https://wodolei.ru/brands/IFO/sjoss/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

сердце мое тяжко бухало в груди. Все ниже и ниже по лестнице. Слезы теперь безостановочно бежали по лицу, попадая в рот; новое для меня и довольно противное ощущение. Руки непрерывно дрожали.
Кабинет координатора находился на периметре. Так он поддерживал должную форму, необходимую ему для аудиенций с Маткой. Тигр со скрипом миновал две массивные двери, рассчитанные на габариты Инвесторов.
В самом кабинете тоже все было рассчитано на их габариты. Потолки в два человеческих роста; люстра над головой изливала ослепительный купол света на два громадных кресла с высоченными спинками, в которых имелись расщелины – отверстия для хвостов... Рядом с креслами из пола пробивался довольно хилый, придавленный колоссальным тяготением фонтан, почти не дававший брызг.
Координатор сидел за рабочим столом, оборудованным сложной встроенной клавиатурой. Плечи его едва возвышались над крышкой стола, а ноги в высоких сапогах болтались в воздухе, не доставая до пола. По экрану стоявшего рядом с ним монитора быстро бежали строчки последних биржевых сводок.
Похрюкивая от напряжения, я тяжело сполз со спины тигра и кое-как вскарабкался на сиденье большущего кресла. Изготовленное специально для жестких чешуйчатых задниц Инвесторов, сиденье было покрыто игольчатыми выступами, сидеть на которых было так же удобно, как на мотке колючей проволоки.
– Здесь есть солнечные очки, – сказал координатор. Он открыл огромный, похожий на пещеру ящик стола, нырнул в него по плечи, выудил оттуда пару защитных очков и швырнул ими в меня. Я не сумел их поймать, и они врезались мне в грудь.
Вытерев глаза, я надел очки и даже застонал от облегчения. Тигр распростерся у подножья моего трона, мурлыча что-то себе под нос.
– Первый раз во дворце? – спросил координатор. Я кивнул; это движение далось мне с большим трудом.
– В первый раз это ужасно. Да и потом ненамного лучше. И все же ничего другого нам не дано. Тебе придется хорошенько усвоить это, Ландау. Именно здесь находится точка пригожинского катализа Царицына Кластера.
– Философией интересоваться изволите?
– Разумеется. Не все же мы тут превратились в ископаемые окаменелости. Среди советников тоже имеются самые разные группировки. Это общеизвестно.
Координатор слегка оттолкнул кресло назад и встал на сиденье, с которого ловко перебрался на крышку стола. Усевшись на самом краю ко мне лицом, он снова принялся болтать ногами.
Он был приземистым, угловатым человеком с переразвитыми мускулами, позволявшими ему легко двигаться при такой силе тяжести, которая буквально сплющивала мое тело. Отвисшую кожу его лица избороздило множество старых рубцов и глубоких морщин. Его черная кожа тускло светилась под яркими лучами опаляющего света. Глазные яблоки производили впечатление изготовленных из хрупкой пластмассы...
– Я просмотрел все записи, сделанные псами, – сказал он, – и чувствую, что понял тебя, Ландау. Твои главные грехи – холодность и отстраненность. – Координатор вздохнул. – Но ты менее развращен, чем другие. Есть некий порог, предельно допустимый уровень греховности и цинизма, за которым уже не может существовать никакое общество... Послушай. Мне многое известно о шейперах. Совет Колец. Он вызван к жизни пеплом страха и коптящим пламенем стяжательства. Он черпает энергию из инерции собственного грядущего коллапса. Но у цикад еще есть надежда. Ты жил здесь и мог наблюдать это, если даже был не в состоянии прочувствовать непосредственно. Ты должен был понять, насколько драгоценен этот город. Находясь под властью Матки, мы черпали жизненные силы из состояния нашего духа. Вера решает все; нет ничего более важного, чем доверие. – Координатор взглянул на меня, темная кожа его лица на глазах обвисала все сильнее. – Теперь я скажу тебе всю правду. А затем положусь на твою добрую волю, в надежде получить столь же правдивый ответ.
– Благодарю вас.
– ЦК в глубоком кризисе. Слухи о болезни Матки поставили биржу на порог коллапса. Но в настоящий момент это больше чем слухи, Ландау. Матка вот-вот может бежать из ЦК.
Ошеломленный услышанным, я осел в кресле, словно тряпичная кукла. У меня челюсть отвисла. Усилием воли я закрыл рот, громко клацнув зубами.
– Если биржа рухнет, – продолжил координатор, – это будет конец всему, что мы сейчас имеем. Новости распространяются быстро. Очень скоро волна требований о возвращении вкладов погребет под собой всю банковскую систему Царицына Кластера. Рухнет эта система – умрет ЦК.
– Но... – начал было я, запинаясь, – если это – дело рук самой Матки... – У меня окончательно перехватило дыхание.
– Это всегда дело рук Инвесторов, Ландау. Запомни. Так происходит всегда, с тех самых пор, как они впервые вмешались и превратили наши войны в постоянно действующий институт... Мы, механисты, поставили вас тогда в безвыходное положение. Мы правили всей системой, а вы прятались от нас в Кольцах, прозябали там, трясясь от страха. Только торговля с Инвесторами смогла снова поставить вас на ноги. На самом-то деле они умышленно помогли вам подняться так быстро, чтобы получить для себя здесь рынок, основанный на конкуренции механистов и шейперов, чтобы получить возможность столкнуть лбами разных представителей человеческой расы. И потом извлечь для себя из этой ситуации максимальную выгоду... Взгляни еще раз на ЦК, Ландау! Мы живем здесь в мире и согласии. Так могло бы быть повсюду, если б не Инвесторы.
– Правильно ли я вас понял: вы считаете, что вся история ЦК развивается по схеме, заложенной Инвесторами? Что на самом деле Матка никогда не была в опале?
– Они тоже не непогрешимы, – яростно сказал координатор, – и они тоже совершают ошибки. Я еще смогу спасти и биржу, и Царицын Кластер, если сумею использовать против них собственную их жадность. Все могут решить твои самоцветы, Ландау. Твои самоцветы. Я имел возможность наблюдать реакцию Матки, когда этот ее чертов... лакей Уэллспринг преподнес ей твой дар. Да, ты научился понимать настроения Инвесторов. Ее буквально в узел скрутило от жадности. С твоего патента может начаться целая отрасль новой индустрии.
– Зря вы так насчет Уэллспринга, – сказал я. – Самоцвет – его идея. Я тогда работал с эндолитическим лишайником. «Если лишайники могут жить в обыкновенных камнях, проживут и в самоцветах!» – вот его буквальные слова. А я всего-навсего взял на себя грязную работу.
– Но патент оформлен на твое имя. – Координатор, не поднимая глаз, рассматривал носки своих высоких сапог. – Мне нужен катализатор. Если он у меня будет, я смогу спасти биржу. Я хочу, чтобы ты перевел свой патент с Ейте Дзайбацу на мое имя. На имя Народной Корпоративной Республики Царицын Кластер.
Я постарался быть тактичным:
– Положение действительно кажется отчаянным, координатор, но никто на бирже не хочет ее краха. Существуют могущественные силы, готовящиеся отразить удар. Поймите, пожалуйста: патент должен и дальше оставаться моим вовсе не потому, что я ищу личной выгоды. А потому, что я связал себя клятвой весь свой годовой доход переводить в фонд марсианского проекта.
Кислая гримаса перекосила лицо координатора, расширив и углубив расщелины его морщин. Он наклонился в мою сторону, его мощные плечи напряглись.
– Проект по созданию среды обитания, как же! Я знаком с так называемыми моральными аргументами. Мертвые абстракции импотентов от идеологии! А как насчет законопослушания? Долга? Лояльности? Или для вас это пустой звук?
– Не так все просто, – начал было я, – Уэллспринг...
– Уэллспринг! – заорал координатор. – Он даже не землянин, он просто ренегат, предатель, с потрохами продавшийся пришельцам, молокосос, которому едва перевалило за сто. Пришельцы боятся нас, пойми ты! Они страшатся нашей энергии. Они страшатся того, что, как только в наших руках окажутся средства межзвездных перелетов, мы сразу захватим их рынки. Это же очевидно, Ландау! Вот почему они хотят направить энергию человечества на Марс. Чтобы мы растратили ее на эту прекраснодушную чушь. А мы могли бы конкурировать с ними, могли бы подняться и рвануться к звездам одной всесокрушающей волной! – Он воздел руки вверх и замер, пристально уставившись на кончики своих растопыренных пальцев.
Руки его начали трястись. Координатор сломался прямо на моих глазах. Он опустил руки, обхватил ими голову и стал тихонько покачивать ее, словно баюкая сам себя.
– Царицын Кластер мог бы оставаться великим городом. Ядро сплоченности и согласия, остров безопасности и надежды в море хаоса. А Инвесторы намерены ее разрушить. Когда рушится биржа, когда Царица изменяет своему долгу, тогда всему приходит конец.
– Она действительно собирается нас оставить?
– Кто может судить о ее намерениях? – Координатор выглядел совершенно опустошенным. – Семьдесят лет я страдал от ее причуд, сносил унижения. А теперь мне на все наплевать. Ну почему я должен позорить свои седины, пытаясь склеить осколки былого величия при помощи твоих идиотских финтифлюшек? В конце концов, в моем распоряжении всегда есть приват!
Он с ненавистью взглянул на меня.
– Вот до чего ты нас довел. Теперь они всю нашу кровь высосут!
Он спрыгнул со стола, в два шага добрался до моего кресла, сграбастал меня за воротник и поднял в воздух. Тщетно я пытался ему помешать, слабо цепляясь за его запястья. Он принялся меня яростно трясти; мои руки и ноги нелепо болтались, как у тряпичной куклы. Тигр издал несколько клацающих звуков и подобрался к нам поближе.
– Я ненавижу тебя! – ревел координатор. – Я ненавижу все, что с тобой связано! Меня тошнит от вашей лиги, от вашей гнилой философии, от ваших сладких и тупых улыбочек! Смута, затеянная вами, стоила жизни хорошему человеку!
Наконец он презрительно отбросил меня в сторону, словно измятый клочок использованной туалетной бумаги. Падая, я с глухим стуком врезался головой в покрытый ковром пол.
– Убирайся! – рявкнул он. – Вон из ЦК! Если через сорок восемь часов ты еще будешь здесь, я арестую тебя и продам тому, кто предложит самую высокую дену.
Пока тигр помогал мне подняться на ноги и забраться ему на спину, координатор вскарабкался на громадный свой стул и снова уставился на экран с последними известиями с биржи.
– Измена, – тихо и бессильно пробормотал он, – кругом измена.
Тигр вынес меня из кабинета.
После долгих поисков я нашел Уэллспринга в догтауне. Это был беспорядочно застроенный пригород, медленно вращавшийся вокруг своей оси неподалеку от ЦК. Здесь находились космодром и таможня, спутанный клубок космических верфей и автономные контейнерные склады, карантинные помещения и различные заведения, чьей единственной целью было ублажение самых невероятных пороков.
В догтаун приходили тогда, когда идти было больше некуда. Он кишел бродягами и темными личностями: старателями, пиратами, преступниками всех мастей, бывшими членами распавшихся сект, чьи нововведения оказались никому не нужны, банкротами и поставщиками рискованных удовольствий. Как следствие, этот пригород был нашпигован псами и скрытыми видеокамерами. Догтаун считался местом, насквозь пропитанным беспорядочной, жульнической и злой энергией. Местом, опасным по определению. Здесь все и вся находилось под непрерывным придирчивым надзором, отчего чувство стыда у местных обитателей атрофировалось полностью.
Я обнаружил Уэллспринга в пузыре, прикрывавшем придорожный бар. Он обсуждал какую-то запутанную сделку с человеком, которого представил мне очень коротко: «Модем».
Этот Модем оказался членом маленькой, но весьма могущественной механистской секты, известной в ЦК под названием «Омары». Омары существовали исключительно внутри приживляемых к коже оболочек, представлявших из себя автономные системы жизнеобеспечения, утыканные снаружи входными и выходными разъемами, манипуляторами и разнообразными двигателями. Эти своеобразные скафандры были тускло-черного цвета, лицевые стекла отсутствовали. Поэтому омары выглядели словно ожившие сгустки черной потусторонней тени.
Я пожал протянутую мне шершавую тяжелую перчатку Модема и уселся, пристегнувшись к столу, после чего торопливо отодрал от клейкой поверхности стола грушу с выпивкой, надавил на нее и сделал приличный глоток.
– У меня крупные неприятности, – сказал я. – Мы можем при этом человеке говорить откровенно?
Уэллспринг рассмеялся:
– Ты что, шутишь? Это же догтаун! Здесь повсюду понатыкано больше записывающих устройств, чем зубов у тебя во рту, мой юный Ландау! Кроме того, Модем – мой старинный друг. А некоторые необычные возможности его зрения могут оказать нам неоценимую услугу.
– Отлично. – Я принялся объяснять суть дела. Уэллспринг остановил меня и потребовал подробностей. Я начал снова, стараясь не упустить ни одной, самой мельчайшей детали.
– Да-а, дела, – сказал Уэллспринг, когда я кончил. – Держись за свои мониторы, Модем. Сейчас ты увидишь, как слухи перекроют скорость света. Странно, что именно это маленькое бистро станет источником таких новостей, которые всего через пару суток не оставят от ЦК камня на камне. – Он произнес эти слова довольно громко и оглянулся, окинув помещение бара быстрым взглядом. Все клиенты заведения смотрели на нас с отвисшими челюстями; в их открытых ртах дрожали маленькие шарики слюны.
– Значит, Матка отчалила, – все так же громко продолжал Уэллспринг. – И, наверное, уже довольно давно. Что ж, слезами горю не поможешь. Даже жадность Инвесторов, оказывается, имеет свои пределы. Не могли же советники водить Матку за нос до бесконечности. Должно быть, вскоре она объявится где-нибудь еще, найдя себе другое обиталище, больше соответствующее ее эмоциональным запросам. Самое лучшее, что я могу сейчас сделать, – так это вернуться к своим монитором и попытаться свести к минимуму свои убытки, пока биржа не потеряла всякий смысл, – добавил он, но не сдвинулся с места.
Закончив свой спич, Уэллспринг раздвинул ленточки на разрезном рукаве и бросил небрежный взгляд на наручный компьютер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9


А-П

П-Я