другое, особенное... Хотя нет, пожалуй, ему чуть-чуть не
хватало индивидуальности. Оно явно требовало внимания. Ниггл принялся
размышлять о том, с чего начать работу, чем закончить, и сколько на это
уйдет времени, но что-то не давало ему принять окончательное решение.
"Ну, конечно! - Воскликнул он, наконец. - Пэриш! Вот кого мне не
хватает. Он ведь о земле, деревьях и разных там растениях знает много
такого, о чем я никогда и не слышал. В конце концов, здесь не мой личный
парк. Без помощи и совета мне не обойтись. Давно было надо об этом
подумать".
Он встал и направился на то место, с которого решил начинать работу.
Он уже снял куртку, и вдруг остановился. Внизу, в маленькой, укрытой со
всех сторон ложбине, откуда не видно было никаких вторых и третьих планов,
стоял человек. Он опирался на лопату и смотрел по сторонам в совершенной
растерянности, явно не зная, что ему делать. Ниггл окликнул его: "Пэриш!"
Пэриш взвалил лопату на плечо и подошел к нему. Он все еще немного
прихрамывал. Они молча кивнули друг другу, совсем как раньше, когда
встречались на тропинке между двумя живыми изгородями. Только на этот раз
оба пошли в одну сторону, рука к руке. Слова им были не нужны. Они молча
договорились о том, где лучше построить домик, а где разбить сад. Этим
нужно было заняться в первую очередь - и того, и другого здесь так не
хватало. Во время работы выяснилась еще одна интересная вещь: из них двоих
Ниггл теперь куда лучше рассчитывал время и все организовывал, он прямо
таки с головой ушел в строительство. Пэриш, напротив, внимательно
всматривался в то, что его окружало, подолгу разглядывал деревья. Особенно
часто он приходил к дереву.
Как-то раз Ниггл сажал живую изгородь, а Пэриш лежал рядом,
вытянувшись на траве, и смотрел, не отрываясь, на маленький цветок, что
рос из зеленого дерна. У цветка была удивительная, совершенная форма.
Когда-то давно Ниггл не один такой цветок нарисовал среди корней дерева.
Внезапно Пэриш поднял глаза: лицо его было залито солнечным светом. Он
улыбался.
- Как здесь чудесно! Знаешь, Ниггл, я не стою всего этого. Если бы ты
тогда не замолвил за меня словечко...
- Чепуха! - Отмахнулся Ниггл. - Не помню, что я там сказал, но,
наверняка, этого было совсем не достаточно.
- Да, нет, как видишь, этого хватило. Они выпустили меня гораздо
раньше. Тот, второй голос, помнишь? Это он меня сюда послал. Он сказал,
что ты хотел меня видеть. Значит, всем этим я обязан тебе.
- Не мне, а второму голосу. Мы оба ему обязаны.
Так они и жили - вместе, и вместе строили. Не могу вам точно сказать,
сколько прошло времени. Поначалу, что греха таить, им случалось и
повздорить, особенно, когда они уставали, а иногда они все-таки уставали.
Оказалось, что оба получили в дорогу по бутылке с тоником. Бутылки были
совсем одинаковые - на каждой наклейка: "Принимать по несколько капель
перед сном. Разбавить водой источника".
Источник они нашли в самом сердце леса. Ниггл задумал его когда-то
давным-давно, но нарисовать так и не успел. И вот теперь оказалось, что
источник питает большое озеро, то самое, что сверкало почти у горизонта,
а, значит, и каждую травинку, которая росла в долине.
От этих нескольких капель вода становилась горькой и вязала рот, но
зато у них прибывало сил и светлела голова. Выпив по целому стакану, они
ложились отдохнуть, а когда снова принимались за работу, все получалось на
удивление быстро и весело. В такие моменты Нигглу особенно хорошо
придумывались красивые новые цветы и разные растения, а Пэриш сразу же
решал, куда их лучше всего будет посадить. Нужда в бутылках с тоником
отпала задолго до того, как они опустели. Пэриш перестал хромать.
Работа подходила к концу. Теперь они частенько позволяли себе
побродить, полюбоваться деревьями и цветами, подумать о цвете и форме и
просто о том, что к чему. Иногда они пели, тоже вдвоем. И все же, Ниггл
невольно все чаще и чаще смотрел в сторону гор.
И вот пришло время, когда дом в ложбине, сад, трава, лес, озеро, да и
вся страна стали наконец такими, какими должны были быть - совсем
особенными, единственными в своем роде. Дерево стояло все в цвету.
"Сегодня вечером мы закончим работу, - сказал Пэриш однажды.
- Давай после этого отправимся в небольшое путешествие".
Они вышли в путь на следующее утро, и, пройдя сквозь второй, третий,
четвертый план, добрались, наконец, до границы, или, лучше сказать, до
грани страны. Ничто, казалось, не говорило об этом; тут не было ни черты,
ни стены, ни ограды, и все же они поняли, что здесь страна кончается.
Навстречу им со стороны гор по поросшим травой склонам спускался человек.
Он был похож на пастуха.
"Буду рад сопровождать вас, - сказал он, подойдя поближе. - Если вы,
конечно, собираетесь продолжать путь".
На мгновение между ними словно бы легла тень. Ниггл понял, что теперь
он пойдет дальше, что он просто должен идти, Пэриш же не был к этому готов
и очень хотел остаться.
- Я лучше подожду мою жену, - сказал он Нигглу. - А то ей будет
одиноко. Чувствую я, что и она попадет сюда вслед за мной, когда придет ее
время, и когда я буду готов ее встретить. Дом теперь закончен, все, что
могли, мы сделали, и уж больно мне хочется показать его ей. Она мигом
наведет там уют и порядок. Да и вообще, ей должно здесь понравиться. Тут
он обернулся к пастуху.
- Скажите, вы то хоть должны знать, как она называется, эта страна?
- Страна Ниггла. Разве вы не знали? Ведь это картина Ниггла, во
всяком случае, большая часть. А недавно здесь появился еще сад Пэриша.
- Картина... - Пэриш был ошеломлен. - Выходит, ты все это нарисовал,
еще тогда... Никогда бы не подумал. Что же ты мне раньше не сказал?
- Он пытался, - ответил за Ниггла пастух. - Давным-давно. Но вы не
обращали внимания, и даже собирались залатать этим холстом крышу. Вы ведь
с женой называли картину не иначе как "Ниггловские штучки", или попросту
"мазней".
- Но тогда все было какое-то не настоящее.
- Конечно, ведь это был только проблеск. Но любой проблеск можно
уловить, стоит чуть-чуть постараться.
- Я сам виноват, - вмешался Ниггл. - Я ничего тебе толком не
объяснил. Знаешь, я ведь иногда называл тебя старым кротом. Но сейчас это
не имеет значения. Мы столько повидали, столько сделали вместе. Может, все
могло бы повернуться по-другому, но зачем? Ведь и так хорошо, правда? Ну,
а теперь мне пора. Прощай! Я знаю, мы еще встретимся, и уж, наверное, кое
на что сгодимся.
Так они простились. На мгновение Ниггл обернулся - на дереве расцвел
огромный цветок, яркий, словно пламя. Все птицы кружили в воздухе и пели.
Он улыбнулся, кивнул Пэришу и пошел вперед вслед за пастухом.
Ему предстояло многое узнать: о высокогорных пастбищах, об овцах и о
том, каким безбрежным бывает небо. Он все выше и выше поднимался по
склонам холмов, постепенно приближаясь к горам. Не знаю, что с ним стало
потом. Сидя в своем старом доме, маленький Ниггл смог предугадать
очертания гор, и так они попали на его картину. Но вот какие они на самом
деле, горы, и что ожидает нас за ними - об этом могут рассказать лишь те,
кто достиг их вершин.

- А я считаю, никудышный он был человек, - сказал Томпкинс, член
городского совета. - Совершенно бессмысленный. Ну какую, к примеру, пользу
он принес обществу?
- Право, не знаю, - ответил Аткинс (школьный учитель, не самая
влиятельная личность в городе). - Я бы не стал судить столь категорично.
Ведь все зависит от того, что считать пользой.
- Польза - эта польза, практическая, экономическая, в конце концов.
Вероятно, даже подобных граждан можно было бы как-нибудь использовать,
если бы кое-кто в наших школах получше исполнял свой долг. Но где там! А в
результате общество получает совершенно бесполезных людей. Управляй я этой
страной - я бы заставил людей такого сорта заниматься тем, на что они
годятся - например, мыть посуду где-нибудь на общественной кухне. И уж
будьте спокойны, я проследил бы, чтобы они выполняли все, как следует. В
противном случае их бы устраняли. В частности, его следовало бы устранить.
- Устранить? Что вы имеете в виду? Вы отправили бы его в путь раньше,
чем пришло его время?
- Да, именно так, выражаясь вашим дурацким устарелым языком. Я
спустил бы его вниз по мусорной трубе - прямо на свалку! Вот что я имею в
виду.
- Значит, вы считаете, что живопись ничего не стоит, ни на что не
годится, что ее не надо сохранять, совершенствовать?
1 2 3 4