Брал сантехнику тут, недорого
За церковью улица еще круче спускается к морю. Хотя у каждого дома стоят один или два горшка с цветами, место выглядит голым и, похоже, мало кто пользуется краской или побелкой. Здесь насыщенные краски цветущих гор поблекли, умерли и выродились, истощились в голой нищете гавани.Тут и находится почта и единственный магазин, которым может похвастаться деревня. Что-то вроде темной пещеры с открытой двустворчатой дверью, утоптанным земляным полом и мешками продуктов, которые стоят повсюду – с горохом, кукурузой, макаронами. В огромных квадратных банках плавают маслянистые сардины. На прилавке черные оливки в глиняных сосудах, куча сыров и большие старомодные весы. Полки, забитые кувшинами и коробками, некстати украшает знакомая реклама. Возле двери, небрежно поддерживающей кипу щеток, – темно-синий почтовый ящик. А на стене напротив двери, в самом центре магазина, висит телефон. Чтобы добраться до него, нужно пробираться между мешков.Это место встречи деревенских женщин. И сейчас они вчетвером беседовали, продолжая взвешивание муки. Когда я несколько неуверенно вошла, разговор резко прекратился, и они уставились на меня. Затем вспомнили о хороших манерах, отвернулись и начали разговаривать тише и вовсе не обо мне. Разговор о каком-то больном ребенке возобновился там, где прервался. Но они все расступились, лавочник отложил совок для муки и спросил: «Мисс?»«Эти дамы… – сказала я и показала жестом, что не хочу нарушать очереди. Но в конце концов пришлось, они убедили меня с непреклонной вежливостью. – Я пришла только за марками. Будьте добры, шесть марок по пять драхм».Сзади я услышала суету и шепот: «Она говорит по-гречески! Послушайте, вы слышали? Англичанка, а говорит по-гречески… Тихо, невоспитанная! Тихо!»Я улыбнулась, сказала несколько слов о деревне, и сразу стала центром восторженной группы. Почему я приехала в такое место? Оно такое маленькое, такое бедное, почему я не остановилась в Ираглионе, где есть большие отели, как в Афинах и Лондоне? Я была в Лондоне? Замужем ли я? А, ну, наверно, у меня есть мужчина? Нет? А, ну, не всякому везет, но вскоре, очень скоро, если Бог захочет…Я засмеялась, отвечала как можно вежливее и задала столько вопросов, сколько захотела. У них, значит, мало иностранцев? Много англичан? О, да, конечно, Тони, но я имею в виду посетителей, как я, иностранцев… Конечно, датский джентльмен, да, я слышала о нем, и никого больше? Нет? А, ну теперь, когда отель строится, и так успешно, несомненно, скоро будет много посетителей, и американцев тоже, и Агиос Георгиос будет процветать. У мистера Алексиакиса дела идут хорошо, не так ли? А сестра ему помогает? Да, София, я познакомилась с ней. Полагаю, она живет в очаровательном доме наверху деревни, напротив отеля?..Но на Софии заклинило. Кроме быстрого обмена взглядами, довольно добрыми, и шепота: «Ах, да, бедная София, для нее счастье, что такой брат приехал домой присмотреть за ней», – женщины ничего больше не сказали, и разговор замер. А затем одна их них, уверенная в себе, молодая и хорошенькая, с ребеночком на руке, пригласила меня в свой дом. Другие, которые, казалось, только и ждали, чтобы она показала пример, включились страстно в разговор с подобными приглашениями. Как долго я собираюсь пробыть в Агиос Георгиос? Я приду и навещу их, да, а также возьму с собой кузину. Какой дом? Дом у стены гавани – выше пекарни – за церковью… неважно (со смехом), нужно только войти, в Агиос Георгиос не будет дома, где бы я, такая молоденькая, да к тому же говорящая так хорошо на греческом, не была желанной…Обещая со смехом, но временно отклоняя все очаровательные приглашения, я ушла, не намного мудрее насчет призрачного англичанина Георгия, но узнав то, за чем пришла, и даже больше.Прежде всего, телефон исключается. Даже без моего обещания Марку, нет никакой возможности связаться с администрацией ни в посольстве, ни в Ираглионе. По телефону в отеле – невозможно. Телефон на почте, работающей ежедневно как женский клуб, – даже и пытаться нечего. Мы предоставлены сами себе.Я шла, куда глаза глядят, и достигла маленькой бухты. Дамба удерживала воду чистой и спокойной, как слеза в чашечке цветка. Кто-то нацарапал на дамбе КИПР ДЛЯ ГРЕЦИИ, а кто-то еще пытался стереть эту надпись. Мужчина убивал осьминога. Сегодня какая-то семья хорошо наестся. На якоре стояли две лодки, одна белая с ярко-красным брезентом, другая голубая, и на ее носу было имя «Эрос». На «Эросе» гибкий юноша сматывал веревку. На нем был зеленый бумажный спортивный свитер и голубые брюки из грубой бумажной ткани, засунутые в короткие резиновые сапоги. Этот именно парень прежде следил за игроками в триктрак. Он с любопытством посмотрел на меня, но работы не прекратил.Я постояла там еще минуту или две, чувствуя, что из темноты дверных проемов каждого дома за мной следят женские глаза. Размечталась, чтоб каяк Лэмбиса сейчас тихо приплыл под парусами с востока, и все они были бы на борту: Лэмбис у мотора, Марк за рулем, а Колин на веслах. У него в руках леса для ловли рыбы, и он смеется… Резко отвернулась от сияющего пустого моря, ни к чему самообман. Мозг судорожно вернулся к моей проблеме. Другое, что я выяснила в лавке – это то, что фактически в Агиос Георгиос нет дома, в котором можно что-то спрятать. Колина Лэнгли тут нет. Ни к чему не приведет шпионство в деревне, где каждая женщина должна знать все о делах соседей. Любой ответ на тайну следует искать только в отеле.Или… и здесь я замедлила движение вверх по улице, ощущая глаза, которые следили из темных проемов дверей… или в доме Софии. В действительности, возможно, в Агиос Георгиос есть один дом, в котором меня не хотят видеть.Ну, нет ничего лучше прямой проверки. И если муж все еще дома, питается, тогда очень интересно также и его встретить.Интересно, любит ли он критскую одежду?
Глава 9 She seem'd an ancient maid, well-skill'd to cullThe snowy fleece, and wind the twisted wool Pope: The Iliad of Homer Она сидела прямо перед дверью внутри своего дома и пряла. За все месяцы проживания в Греции я так и не смогла привыкнуть к тому, как красива эта примитивная работа. Мягкая, пушистая белая шерсть на прялке, коричневые пальцы вытягивают ее, как массу для леденца, петля проходит перед черным платьем, образуя кружащийся шарик на веретене. Все это создает картину, которую трудно не оценить.София не взглянула на меня. Ствол смоковницы, должно быть, скрыл от нее мое приближение. Я остановилась на минутку, чтобы понаблюдать. В глубокой тени, где сидела женщина, черты беспокойства больше не были видны. Ее лицо казалось гладким, как в юности, даже уродливые руки, плавно двигаясь, приобрели своеобразную красоту.Я вспомнила, как рассказывала Марку о лунных прядильщицах, чтобы усыпить его и успокоиться самой, и взглянула снова на Софию, одетую в черное критянку, которая пряла в жаркий день. Враг, подозрительный, непонятный уроженец этой жаркой страны, законов которой я не знаю. Я прошла вперед и положила руку на ворота. София подняла глаза и увидела меня. Первая реакция – удовольствие, точно. На лице появилась улыбка, а темные глаза засветились. Затем, хотя она не повернула головы, у меня возникло впечатление, что она бросила быстрый взгляд в хижину. Я толкнула ворота. «Можно войти поговорить?» Я знала, что такому прямому вторжению, хотя, возможно, и не совсем деликатному, по правилам гостеприимства острова не могут чинить препятствий.«Конечно». Но вид тревожный.«Ваш муж ушел?»Она наблюдала за мной нервно, хотя искусные, привычные движения помогали ей вести себя естественно. Так сигарета иногда помогает в более сложном положении. Взгляд Софии скользнул по небольшому костру из прутьев на улице, где все еще кипел горшок. «Не пришел. – Затем, сделав движение, словно хотела подняться, сказала: – Пожалуйста, садитесь».«Спасибо, а вы продолжайте прясть. Я люблю наблюдать за этим». Я вошла в маленький дворик, повинуясь жесту хозяйки, села на скамейку под смоковницей возле дома и начала говорить комплименты. Восхищалась гладкостью шерсти, помяла меж пальцев кусок шерстяной ткани для скатерти, который она показала. Скоро она забыла застенчивость и отложила работу, чтобы принести связанные и вышитые ею вещи. Не ожидая приглашения, я оставила свое место и пошла за ней внутрь.В доме две комнаты. Между ними не дверь, а просто продолговатое отверстие в стене. Гостиная, выходящая прямо во двор, чрезвычайно чиста и очень бедна. Пол земляной, утрамбованный как камень, наполовину закрыт ковриком из простой плотной шерстяной ткани тускло-коричневого цвета. Небольшой камин в углу в это время года не используется. Через заднюю часть комнаты проходит широкий выступ, поднимающийся на три фута от земли, который, очевидно, служит местом для сна. Он покрыт единственным одеялом, разукрашенным в красный и зеленый цвета. Стены еще не побелены, на них сохранились следы сажи от зимнего дыма. Тут и там высоко в оштукатуренных стенах ниши содержат дешевые яркие украшения, выцветшие фотографии. На самом почетном месте – фотография ребенка, мальчика, возможно, лет шести. За ней неясная фотография, намного увеличенная, молодого, красивого, лощеного и уверенного мужчины в одежде, напоминающей военную форму. Мальчик очень похож на него, но застенчив. Возможно, муж и умерший ребенок? Я поискала фамильную икону, но ничего не увидела и вспомнила, что говорил Тони.«Мой мальчик», – сказала София. Она вышла из внутренней комнаты с охапкой одежды и не выразила ни обиды, ни удивления, что я последовала за ней в дом. Печально смотрела на фотографию и, можно поклясться, ни о чем больше не думала. «Он умер, госпожа, в семь лет. В один день все у него было хорошо, он был в школе и играл. На следующий, пфф, умер. И это Божья воля, что больше у меня не будет детей».«Простите. А это ваш муж?»«Да, муж. Посмотрите, эту подушку я сделала в прошлом году…»Она начала выкладывать вещи на солнце возле двери. Я нагнулась над ними, но повернулась так, что могла заглядывать во внутреннюю комнату. Затемнена, ставни закрывают солнце. Просто маленькая продолговатая коробка, с двуспальной кроватью, деревянным стулом и столом у окна, покрытым ярко-красной скатертью с кисточками. Казалось, что каждый угол дома открыт для созерцания…София снова начала прятать свою работу. «А сейчас, если вы здесь посидите в прохладе, я достану вам стакан мятного молока, которое готовлю сама».Я поколебалась и почувствовала себя пристыженной. Не хотелось принимать ее скудное гостеприимство, но поняла, что, поскольку вторглась в дом, вынудила предложить мне его. Ничего не оставалось, как поблагодарить и сесть. София дотянулась до полки возле двери, где за вылинявшей занавеской все тех же красного и зеленого цветов, стоял запас (какой жалкий ограниченный запас) пищи. Сняла бутылку и стакан.«София?» Мужской голос позвал со двора. Я слышала шаги, быстро спускающиеся с тропинки от моста, но не обратила внимания. У калитки они затихли. София быстро повернулась со стаканом в руке. Мужчина был все еще вне моего поля зрения и, должно быть, не видел меня. «Все в порядке, – кратко сказал он. – Что касается Джозефа… Что случилось? – София сделала легкое предостерегающее движение, указывающее, что она не одна. – С тобой кто-то есть?» – резко спросил он.«Это английская дама из отеля, и…»«Английская дама? – быстрый греческий прозвучал, как взрыв. – У тебя совсем нет ума приглашать ее домой, когда в любую минуту Джозеф…»«В ее присутствии хорошо говорить по-гречески, – сказала София. – Она прекрасно его понимает».Он шумно задышал, словно сжевал все слова, которые собирался сказать. Щелкнула щеколда. Я вышла вперед. Пришедший широко раскрыл ворота, и мы встретились на освещенном солнцем пороге.Властный мужчина, приближающийся к пятидесяти, широкоплечий и смуглый, со здоровым блеском кожи. Квадратное лицо, немного полнеющее, с выдающимися скулами и неизменными усами. Типичное греческое лицо, возможно, даже то, которое я в последний раз видела под красной повязкой вокруг головы, но не думаю, что так. В любом случае, он не в критской одежде. Очевидно, работал, поэтому одел поношенные и пыльные серые брюки и рубашку цвета хаки с красным платком на шее. Коричневая хлопчатобумажная куртка свисала с плеч. Она выглядела дорогой и, скорее всего, была куплена в Англии в спортивном отделе хорошего магазина. Мой интерес сосредоточился и обострился. Должно быть, это мой хозяин, Стратос Алексиакис.«Это мой брат», – сказала София.Я уже выдавала ему свою самую приятную улыбку и протягивала руку. «Здравствуйте. Я знаю, не следовало отнимать время у госпожи Софии, когда ожидается, что ее муж придет домой поесть. Но я гуляла по деревне, а ваша сестра единственная, кого я знаю, поэтому я сама себя пригласила. Сейчас уйду».«Нет, нет, в самом деле! – Он принял мою руку и повел, почти насильно, на сиденье под смоковницу. – Простите, я бы никогда так не разговаривал, если бы знал, что вы понимаете! Но муж сестры необщительный человек, и я думал, что, если он придет домой и обнаружит, что она сплетничает… – Ухмылка и пожатие плечами. – Ну, знаете, как это бывает, если мужчина голоден, а еда не готова. Нет, нет, пожалуйста, сидите! Что подумает обо мне сестра, если я прогоню ее гостью? Вы должны попробовать ее мятный напиток. Он самый лучший в деревне».София с непроницаемым видом вручила мне стакан. Ничего не показывало, что кто-то из них почувствовал облегчение от того, как я восприняла их разговор. Я попробовала напиток, щедро похвалила его. Стратос прислонился мощным плечом к косяку двери и доброжелательно наблюдал за мной. София напряженно стояла в дверях. «Он опаздывает», – сказала она. Сообщение прозвучало, как предположение и вопрос, словно Стратос мог знать причину.Он пожал плечами и усмехнулся. «Возможно, на этот раз он работает».«Он не… помогал тебе в поле?»«Нет. – Он повернулся ко мне и заговорил по-английски. – Вам хорошо в моем отеле?» Он говорил прекрасно на английском языке, и все же за двадцать лет не избавился от акцента.«Очень, спасибо, и мне очень нравится комната.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Глава 9 She seem'd an ancient maid, well-skill'd to cullThe snowy fleece, and wind the twisted wool Pope: The Iliad of Homer Она сидела прямо перед дверью внутри своего дома и пряла. За все месяцы проживания в Греции я так и не смогла привыкнуть к тому, как красива эта примитивная работа. Мягкая, пушистая белая шерсть на прялке, коричневые пальцы вытягивают ее, как массу для леденца, петля проходит перед черным платьем, образуя кружащийся шарик на веретене. Все это создает картину, которую трудно не оценить.София не взглянула на меня. Ствол смоковницы, должно быть, скрыл от нее мое приближение. Я остановилась на минутку, чтобы понаблюдать. В глубокой тени, где сидела женщина, черты беспокойства больше не были видны. Ее лицо казалось гладким, как в юности, даже уродливые руки, плавно двигаясь, приобрели своеобразную красоту.Я вспомнила, как рассказывала Марку о лунных прядильщицах, чтобы усыпить его и успокоиться самой, и взглянула снова на Софию, одетую в черное критянку, которая пряла в жаркий день. Враг, подозрительный, непонятный уроженец этой жаркой страны, законов которой я не знаю. Я прошла вперед и положила руку на ворота. София подняла глаза и увидела меня. Первая реакция – удовольствие, точно. На лице появилась улыбка, а темные глаза засветились. Затем, хотя она не повернула головы, у меня возникло впечатление, что она бросила быстрый взгляд в хижину. Я толкнула ворота. «Можно войти поговорить?» Я знала, что такому прямому вторжению, хотя, возможно, и не совсем деликатному, по правилам гостеприимства острова не могут чинить препятствий.«Конечно». Но вид тревожный.«Ваш муж ушел?»Она наблюдала за мной нервно, хотя искусные, привычные движения помогали ей вести себя естественно. Так сигарета иногда помогает в более сложном положении. Взгляд Софии скользнул по небольшому костру из прутьев на улице, где все еще кипел горшок. «Не пришел. – Затем, сделав движение, словно хотела подняться, сказала: – Пожалуйста, садитесь».«Спасибо, а вы продолжайте прясть. Я люблю наблюдать за этим». Я вошла в маленький дворик, повинуясь жесту хозяйки, села на скамейку под смоковницей возле дома и начала говорить комплименты. Восхищалась гладкостью шерсти, помяла меж пальцев кусок шерстяной ткани для скатерти, который она показала. Скоро она забыла застенчивость и отложила работу, чтобы принести связанные и вышитые ею вещи. Не ожидая приглашения, я оставила свое место и пошла за ней внутрь.В доме две комнаты. Между ними не дверь, а просто продолговатое отверстие в стене. Гостиная, выходящая прямо во двор, чрезвычайно чиста и очень бедна. Пол земляной, утрамбованный как камень, наполовину закрыт ковриком из простой плотной шерстяной ткани тускло-коричневого цвета. Небольшой камин в углу в это время года не используется. Через заднюю часть комнаты проходит широкий выступ, поднимающийся на три фута от земли, который, очевидно, служит местом для сна. Он покрыт единственным одеялом, разукрашенным в красный и зеленый цвета. Стены еще не побелены, на них сохранились следы сажи от зимнего дыма. Тут и там высоко в оштукатуренных стенах ниши содержат дешевые яркие украшения, выцветшие фотографии. На самом почетном месте – фотография ребенка, мальчика, возможно, лет шести. За ней неясная фотография, намного увеличенная, молодого, красивого, лощеного и уверенного мужчины в одежде, напоминающей военную форму. Мальчик очень похож на него, но застенчив. Возможно, муж и умерший ребенок? Я поискала фамильную икону, но ничего не увидела и вспомнила, что говорил Тони.«Мой мальчик», – сказала София. Она вышла из внутренней комнаты с охапкой одежды и не выразила ни обиды, ни удивления, что я последовала за ней в дом. Печально смотрела на фотографию и, можно поклясться, ни о чем больше не думала. «Он умер, госпожа, в семь лет. В один день все у него было хорошо, он был в школе и играл. На следующий, пфф, умер. И это Божья воля, что больше у меня не будет детей».«Простите. А это ваш муж?»«Да, муж. Посмотрите, эту подушку я сделала в прошлом году…»Она начала выкладывать вещи на солнце возле двери. Я нагнулась над ними, но повернулась так, что могла заглядывать во внутреннюю комнату. Затемнена, ставни закрывают солнце. Просто маленькая продолговатая коробка, с двуспальной кроватью, деревянным стулом и столом у окна, покрытым ярко-красной скатертью с кисточками. Казалось, что каждый угол дома открыт для созерцания…София снова начала прятать свою работу. «А сейчас, если вы здесь посидите в прохладе, я достану вам стакан мятного молока, которое готовлю сама».Я поколебалась и почувствовала себя пристыженной. Не хотелось принимать ее скудное гостеприимство, но поняла, что, поскольку вторглась в дом, вынудила предложить мне его. Ничего не оставалось, как поблагодарить и сесть. София дотянулась до полки возле двери, где за вылинявшей занавеской все тех же красного и зеленого цветов, стоял запас (какой жалкий ограниченный запас) пищи. Сняла бутылку и стакан.«София?» Мужской голос позвал со двора. Я слышала шаги, быстро спускающиеся с тропинки от моста, но не обратила внимания. У калитки они затихли. София быстро повернулась со стаканом в руке. Мужчина был все еще вне моего поля зрения и, должно быть, не видел меня. «Все в порядке, – кратко сказал он. – Что касается Джозефа… Что случилось? – София сделала легкое предостерегающее движение, указывающее, что она не одна. – С тобой кто-то есть?» – резко спросил он.«Это английская дама из отеля, и…»«Английская дама? – быстрый греческий прозвучал, как взрыв. – У тебя совсем нет ума приглашать ее домой, когда в любую минуту Джозеф…»«В ее присутствии хорошо говорить по-гречески, – сказала София. – Она прекрасно его понимает».Он шумно задышал, словно сжевал все слова, которые собирался сказать. Щелкнула щеколда. Я вышла вперед. Пришедший широко раскрыл ворота, и мы встретились на освещенном солнцем пороге.Властный мужчина, приближающийся к пятидесяти, широкоплечий и смуглый, со здоровым блеском кожи. Квадратное лицо, немного полнеющее, с выдающимися скулами и неизменными усами. Типичное греческое лицо, возможно, даже то, которое я в последний раз видела под красной повязкой вокруг головы, но не думаю, что так. В любом случае, он не в критской одежде. Очевидно, работал, поэтому одел поношенные и пыльные серые брюки и рубашку цвета хаки с красным платком на шее. Коричневая хлопчатобумажная куртка свисала с плеч. Она выглядела дорогой и, скорее всего, была куплена в Англии в спортивном отделе хорошего магазина. Мой интерес сосредоточился и обострился. Должно быть, это мой хозяин, Стратос Алексиакис.«Это мой брат», – сказала София.Я уже выдавала ему свою самую приятную улыбку и протягивала руку. «Здравствуйте. Я знаю, не следовало отнимать время у госпожи Софии, когда ожидается, что ее муж придет домой поесть. Но я гуляла по деревне, а ваша сестра единственная, кого я знаю, поэтому я сама себя пригласила. Сейчас уйду».«Нет, нет, в самом деле! – Он принял мою руку и повел, почти насильно, на сиденье под смоковницу. – Простите, я бы никогда так не разговаривал, если бы знал, что вы понимаете! Но муж сестры необщительный человек, и я думал, что, если он придет домой и обнаружит, что она сплетничает… – Ухмылка и пожатие плечами. – Ну, знаете, как это бывает, если мужчина голоден, а еда не готова. Нет, нет, пожалуйста, сидите! Что подумает обо мне сестра, если я прогоню ее гостью? Вы должны попробовать ее мятный напиток. Он самый лучший в деревне».София с непроницаемым видом вручила мне стакан. Ничего не показывало, что кто-то из них почувствовал облегчение от того, как я восприняла их разговор. Я попробовала напиток, щедро похвалила его. Стратос прислонился мощным плечом к косяку двери и доброжелательно наблюдал за мной. София напряженно стояла в дверях. «Он опаздывает», – сказала она. Сообщение прозвучало, как предположение и вопрос, словно Стратос мог знать причину.Он пожал плечами и усмехнулся. «Возможно, на этот раз он работает».«Он не… помогал тебе в поле?»«Нет. – Он повернулся ко мне и заговорил по-английски. – Вам хорошо в моем отеле?» Он говорил прекрасно на английском языке, и все же за двадцать лет не избавился от акцента.«Очень, спасибо, и мне очень нравится комната.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32