За компанию и Холованов с ними третьим иногда прыгает.
Вечерами после прыжков на песчаной косе жгут костер. До самого неба.
Выбрасывает море чурки, сучья, бревна. Годами на берегах эти бревнышки и чурочки лежат. Сохнут. А потом попадают в костер сборной Союза. Говорят, что йодом чурки пахнут. Говорят - солью. Еще чем то, говорят. Что бы ни говорили, а костер пахнет морем. И Настя у костра.
И вся команда тут. Песни до зари:
Дан приказ: ему - на запад, Ей - в другую сторону.
А ПОТОМ:
На Дону и в Замостье
Тлеют белые кости...
Еще пели песни свои, особые, десантные:
Выползать на плоскость
Со-би-рается
С парашютом
Чело-век.
Потом, к утру ближе, шли непристойные. Катька самая первая. Такие песни запевала, что вся сборная хохотом чаек пугала. И танцевали до рассвета.
Бросили с четырех с раскрытием на двух.
Хлопнул купол, и зависла Настя над морем. А у Катьки не хлопнул. Мимо скользнула Катька и вниз, вниз, вниз. В точечку превращаясь. Чем Настя помочь может? Парашют раскрыт, и никак на нем Катьку не догнать. Катьке только криком и помочь можно. И кричит Настя:
- Рви! Катька! Рви! Кольцо рви!
На земле Катька смеется. И Холованов смеется. И вся сборная смеется. Катька уже тренированная. Ей прибор не на два километра взвели, а на двести метров.
Чтоб Настю пугануть.
Настя уж думала, что Катька разбилась.
Смеются все. Одна Настя в себя прийти не может. Сердце не железное.
- Ладно, ладно, Настя, будешь и ты когда-то до самой почти земли летать не раскрываясь, сама новичков пугать будешь. Иди отдыхай. Больше тебя пугать не будем. Завтра прыгаем снова с четырех, до раскрытие на километре. Это не фунт изюму. Иди, морально готовься. Не побоишься на километре раскрыться?
- Не побоюсь.
Бросали с четырех.
С раскрытием на километре.
На километре хлопнул у Катьки купол, а Настя вниз летит, превращаясь в точку.
Теперь Катьке очередь кричать.
- Настюха, раскройся! Раскройся, дура! Руками рви! Руками!
Ничем не поможешь ей. Зависла Катька на парашюте - быстрее не полетишь. А Настя, не раскрываясь, - к земле, к земле, к земле. И с земли ей орут: "Рви!
Настюха! Рви!"
Не реагирует.
На двухстах у нее все три автомата сработали. Хлопнул купол. Тут и земля.
Вызывает Холованов.
- Сама на двести поставила?
- Сама.
- Всех нас напугать?
- Ага.
- Но у тебя нет практики даже на восьмистах метрах раскрываться.
- Теперь есть. Сразу на двухстах.
- Это хорошо. За грубое нарушение дисциплины от прыжков отстраняю. Из сборной отчисляю.
Ходит по пустынной косе.
Шумят волны. В небе купола. В небе планеры и самолеты.
А ей делать нечего. И ехать ей некуда. Сидит на берегу, камушки в воду бросает. Или лежит и смотрит в даль. Как кошка бездомная. - И есть ей нечего уже третий день. Кошка мышей бы наловила. А Настя мышей ловить не обучена.
Потому просто сидит и в море смотрит. И никого вокруг. Зато отоспалась за много месяцев и на много месяцев вперед. Никто не мешает - ложись на камни и спи. Одеяла не надо. Тепло. Лежит. В памяти статьи устава перебирает.
Зашуршали сзади камушки. Оглянулась. Человечка не видно, потому как в лучах солнца. Только сапоги видно. Нестерпимого блеска сапоги. Глаза поднимать не стала. Зачем глаза поднимать. Она и так знает, чьи это сапоги.
И говорить ничего не стала. О чем говорить?
Заговорил он:
- Ты что здесь делаешь?
- Миром любуюсь.
- Жрать хочешь?
- Нет.
- Ну и характер у тебя.
На это она промолчала.
- У меня тоже, знаешь ли, характер. И послал бы тебя к чертям. Но я за тебя сто американских парашютов отдал. Получается, я их просто пропил, промотал.
Летаю в небе и все тебя высматриваю. Коса песчаная и не могла ты далеко уйти.
От парашютов наших.
- Не могла.
- Тогда пошли.
- Куда?
- Прыгать.
Начали все с самого начала: прыгали с четырех с мгновенным раскрытием, потом с четырех с раскрытием на трех. На двух. На километре. Добрались и до двухсот метров.
Поначалу на четыре тысячи вывозил сам Холованов. Потом его вызвали в Москву по неизвестным делам. Вывозил помощник его. Но с Холовановым лучше было.
- Какой же дурак такого человека в самый разгар тренировок по пустякам дергает?
- Дурочка, а ты хоть знаешь, кто он такой?
- Холованов и Холованов. Рекордсмен.
- Ах, глупенькая Настенька. Холованов - личный пилот товарища Сталина. И телохранитель. Его не зря Драконом зовут.
ГЛАВА 3
Поле от горизонта до горизонта. Поперек поля бетонная полоса. У полосы - трибуна для вождей. Над трибуной - тент: синие и белые полосы. Вокруг трибуны - охрана.
Вожди через три дня появятся. А трибуна под охраной. Через три дня все, что с этой стороны взлетной полосы, заполнит толпа. А полоса останется свободной. И все, что за полосой, - свободным будет. Над той стороной поля истребители петли вертеть будут, туда парашютисты валиться будут отдельными снежинками и снегопадом. Воздушный парад, одним словом. Несокрушимая мощь Родины.
Несгибаемые крылья советов.
А пока подготовка.
Бойцы тянут кабели. Верхолазы на столбах дятлами сидят, молоточками постукивают, репродукторы-колокольчики прилаживают. Кран-исполин с кузовов автомобильных ларечки снимает и аккуратным рядочком расставляет. "Пиво-воды", "Мороженое", "Союзпечать". Снова - "Пиво-воды". Плотникиумельцы из фанерных щитов сортир сколачивают. Сортир-гигант. Крупнейший в Европе.
Но главная забота - безопасность. Навезли из Москвы табуны чекистов.
Тренировка. С виду - просто парни в кепочках, в пиджачках, в футболочках полосатых. Вроде даже и не чекисты. Присмотришься - они.
И команда над полем: "Ра-а-а-зберись!"
Вроде толпа была, вроде орда неуправляемая, а р-р-раз - и разобрались цепочками-линеечками. Продольные людские цепочки до самого горизонта. И до другого - тоже. Еще поперечные цепочки. Цепочки людские своим переплетением квадраты образуют. Коробочки. Арматуру толпы. Нахлынет народ московский на поле тушинское, а меж народа - полосы чекистов. С севера на юг, с запада на восток. В толпе их не увидишь. А сейчас они пока без толпы тренируются:
становись - разойдись. В каждой цепочке свой начальник. В каждом квадрате - свой. У каждого начальника - трубка телефонная в кармане. Когда толпа заполнит поле, каждый командир в толпе, в давке, незаметно свой телефон к подземному кабелю подключит или к ларечку "Пиво-воды", или еще к какому ларечку. Не зря к ларечкам кабели провешены.
Ближе к трибуне вождей - гуще цепи, коробочки плотнее. У самых трибун цепи совсем непробиваемые. Как фаланга Македонского.
Под самой правительственной трибуной - кабина комментатора. Так усажен, чтоб и самолеты увидел, и парашютистов, и лицо товарища Сталина. Чтоб, значит, реагировал, если что. Рядом с комментатором место Холованова. И ему самолеты будут видны, и парашюты, и толпа, и лицо товарища Сталина. Сложные у Холованова обязанности. В лицо Товарищу Сталину смотреть. И в небо. И в толпу.
Еще и на комментатора. На боку товарища Холованова - "Лахти Л-35". Это если вдруг комментатор взбесится и начнет всякие мерзости в микрофон выкрикивать:
так чтоб долго не кричал, чтоб его сразу тут и порешить одиночным выстрелом между глаз. Еще у Холованова в руке рубильник: тот правит, у кого связь в руках. У кого связь, тот команды передавать может. Кто команды передает, тот парадом командует. Не зря товарищ Ленин в первую голову телеграф захватывать рекомендовал. Так вот связь в надежных руках. Рубильник в руках на тот случай, если враги в кабинку ворвутся и в микрофон начнут передавать толпе не те команды, какие следует. В этом случае дернет Холованов рубильник и всю систему связи одним электрическим ударом расшибет. Лучше - никакой связи, чем в руки врага отдать.
Прямо у кабинки, в которой комментатор с Холовановым сидеть будут, три чекиста. С виду - техники микрофонные. На самом деле они для того, чтоб Холованова продырявить, если он взбесится и сам в микрофон гадости кричать вздумает. Оружие у них - под пиджаками. Оттопыривается оружие на задницах.
Оружие у них - без особых претензий. На всех не напасешь заграничные "Люгеры", "Кольты" и "Лахти". Потому оружие у них - обыкновенные родные "тетешники". Ни отделки у "тетешника" элегантной, ни вида заморского. Одно хорошо: лупит мощно и точно. Надежная штука "ТТ". Никогда не подведет. Но если у одного микрофонного техника при стрельбе по Холованову осечка выйдет, так передернет затвор и тут же другим патроном Холованова успокоит. А пока он передергивать будет, Холованова пробьет восемью дырками другой товарищ. На то и приставлен рядом с первым. Ну а если и у него заедание или перекос затвора, то тогда третий товарищ из Холованова решето делать будет. Но это на самый крайний случай. А в нормальной обстановке, чуть что, они все втроем по восемь патронов в Холованова врежут, сменят магазины - и еще каждый по восемь. А пока улыбаются они Холованову. И он им улыбается. Почтительны те трое: сталинский личный пилот. С таким не шути. С другой стороны, прикажут завтра - и превратится сталинский личный пилот в обыкновенного клиента с маленьким входным отверстием в затылочной части черепа и с большим выходным отверстием в лобовой части. Может быть и наоборот. Можно к товарищу Холованову в лапы попасть и превратиться в его клиента... Потому лучше с ним пока не ссориться, а улыбаться: как дела, дорогой товарищ?
Идут часы. Палит солнышко беспощадное. Пылит аэродром. Тренировка продолжается. Холованов по телефону команду-циркулярку: блокируй! Это значит, из одной коробочки в другую хода никому не убудет. Выпускай на север! И это понятно: в каждой коробочке выпускай людей в северном направлении, а в другие не выпускай. Отпусти блокировку! Это значит, толпа вообще присутствие чекистов ощущать не будет - ходи в любом направлении. И опять: блокируй! В южном направлении - выпускай! Так миллионную толпу контролировать можно. Тут еще рядом пикапчики стоять будут. Чуть что, через толпу вооруженную группу в любую точку аэродрома перебросить можно.
Если связь телефонная откажет, то и тогда контроль над чекистскими цепочками не нарушится. Тогда команды другим образом передаваться будут.
Молчаливыми жестами по цепочкам. И подражанием впереди стоящему. Рядом с комментаторской будочкой поставили детинушку. Выше него во всем НКВД не найти.
Если Холованов прикажет ему сесть, сядет. Тогда все, кто его видит, тоже садятся. И все, кто их видят, сядут. А садиться зачем? Для дисциплины. Мало ли что случиться может? Мало ли какая ситуация сложится? И связи нет. Так вот выполняй команды молчаливые. Любые команды выполняй. Любые!
Выполняй, что прикажут. Потому команды из стеклянной будки так и сыплются:
встать, садись, ложись, встать, садись, разойдись, становись!
Рядом по палю пустому две подружки-хохотушки гуляют. Катька и Настюха. Перед прыжком своим рекордным пришли просто на поле посмотреть, на котором приземляться. И все им смешно. Хи-хи да ха-ха. И Холованову рожки показывают.
Не понимают, что у Холованова за них душа болит. Глупые совсем. Вообще ничего не понимают. А риск немалый. Надо бы их еще как-то подстраховать.
Настя с Катькой все полем гуляют. Мордочки чекистам корчат. Катьке все бы хохотать. А Настя нет-нет, да и вспомнит прыжок предстоящий, - Ты, Катька, не схлюздишь?
- Да я затяжными прыгала, когда ты еще укладку осваивала. Ты бы не побоялась, раньше времени не рванула бы, не раскрылась бы на пятистах.
Попался тут Катьке в траве жук смешной. Ну такой смешной, что забыла она прыжок предстоящий и уже хохотала, не переставая.
- Знаете, девоньки, советская техника - лучшая в мире. Но подстрахуемся и немецкой. Помимо советского прибора РПР-3 дадим мы вам дополнительно и по немецкому прибору. Страховка хорошо, двойная лучше, тройная лучше двойной, а мы еще добавим. С другим принципом действия. С секундомером Прибор немецкий, а часовой механизм" в нем швейцарский. "Ролекс" Желаю удачи.
Выбрались на плоскости. Катька на правую, Настя - на левую. Улыбнулись пилоту.
Тот четыре пальца в кожаной перчатке показывает: точно четыре тысячи держу. И махнул рукой.
Скользнули девочки в бездну.
Толпа миллионная в небо смотрит.
И товарищ Сталин.
И Холованов.
Предпоследний номер программы. Холованова ответственность. После этого массовый прыжок. Но это уже не его забота. Хорошо воздушный парад прошел. Ни сучка, ни задоринки. Остался затяжной с четырех тысяч и массовый заключительный.
Все круче самолет, все круче берет. И вот выровнялся. Двигатель придержал. С земли хорошо слышно, как рокот моторный прекратился. Диктор напротив Холованова сидит, радостным голосом толпу извещает:
- Высота четыре тысячи метров над уровнем моря.
Тут только и понял Холованов, что разобьются обе. Скользит Настя. Рвет ее поток воздушный словно водопад горный. Весело и страшно. И все страшнее. Все сегодня не так почему-то. Чувство такое, что не так. Земля слишком быстро надвигается. Хронометр правильно тикает, и все три курка взведены, и по опыту знает, что лететь еще да лететь, но почему земля прет навстречу с такой скоростью? Главное - не хлюздить. Приборы сами все сделают. Главное - страх сдержать. Не дать страху вырваться. Но вырвался страх, как вырывается купол из ранца. И закричала Настя, как кричат во сне, когда кричишь и не кричится, когда в крике только и спасение:
- Рви! Катька! Рви!
И Катька рядом. И у нее лицо - ужас. И не кричит она - вопит: Рви!
И рвет сама кольцо. И Настя рвет кольцо.
Но...
Для Холованова время остановилось, когда самолет площадку сделал и рокот оборвался. Растянулось для Холованова время гармошкой. Секунды в сутки превратились нескончаемые. В годы.
Резанул его диктор: НАД УРОВНЕМ МОРЯ!
Все просто. За исходную точку отсчета принят уровень моря. И самолет поднялся на четыре тысячи над уровнем моря. И умные механизмы откроют парашюты на высоте двести метров над уровнем моря. И проверено все тысячу раз на песчаной косе. И та коса - на уровне моря. Может, на несколько метров выше. Но тут - не песчаная коса в Крыму. Тут Москва. Тушинский аэродром. Разве Москва на уровне моря?

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6