И если народ утверждает, что от жаб
и от очкариков бывают бородавки...
- Как и всякий народ. Народ сер, но мудр. И если народ утверждает,
что от жаб и очкариков бывают бородавки...
- А вот приближается мой инспектор, - сказал Голем.
Подошел Павор в мокром плаще, прямо с улицы.
- Добрый вечер, - сказал он. - Весь промок, хочу выпить.
- Опять от него тиной воняет, - с негодованием произнес доктор
Р._Квадрига, пробудившись от алкогольного транса. - Вечно от него воняет
тиной. Как в пруду. Ряска.
- Что вы пьете? - спросил Павор.
- Кто - мы? - осведомился Голем. - Я, например, как всегда, пью
коньяк. Виктор пьет джин. А доктор - все поочередно.
- Срам! - сказал доктор Р._Квадрига с негодованием. - Чешуя! И
головы.
- Двойной коньяк! - крикнул Павор официанту.
Лицо у него было мокрое от дождя, густые волосы слиплись, и от висков
по бритым щекам стекали блестящие струйки. Тоже твердое лицо, многие,
наверное, завидуют. Откуда у санитарного инспектора такое лицо? Твердое
лицо-это: сыплет дождь, прожектора, тени на мокрых вагонах мечутся,
ломаются... Все черное и блестящее, и только черное и блестящее, и никаких
разговоров, никакой болтовни только команды, и се повинуются... Не
обязательно вагоны, может быть, самолеты, аэродром, и потом никто не
знает, где он был и откуда взялся... девочки падает навзничь, а мужчинам
хочется сделать что-нибудь мужественное, например, расправить плечи и
втянуть брюхо. Вот Голему не мешало бы втянуть брюхо, только занято у него
там все - куда его там втянешь. Доктор Р._Квадрига - да, но зато ему не
расправить плечи, вот уже много дней и навсегда он согбен. Вечерами он
согбен над столом, по утрам - над тазиком, а днем - от больной печени. И,
значит, только я здесь способен расправить плечи и втянуть брюхо, но я
лучше мужественно хлопну стаканчик джину.
- Нимфоман, - грустно сказал Павору доктор Р._Квадрига. - Русалкоман.
И водоросли.
- Заткнитесь, доктор, - сказал Павор. Он вытирал лицо бумажными
салфетками, комкая их и бросая на пол. Потом он стал вытирать руки.
- С кем это вы подрались? - спросил Виктор.
- Изнасилован мокрецом, - произнес доктор Р._Квадрига, мучительно
стараясь развести по местам глаза, которые съехались у него к переносице.
- Пока ни с кем, - ответил Павор и пристально посмотрел на доктора,
но Р._Квадрига этого не заметил.
Официант принес рюмку. Павор медленно выцедил коньяк и поднялся.
- Пойду-ка я умоюсь, - сказал он ровным голосом, - за городом грязно,
весь в дерьме. - И ушел, задевая по дороге стулья.
- Что-то происходит с моим инспектором, - произнес Голем. Он щелчком
сбросил со стола мятую салфетку. - Что-то мировых масштабов. Вы, случайно,
не знаете, что именно?
- Вам лучше знать, - сказал Виктор. - Он инспектирует вас, а не меня.
И потом, вы же все знаете. Кстати, Голем, откуда вы все знаете?
- Никто ничего не знает, - возразил Голем. - Пока только
догадываются. Очень многие - кому хочется. Но нельзя спросить, откуда они
догадываются, - это насилие над языком. Куда идет дождь? Чем встает
солнце? Вы бы простили Шекспиру, если бы он написал что-нибудь в это роде.
Впрочем, Шекспиру вы бы простили. Шекспиру мы многое прощаем, не то что
Баневу... Слушайте, господин беллетрист, у меня есть идея. Я выпью коньяк,
а вы покончите с этим джином. Или вы уже готовы?
- Голем, - сказал Виктор, - вы знаете, что я - железный человек?
- Я догадываюсь.
- А что из этого следует?
- Что вы боитесь заржаветь.
- Предположим, - сказал Виктор. - Но я имею в виду не это. Я имею в
виду, что могу пить много и долго, не теряя нравственного равновесия.
- Ах, вот в чем дело, - сказал Голем, наливая себе из графинчика. -
Ну хорошо, мы еще вернемся к этой теме.
- Я не помню, - сказал вдруг ясным голосом доктор Р. Квадрига. - Я
вам представлялся, господа, или нет? Рем Квадрига, живописец, доктор
гонорис кауза, почетный член... Тебя я помню, - сказал он Виктору. - Мы с
тобой учились и еще что-то... А вот вы, простите...
- Меня зовут Юл Голем, - небрежно сказал Голем.
- Очень рад. Скульптор?
- Нет, врач.
- Хирург?
- Я - главный врач лепрозория, - терпеливо объяснил Голем.
- Ах, да! - сказал доктор Р._Квадрига, по домашнему мотая головой. -
Конечно. Простите меня, Юл... Только почему вы скрываете? Какой же вы там
врач? Вы же разводите мокрецов... Я вас представлю. Такие люди нам
нужны... Простите, - сказал он неожиданно. - Я сейчас. Он выбрался из
кресла и устремился к выходу, блуждая между пустыми столиками. К нему
подскочил официант, и доктор Р._Квадрига обнял его за шею.
- Это все дожди, - сказал Голем. - Мы дышим водой. Но мы не рыбы, мы
либо умрем, либо уйдем отсюда. - Он серьезно и печально глядел на Виктора.
- А дождь будет падать на пустой город, размывая мостовые, сочиться сквозь
гнилые крыши... Потом смоет все, растворит город в первобытной земле, но
не остановится, а будет падать и падать.
- Апокалипсис, - проговорил Виктор, чтобы что-нибудь сказать.
- Да, Апокалипсис... Будет падать и падать, а потом земля напитается,
и взойдет новый посев, каких раньше не бывало, и не будет плевел среди
сплошных злаков. Но не будет и нас, чтобы насладиться новой вселенной.
Если бы не синие мешки под глазами, если бы не кислое студенистое
брюхо, если бы этот семитский великолепный нос не был так похож на
топографическую карту... Хотя, ежели подумать, все пророки были пьяницами,
потому что уж очень тоскливо: ты все знаешь, а тебе никто не верит. Если
бы в департаментах ввели штатную должность пророка, то им следовало
присваивать не ниже тайного советника - для укрепления авторитета. И все
равно, наверно, не помогло бы...
- За систематический пессимизм, - сказал Виктор вслух, - ведущий к
подрыву служебной дисциплины и веры в разумное будущее, приказываю тайного
советника Голема побить камнями в экзекуторской.
Голем хмыкнул.
- Я всего лишь коллежский советник, - сообщил он. - И потом, какие
пророки в наше время? Я не знаю ни одного. Множество лжепророков и ни
одного пророка. В наше время нельзя предвидеть будущее - это насилие над
языком. Чтобы вы сказали, прочитав у Шекспира: предвидеть настоящее? Разве
можно предвидеть шкаф в собственной комнате?.. А вот идет мой инспектор.
Как вы себя чувствуете, инспектор?
- Прекрасно, - сказал Павор, усаживаясь. - Официант, двойной коньяк!
Там, в вестибюле, нашего живописца держат четверо, - сообщил он. -
Объясняют ему, где вход в ресторан. Я решил не вмешиваться, потому что он
никому не верит и дерется... О каких шкафах идет речь?
Он был сух, элегантен, свеж, от него пахло одеколоном.
- Мы говорили о будущем, - сказал Голем.
- Какой смысл говорить о будущем? - возразил Павор. - О будущем не
говорят, будущее делают. Вот рюмка коньяка. Она полная. Я сделаю ее
пустой. Вот так. Один умный человек сказал, что будущее нельзя предвидеть,
но можно изобрести.
- Другой умный человек сказал, - заметил Виктор, - что будущего нет
вообще, есть только настоящее.
- Я не люблю классической философии, - сказал Павор. - Эти люди
ничего не умели и ничего не хотели. Им просто нравилось рассуждать, как
Голему пить. Будущее - это тщательно обезвреженное настоящее.
- У меня всегда возникает странное ощущение, - сказал Голем, - когда
при мне штатский человек рассуждает как военный.
- Военные вообще не рассуждают, - возразил Павор. - У военных только
рефлексы и немного эмоций.
- У большинства штатских тоже, - сказал Виктор, ощупывая свой
затылок.
- Сейчас ни у кого нет времени рассуждать, - сказал Павор, - ни у
военных, ни у штатских. Сейчас надо успевать поворачиваться. Если тебя
интересует будущее, изобретай его быстро, на ходу, в соответствии с
рефлексами и эмоциями.
- К чертям изобретателей, - сказал Виктор. Он чувствовал себя пьяным
и веселым. Все стояло на своих местах. Не хотелось никуда идти, хотелось
оставаться здесь, в этом пустом полутемном зале, еще совсем не ветхом, но
уже с потеками на стенах, с расхлябанными половицами, с запахом кухни,
особенно если вспомнить, что снаружи во всем мире идет дождь, над
островерхими крышами - дождь, и дождь заливает горы и равнину, и
когда-нибудь он все это смоет, но это случится еще очень нескоро... хотя,
если подумать, сейчас ни о чем нельзя говорить, что это случится не скоро.
Да, милые мои, давно оно прошло, время, когда будущее было повторением
настоящего, а все перемены маячили где-то за далеким горизонтом. Голем
прав, нет на свете никакого будущего, оно слилось с настоящим, и теперь не
разобрать, где что.
- Изнасилован мокрецом! - сказал Павор злорадно.
В дверях ресторана показался доктор Р. Квадрига. Несколько секунд он
стоял, с тяжелым вниманием обозревая ряды пустых столиков, затем лицо его
прояснилось, и он, резко качнувшись вперед, устремился к своему месту.
- Почему вы их называете мокрецами? - спросил Виктор. - Что они -
мокрыми у вас стали от дождя?
- А почему нет? - сказал Павор. - Как их, по-вашему, называть?
- Очкариками, - сказал Виктор. - Доброе старое слово. Спокон веков
называли их очкариками.
Доктор Р. Квадрига приближался. Спереди он был весь мокрый, вероятно,
его отмывали над раковиной. Выглядел он утомленным и разочарованным.
- Черт знает что, - брезгливо сказал он еще издали, - никогда со мной
такого не бывало - нет входа! Куда ни ткнусь - везде сплошные окна...
Кажется, я заставил вас ждать, господа. - Он упал в свое кресло и узрел
Павора. - Опять он здесь, - сообщил он Голему доверительным шепотом. -
Надеюсь, он вам не мешает... А со мной, знаете ли, произошла удивительная
история. Всего облили...
Голем налил ему коньяку.
- Благодарю вас, - сказал доктор Р. Квадрига, - но я, пожалуй,
пропущу пару кругов. Надо обсохнуть.
- Я вообще за все старое доброе, - объявил Виктор. - Пусть очкарики
остаются очкариками. И вообще пусть все остается без изменений. Я -
консерватор... Внимание! - сказал он громко. - Предлагаю тост за
консерватизм. Минуточку...
Он налил себе джину, встал и оперся рукой на спинку кресла.
- Я - консерватор, - сказал он. - И с каждым годом становлюсь все
консервативнее, но не потому что ощущаю в этом потребность...
Трезвый Павор с рюмкой наготове глядел на него снизу вверх с
подчеркнутым вниманием. Голем медленно ел миногу, а доктор Р._Квадрига,
казалось, тщился понять, откуда до него доносится голос и чей. Все было
очень хорошо.
- Люди обожают критиковать правительства за консерватизм, - продолжал
Виктор. - Люди обожают превозносить прогресс. Это новое веяние и оно
глупо, как все новое. Людям надлежало бы молить бога, чтобы он давал им
самое косное, самое заскорузлое и конформистское правительство...
Теперь и Голем поднял глаза и смотрел на него, и Тэдди за своей
стойкой тоже перестал перетирать бутылки и прислушался, только вот затылок
вдруг заломило, и пришлось поставить рюмку и погладить желвак.
- Государственный аппарат, господа, во все времена почитал своей
главной задачей сохранение статус-кво. Не знаю, насколько это было
оправдано раньше, но сейчас такая функция государства просто необходима. Я
бы определил ее так: всячески препятствовать будущему, запускать свои
щупальца в наше время, обрубать эти щупальца, прижигая их каленым
железом... Мешать изобретателям, поощрять схоластиков и болтунов... В
гимназиях повсеместно ввести исключительно классическое образование. На
высшие государственные посты - старцев, обремененных семьями и долгами, не
меньше пятидесяти лет, чтобы брали взятки и спали на заседаниях...
- Что вы такое несете, Виктор? - сказал Павор укоризненно.
- Нет отчего же, - сказал Голем, - необычайно приятно слышать такие
умеренные, лояльные речи.
- Я еще не кончил, господа!... Талантливых ученых назначать
администраторами с большими окладами. Все без исключения изобретения
принимать, плохо оплачивать и класть под сукно. Ввести драконовские налоги
на каждую товарную и производственную новинку. "А чего я, собственно
стою?" - подумал Виктор и сел. - Ну как вам это понравилось? - спросил он
Голема.
- Вы совершенно правы, - сказал Голем. - А то у нас нынче все
радикалы. Даже директор гимназии. Консерватизм - это наше спасение.
Виктор хлебнул джину и сказал горестно:
- Не будет никакого спасения. Потому что все дураки-радикалы не
только верят в прогресс, они еще и любят прогресс, они воображают, что не
могут без прогресса. Потому что прогресс - это, кроме всего прочего,
дешевые автомобили, бытовая электроника и вообще возможность делать
поменьше а получать побольше. И потому каждое правительство вынуждено
одной рукой... то есть, не рукой, конечно... одной ногой нажимать на
тормоза, а другой на акселератор. Как гонщик на повороте. На тормоза -
чтобы не потерять управление. А на акселератор - чтобы не потерять
скорости, а то ведь какой-нибудь демагог, поборник прогресса, обязательно
скинет с водительского места.
- С вами трудно спорить, - вежливо сказал Павор.
- А вы не спорьте, - сказал Виктор. - Не надо спорить: в спорах
рождается истина, пропади она пропадом. - Он нежно погладил желвак и
добавил: - Впрочем, у меня это, наверное от невежества. Все ученые -
поборники прогресса, а я не ученый. Я просто небезызвестный куплетист.
- Что это вы все время хватаетесь за затылок? - спросил Павор.
- Какая-то сволочь долбанула, - сказал Виктор. - Кастетом...
Правильно я говорю, Голем? Кастетом?
- По-моему, кастетом, - сказал Голем. - А может быть и кирпичом.
- Что вы такое говорите? - удивился Павор. - Каким кастетом? В этом
захолустье?
- Вот видите, - наставительно сказал Виктор.
1 2 3 4 5